Гипнотрон профессора Браилова

Наум Давидович Фогель

1. НЕПОНЯТНОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ

В семье Шведовых поселилась тревога Она росла, росла, пока не охватила целиком сначала мать, а потом и отца. С Володей творилось непонятное.

Началось как будто с пустяка. Примерно недели две тому назад, сидя за завтраком, Володя сказал:

– Знаешь, па, у нас в доме, по-видимому, поселились духи.

Отец, улыбнувшись, посмотрел на сына. Володе исполнилось шестнадцать. Он учился в десятом классе, был отличником, несмотря на то, что много времени уделял общественной работе. Крепкий, всегда жизнерадостный, он любил пошутить.

– Духи? С каких это пор ты стал верить в нечистую силу?

– Нет, правда. Уснул я вчера около одиннадцати. И вот снится мне, будто я сижу на пляже, без шляпы, на самом солнцепеке. Жарко – сил нет. Хочу подняться, чтобы окунуться, и не могу. Напрягся изо всех сил, дернулся и… проснулся. Ноги как деревянные.

– Залежал, наверное, – сказала мать, приготовляя бутерброд с ветчиной.

– Может быть, – согласился Володя. – Но не это главное.

– А что же главное? – насмешливо глядя на сына, спросил отец.

– Лампочка. Настольная лампочка. Лежу и вижу: загорелась она вдруг. Сначала еле заметно. Волосок – чуть розовый. Потом ярче, а вилка выключена, свисает с тумбочки.

– Померещилось.

– Нет, не померещилось. Я даже вилку в руки взял.

– А дальше что? – спросил отец, отхлебывая чай.

– А ничего. Погорела она минуты полторы–две и потухла.

– Ноги-то отошли? – спросила мать.

– А я о них и позабыл.

– Приснилось это тебе все, – сказал, подымаясь из-за стола, отец.

– Я утром, когда проснулся, сам решил, что приснилось: чудес не бывает… Ну, я пошел, у нас сегодня до занятий редколлегия, – и Володя вприпрыжку выбежал из комнаты.

Никто этому факту значения не придал. А спустя два дня Володя, явно встревоженный, зашел к отцу в кабинет.

– Знаешь, папа, лампочка сегодня опять горела.

– Выключенная?

– Выключенная. Это уже точно, что не во сне я видел, а наяву, – тоже точно. Вот, ущипнул себя даже. Видишь, крепко: синяк остался.

Отец помолчал немного, вертя галстук в руках.

– Ладно, когда опять эта чертовщина тебе привидится, покличь меня, – сказал он, стараясь ничем не проявить охватившей его тревоги.

Матери отец ничего не сказал. Стоит ли волновать ее из-за пустяков? Переутомился, видно, парень. Надо будет в школу зайти, поговорить с классным руководителем, директором, чтобы разгрузили малость. Десятый класс – все-таки не шутка.

Через несколько дней он спросил сына:

– Ну как, перестала баловать твоя лампочка?

– Перестала, – усмехнулся Володя. – Я, знаешь, за нею слежку учинил.

– Напрасно это, – нахмурился отец. – Забудь.

А в тот же день, около полуночи, Володя, бледный, с расширенными от волнения зрачками, вошел к отцу и пробормотал:

– Горит… Опять горит. Выключенная.

Ивану Игнатьевичу стало не по себе.

– Пойдем, посмотрим на это чудо-юдо, – сказал он, подымаясь из-за стола. – Ну, чего ты переполошился, глупенький? Пойдем. Мы сейчас твоих проказников-духов выведем на чистую воду.

Он обнял сына за плечи и пошел с ним по коридору в его комнату.

Настольная лампа стояла на тумбочке, вилка висела в воздухе. На стене против окна четко вырисовывался светлый треугольник – отражение уличного фонаря.

– Потухла, – прошептал Володя.

– Вот и хорошо, что потухла. А чтобы всякая нечисть не смущала юные души, мы эту лампу уберем подальше от греха.

С этими словами Иван Игнатьевич взял лампу и, обмотав шнур вокруг подставки, понес ее к себе, бросив на ходу сыну:

– Ложись спать, уже поздно.

Утром, после ухода Володи, он сказал жене:

– Надо бы с Володькой к врачу зайти: неладно у него с нервами.

Но Володя категорически отказался. “Я? К врачу? Этого еще не хватало!”

На следующую ночь, едва только в доме уснули, из Володиной комнаты послышался громкий топот. Отец с матерью удивленно переглянулись. Иван Игнатьевич, набросив халат, пошел к сыну. Перепуганная мать заспешила вслед за ним. Сухо щелкнул выключатель. Верхний свет залил комнату. Володя, в трусах и майке, стоял на коврике у постели и маршировал на месте, энергично размахивая руками. Лицо его выражало недоумение, смешанное с испугом.

– Ты что это? – сердито спросил отец.

– Я не могу остановиться. Ноги и руки сами… Не могу остановиться.

Глухо вскрикнула мать, окаменев у двери. То ли от испуга, то ли по другой причине, но Иван Игнатьевич почувствовал, что и у него мышцы ног стали сокращаться от неудержимого желания маршировать на месте. Он рванул к себе сына и поволок его вон из комнаты.

В столовой, на диване, куда его уложил отец, Володя продолжал еще некоторое время ритмично дергать ногами и руками. Потом движения становились все менее и менее энергичными. а вскоре и вовсе прекратились. Еще через минуту он спал глубоким сном, а перепуганная мать вытирала полотенцем его раскрасневшееся, покрытое обильным потом лицо.

Утром, проснувшись, Володя ничего не помнил. Он только не мог понять, как очутился в столовой, почему спит на диване, а не у себя в комнате. Мышцы рук и ног болели, как после чрезмерной тренировки в спортивном зале.

– В школу ты сегодня не пойдешь, – сказала мать и, отвечая на удивленный взгляд сына, добавила: – Надо показаться врачу, ночью у тебя был нервный припадок.

На этот раз Володя не возражал: очень уж взволнованное лицо было у матери.

Невропатолог, пожилой уже человек, с большими пролысинами на высоком лбу и седеющими висками, внимательно выслушал рассказ матери, потом пригласил в кабинет Володю, долго осматривал и выстукивал его, затем отпустил и сказал матери:

– Ничего опасного не вижу. Нервная система в полном порядке. По-видимому, сказалось переутомление. Впрочем… – Он побарабанил пальцами по столу и, не закончив фразы, стал выписывать рецепт.

Володя чувствовал себя совершенно здоровым, но в угоду матери аккуратно принимал солоноватую микстуру и на редкость горькие порошки.

Несколько дней прошло спокойно. Волнение родных стало проходить, когда новая беда опять усилила тревогу. На этот раз несчастье произошло перед вечером. Володя готовился к экзамену по литературе. Он заканчивал писать сочинение, когда почувствовал, что строчки вдруг стали расплываться. Появилась белесоватая пелена, и уже нельзя было ничего рассмотреть. Юноша протер кулаками глаза, глянул перед собой в освещенное заходящим солнцем окно. Пятиэтажный белый дом напротив был едва различим. Затем контуры окна тоже стали туманиться и, наконец, исчезли.

“Ослеп!” – с ужасом подумал Володя. Он закрыл глаза, несколько секунд сидел неподвижно, потом широко открыл их. Впереди – серая, абсолютно непроглядная муть.

Выставив перед собой руки, натыкаясь на предметы, он пошел в столовую. Звук разбитой тарелки заставил его вздрогнуть.

– Боже, что с тобой? – воскликнула мать.

– Я не вижу, я ничего не вижу.

Иван Игнатьевич усадил его на стул. Володя чувствовал, как дрожали руки отца, слышал, как рыдала мать, и, пытаясь успокоить родных, бормотал: “Это ничего, это пройдет”.

И действительно, спустя несколько минут туман стал рассеиваться. Сначала Володя увидел едва уловимые очертания оконного переплета, затем дом напротив, улицу, прохожих на ней, быстро промчавшийся троллейбус. Он оглянулся. Предметы в комнате становились все отчетливее и отчетливее. Володя подошел к этажерке, взял книгу, раскрыл ее. Да, зрение вернулось. Ему даже показалось, что видит он лучше, чем прежде.

Узнав о приступе внезапной слепоты, невропатолог направил Володю к окулисту, но и тот никаких заболеваний не нашел. Стопроцентное зрение. Если б на комиссии в военкомате дал бы заключение о годности в любой род войск, даже в авиацию.

Невропатолог прописал новый рецепт, назначил какие-то уколы. Но приступ слепоты повторился. Потом появились новые, совершенно необъяснимые явления.

Перейти к странице:

Следующая страница