Череп мира

Я должна-ух вспомнить, как-ух я превратилась в сову-ух, сказала она Бубе. Если я один раз смогла измениться, то точно могу-ух сделать это еще раз.
Карликовая сова ответила ей взглядом немигающих глаз. Изабо ответила ей таким же взглядом. Она страшно устала, и ей очень хотелось потереть глаза и зевнуть. Думать было трудно — казалось, что вся голова у нее набита перьями.
Для сна-ух есть день, а лунная прохлада-ух для того, чтобы парить-падать, сказала Буба. Будешь спать-ух, когда придет солнце.
Очень сонная, сказала Изабо. Она едва могла расправить крылья и подумала, что если бы попыталась взлететь, то камнем рухнула бы на землю.
Давай, сказала Буба. Заползай в дупло и спи-ух. Сова найдет тебе еду-ух.
Изабо послушалась. В стволе дерева было уютное маленькое дупло, выстланное опилками и сосновыми иглами. Она сложила крылья и закрыла глаза, и сон обрушился на нее, точно гигантская кувалда.
Когда она проснулась, Буба спала рядом, спрятав голову под взъерошенное крыло, а перед ней лежала кучка полуобглоданных мотыльков и кузнечиков. Когда-то это зрелище не вызвало бы у Изабо ничего, кроме отвращения. Сейчас же она почувствовала, что в ней проснулся дикий аппетит, и жадно склевала всех насекомых до последнего. Насытившись, она высунула голову из дупла. День был в самом разгаре, и солнце ослепило ей глаза. Она забилась обратно в дупло, спрятав ушастую голову под крыло. В тот миг, когда она уже было совсем уснула, она невольно икнула и выплюнула непереваренный панцирь и крылышко. Почувствовав себя намного лучше, она снова провалилась в сон.
Когда она проснулась во второй раз, была уже ночь. Ее снова терзал голод, поэтому она безропотно отправилась вместе с Бубой на охоту. Они летели через лес, на лету хватая мотыльков и светлячков, отыскивая под корой личинок и раскрывая их коконы острыми загнутыми клювами. На этот раз Изабо уже довольно ловко управлялась со своими крыльями, хотя, конечно, ей еще далеко было до легкого и бесшумного полета Бубы.
Насытившись, совы полетели через лес, просто ради удовольствия полета. Они пролетели вдоль излучины реки и поднялись на высокий утес, где два водопада образовывали из воды фантастическую завесу, причудливую, точно тончайшее кружево. Когда Изабо взмыла к темному небу, где-то на задворках ее разума забрезжила мысль. Она увидела, как водопады низвергаются по обеим сторонам огромной зияющей пещеры и сказала про себя: Слезы Богов.
Развернувшись, она спикировала вниз вслед за падающей водой, пока не очутилась у темного входа в пещеру. Темнота не была преградой для ее острых совиных глаз. Огромный выступ скалы над зияющей пещерой и два водопада, низвергающиеся из расселин по обеим ее сторонам делали скалу похожей на искаженное горем лицо. Вход в пещеру напоминал растянутый в скорбном вопле рот. К ней вернулась память, а вместе с ней и что-то похожее на ужас. Уста Мира!
Изабо полетела обратно в свое убежище в роще, чувствуя, как в голове у нее перемешиваются совиные и человеческие мысли. Она заползла в дупло, хотя на этот раз не заснула, а просто съежилась там, тревожно крутя головой из стороны в сторону. Буба заползла внутрь и устроилась рядышком с ней, утешая ее.
Мне нужно-ух превратиться обратно, мне нужно-ух превратиться обратно, лихорадочно думала Изабо. Как-ух? Как-ух?
Буба насмешливо ухнула. Что толку ух-ухать? Просто сделай-ух это , сказала она. Только не здесь-ух. Слишком-ух огромная для этого дупла-ух.
Изабо слегка успокоилась. Верно-ух.
Уже почти рассвело, и Буба была совсем сонной. Днем поспим-ух, а во время лунной прохлады ты-ух превратишься обратно, ух-ух?
Ух-ух , согласилась Изабо, выплюнув жесткое крылышко и устраиваясь спать.
В пахнущей хвоей тьме Изабо прижималась к земле, вжав голову в крылья и изо всех сил сосредоточившись. Буба сидела на ветке у нее над головой, время от времени крутя головой в разные стороны и оглядывая лес немигающими глазами.
Изабо не имела ни малейшего понятия, как ей удалось превратиться в сову. Еще секунду назад она неслась по горному склону, спасаясь от несущегося за ней по пятам снежного океана, а в следующую секунду уже парила в небесах крошечной белой совой. Это не было сознательным решением, выражением ее воли, как это обычно бывало с колдовством. Все, что она чувствовала, это необходимость спастись, взлететь в небо, как Буба.
Обычно ведьмы не умели оборачиваться. Это была магия из сказок и мифов, нечто из ряда вон выходящее. Это не имело ничего общего с вызыванием огня, который всегда трепетал между небом и землей. Не походило это и на вызывание ветра, который так или иначе постоянно дул над миром. Отличалось это и от сверхъестественной связи Мегэн с животными, корни которой крылись в том, что она любила и понимала их, и от способности Ишбель летать, происходившей от преображения естественных сил вселенной, которые заставляли камень падать на землю, а звезды кружить по своим путям в небе.
И все же Изабо видела, как головастики отращивали ноги и легкие и превращались в лягушек. Она видела, как гусеницы ткали для себя шелковистые коконы, из которых освобождались после зимнего сна уже превращенными в бабочек. Природа была полна превращений.
А в Эйлианане обитало немало волшебных существ, умеющих превращаться из одной формы в другую. Изабо не раз видела, как ее подруга Лиланте превращалась в дерево, и ее плоть совершенно непостижимым образом становилась листьями, корой и цветами. Она видела, как Майя Колдунья принимала свой морской вид, сияющий серебристой чешуей и с огромным хвостом, точно у рыбы. Она даже видела, как ее отца превратили обратно в человека после того, как он семнадцать лет был заперт в теле коня. Размышляя о всех этих метаморфозах, Изабо вспомнила, что ей сказала Буба. Просто сделай-ух это.
Она так и поступила. Она вообразила себя женщиной, в своем собственном хорошо знакомом и уютном виде, и сосредоточила всю свою волю и желание на том, чтобы вновь оказаться такой. И внезапно она была уже не маленькой белой совой, а высокой светлокожей женщиной, обнаженной и съежившейся, дрожа, под деревом.
Стоял лютый мороз. Изабо обхватила себя руками. Ее собственное дыхание морозным облаком висело у нее пред лицом. Над лесом проплывали две луны, одна красная, точно кровь, другая призрачно-голубая. Небо было чернильно-синим, расшитым узором звезд и планет, холодно поблескивающим белым, зеленым, аметистовым, розовым светом.
Ветер обжег ее, точно удар хлыстом. Она не имела ни малейшего понятия, что случилось с ее одеждой и припасами. Вне всякого сомнения, они были погребены под толщей снега, упав на землю, когда она взмыла в небо. Ее охватило отчаяние. Несмотря на ясное небо, без еды и одежды ей грозила неминуемая гибель. Она могла бы набрать хвороста и разжечь костер, но даже так согреться будет очень нелегко. Ее ноги, стоявшие на снегу, уже начали неметь. После лишь секундного колебания Изабо снова вернулась в тело совы.
Буба радостно ухнула.
Слишком-ух холодно-ух, ухнула ей в ответ Изабо, блаженно взъерошив все перья. Теперь она видела разницу между зрением человека и зрением совы. Луны висели на небе, огромные и рябые, но серые. Все было серым, даже тьма. Зато она четко различала степени тьмы, видя очертания веток и травы даже в самой непроницаемой тени. Ее слух тоже стал более острым, а способность определять источник звука невероятно обострилась. Поскольку она стала намного меньше, деревья возвышались над ней, точно башни. Она взмахнула крыльями и взлетела на ветку, где сидела Буба, слегка пританцовывая от возбуждения.
Они вместе вылетели из леса к реке, с рыданием и всхлипами бегущей по камням и странно мерцающей в лунном свете. За ней виднелась уродливая куча снега, принесенного лавиной, и из снежно-каменной мешанины там и сям торчали могучие корни и ветви. Острые глаза Изабо оглядели склон, и она заметила какой-то металлический блеск. Они немедленно слетели вниз, и Изабо снова приняла свой обычный вид. Она принялась отчаянно разрывать снег и нашла кожаный ремень с металлической пряжкой. Она вытащила его из снега и с облегчением обнаружила, что большая часть ее снаряжения до сих пор надежно прикреплена к ремню. Пропала палица, а кинжал треснул, но топор и шпага уцелели.