Бездонные пещеры
– Часто самые трудные войны – это те, которые мы ведем с самими собой, – негромко ответил Дайд. – Недостаточно просто сказать, что не стоит горевать. Горе и любовь не подчиняются разуму и воле, они идут от сердца.
Она кивнула.
– Ты прав, – выдавила она, раненная его словами, как будто это был меч. – Прости.
Его длинные пальцы замерли на струнах гитары, и последний дрожащий аккорд затих. Он отложил гитару и поднялся, обойдя стол и встав на колени у ног Лахлана. Он взял руку Ри в свои ладони.
– Пойдем, хозяин, тебе надо лечь. Ты заснешь, я обещаю.
Лахлан уставился на него, едва контролируя движения свой головы. Его лицо было мокро от слез.
– Обещаешь?
– Да, обещаю. Ты будешь спать, как младенец, как твоя маленькая Ольвинна, крепко, сладко и без снов. Давай, хозяин, я помогу тебе подняться.
Изабо с Дайдом помогли Лахлану встать на ноги. Он был тяжелым, а его широкие плечи и огромные крылья тянули их к земле, так что они едва удерживали его. Они вдвоем отвели его по лестнице в его комнату, а Буба летела за ними, бесшумными взмахами крыльев взъерошивая их волосы. Изабо с Дайдом отвели Лахлана в постель, где он молча сидел, глядя, как они расстегнули его пояс и положили его на стул. Встав на колени, они сняли с него сапоги и совместными усилиями размотали плед. Когда на нем не осталось ничего, кроме рубахи, Дайд ласково уложил Лахлана на кровать, сказав:
– Спи, хозяин. Я буду стеречь твой сон.
Лахлан послушно перевернулся, улегшись на живот, сложив крылья вдоль спины и уложив голову на скрещенные руки. Он вжался щекой в подушку, пробормотав:
– Как же я устал…
Спи-ух, тихонько ухнула Буба, устроившаяся на верхушке большого зеркала.
– Утром тебе будет лучше, – ласково сказала Изабо, не удержавшись от того, чтобы заботливо не подоткнуть вокруг него одеяло. Прикосновение ее руки заставило его открыть глаза, и он пробормотал:
– Изабо…
– Что?
– Спасибо тебе. Прости меня.
– Ничего страшного. Спи.
Он снова закрыл глаза, пробурчав:
– Легко сказать: спи. Хотел бы я.
Через миг он уже спал, чуть похрапывая. Дайд с Изабо молчаливо смотрели на него некоторое время, потом Изабо поднялась на ноги, подтянув свой собственный плед. Буба спорхнула со своего насеста ей на плечо, тревожно перебирая лапами и вертя головой.
– Сегодня ночью ты могла заполучить его, – очень тихо сказал Дайд. Изабо кивнула, не в силах поднять на него глаза.
– Так почему же ты этого не сделала? Ты ведь хотела этого.
– Я не имела на это права, – ответила Изабо.
– Но тебе этого хотелось. – Он придвинулся к ней ближе, нагнув голову, чтобы увидеть ее лицо.
– Да, – ответила она. – Я многие годы видела его в своих снах. – Почему-то оказалось очень легко сказать Дайду эти слова, которые, как она думала, она никогда не сможет произнести, вот так, стоя рядом с ним в темноте, слушая тихое дыхание Лахлана. – Понимаешь, мы связаны между собой, Изолт и я. В своих снах я вижу ее глазами и чувствую то, что чувствует она. Это не всегда хорошо.
– Она знает? Ну, что он тебе снится?
– Думаю, что нет, – ответила Изабо, вздрогнув. – Надеюсь, что нет.
– А Изолт тоже видит твоими глазами? – спросил он, взявшись за концы ее пледа и плотнее укутывая ее. У Изабо защипало глаза.
– Думаю, что у Изолт другие Таланты. Не думаю, чтобы она грезила в своих снах, – ответила она, и голос у нее снова сорвался.
Дайд покачал головой.
– Да, грезить о том, кого никогда не сможешь получить, очень тяжело.
Изабо кивнула, глядя на него снизу вверх. Он нагнул голову и поцеловал ее, потом коснулся губами ее заплаканных глаз, и она склонила голову ему на плечо. Он прижал ее к себе, потом отстранился.
– Иди, тебе самой пора спать, – сказал он. – Скоро рассвет, а нам предстоит долгий путь. Ты должна постараться поспать.
Она кивнула, утирая лицо, и отошла.
– А ты?
– Я посижу с хозяином, – ответил Дайд.
Она снова кивнула и тихо двинулась к двери. Когда она открыла ее, Дайд сказал со смешком в голосе:
– Изабо?
– Что?
– На этот раз твоя маленькая совушка меня не клюнула.
– Ну да, точно.
– Наверное, теперь я нравлюсь ей немного больше.
– Наверное.
Тебе пора-ух спариваться-ух, ухнула Буба. Тебе пора-ух вить-ух гнездо-ух, откладывать-ух яйца-ух.
Лицо у Изабо запылало. Она могла только надеяться, что Дайд не понимал язык сов.
АЛАЯ НИТЬ ВПЛЕТЕНА
ПОЛЕТ СРЕДИ ЗВЕЗД
Изолт открыла глаза. Над ней темнело ночное небо, и звезды уже начинали гаснуть, еле видные в просветах между тяжелыми грядами облаков. Она перевернулась, села, обняла колени, глядя на очертания гор, уже начинавших вырисовываться сером светлеющем небе. Она нахмурилась, не в силах отогнать остатки плохого сна, нависавшие над ней. Она попыталась забыть о нем, но хотя подробности уже померкли, общее ощущение горя и предательства осталось.
– Миледи? – прошептал Каррик Одноглазый, садясь на своих мехах с другой стороны от догоревшего до углей костра. – Все в порядке?
Она кивнула, протирая глаза руками.
– Да, все в порядке. Можешь еще поспать, Каррик, еще не рассвело.
Он выбрался из своих мехов, дрожа на морозе, пробиравшемся через одежду.
– Нет, миледи. Позвольте мне раздуть огонь и приготовить вам чай. У вас замерзший вид.
– Я действительно замерзла, – удивленно отозвалась она.
Корриган принялся раздувать красновато поблескивающие в темноте угли, подкармливая их сухими листьями и прутиками. Потом набрал в старый закопченный котелок снега и повесил его над огнем, заметив:
– Единственное, что в снеге хорошо, это то, что не приходится далеко отходить в поисках воды.
Изолт ничего не ответила, глядя, как ее оруженосец бросил в растаявший снег пригоршню душистых листьев и вытащил ее кружку. В предрассветных сумерках он еще больше походил на огромный валун, со своими грубоватыми чертами, заросшими серебристым лишайником, и единственным глазом, похожим на трещину в камне.
Он поднес ей дымящуюся чашку, и пока она пила, занялся приготовлением каши и сбором хвороста. Когда она поела и снова согрелась, сон почти изгладился у нее из памяти. Остальной лагерь уже начал потихоньку просыпаться, и Изолт встала и стряхнула с себя свое дурное предчувствие, как волк стряхивает со шкуры снег.
– Похоже, опять будет буран, – заметил Хан'гарад, опираясь на свой посох и глядя на облака, переползающие через край горной гряды. Ветер раскачивал сучья сосен и взметал снег, закручивая его маленькими белыми смерчами. Солдаты, накинув капюшоны, яростно боролись с ветром, мешавшим им сниматься с лагеря. Серебристая заря померкла, сменившись сумерками, почти такими же непроницаемыми, как и тьма ночи.
– Надеюсь, что нет, – отозвалась Изолт. – Мы уже и так отстали от плана. Мы не можем еще задерживаться, пережидая метель.
– Это лучше, чем быть застигнутыми бураном в горах, – ответил он.
– Да я понимаю, – сказала она. – Но может быть, нам удастся оставить его внизу? Тучи висят очень низко.
– Можно попытаться, – кивнул ее отец. – Жаль, что у нас нет сокола твоего мужа. Он мог бы подняться над облаками и посмотреть, ясно ли над ними.
При упоминании о Лахлане по лицу Изолт снова промелькнула тень. Хан'гарад ничего не заметил, собирая свой рюкзак.
Изолт мучительно чувствовала, как утекает время. Наступил и давно прошел Ламмас, и зеленые месяцы уже почти кончились. Скоро дни начнут становиться короче, и Изолт лучше чем кто-либо другой знала, как стремительно в горах наступала зима. Она хотела миновать перевалы и спуститься на другую сторону до того, как снег станет слишком густым.
– Я могу полететь и посмотреть, – сказала она.
Хан'гарад бросил на нее быстрый взгляд.
– Это слишком опасно.
– Будет куда опаснее, если все мы окажемся в ловушке с этой стороны перевала, – возразила она. – Обещаю, я не буду залетать слишком высоко. Я знаю, что я не кречет!