Одна ночь соблазна
— На самом деле, сэр, — сообщила она, задирая подбородок с заносчивостью слегка опьяневшего человека, — я родилась в той самой битве. Боже, храни королеву, — добавила она.
Он наблюдал за ней с веселым изумлением, которое Бекки, видимо, приняла за недоверие.
— Но это правда! Пока мой отец был на верхней орудийной палубе «Голиафа», корабля его величества, помогая одолеть флот Бони, мама находилась в корабельном лазарете и рожала меня.
— Неужели? — Да!
— Понимаю. Значит, твоя удача в том, что ты выжила?
— Вовсе нет. Есть куда более значительная причина, — язвительно отозвалась Бекки.
— Родиться в ходе сражения? — восхищенно пробормотал Алек. — Это многое в тебе объясняет. Ну рассказывай же!
— Много недель наши корабли рыскали по Средиземному морю в погоне за флотом Наполеона. Французы убегали и прятались, каждый раз ускользая в последнюю минуту. Но потом, в тот самый час, когда у мамы начались роды, в заливе Абукир был замечен французский флот. Суда стояли на якорях, их корма была открыта нашим орудиям. Беззащитные, они не имели пути отступления. После столь долгих поисков мы наткнулись на врага почти случайно, практически нашли иголку в стоге сена.
Отец заявил лорду Нельсону, что, должно быть, это счастливая звезда моего рождения принесла им удачу, ибо мое рождение было единственным событием за все монотонные дни погони. И это правда, — с гордостью продолжала девушка. — Потому что Нильское сражение было, за исключением Трафальгарского, нашей самой славной победой. Она уничтожила морские силы Франции и изменила ход войны.
Девушка продолжала удивлять Алека.
— Благодарение Богу, у тебя оказалось достаточно предусмотрительности, чтобы, родиться вовремя, — серьезным тоном заметил он.
— Да, я тоже так думаю. Иначе мы все сейчас говорили бы по-французски. — Бекки усмехнулась и сделала глоток шампанского.
Алек на мгновение растерялся, настолько он был очарован и хотел сейчас лишь одного — схватить ее в свои объятия и целовать, целовать, целовать, но взял себя в руки и спросил:
— Дьявол побери, что делала твоя мать на борту военного корабля? Наверняка у военных есть правила, которые запрещают подобные вещи.
— О, мой дорогой лорд Алек, — доверительным тоном проговорила Бекки. — Уверена, у вас слишком невинные понятия о таких делах, но есть правила — и есть правила. С официальной точки зрения нас с мамой там никогда не было. Не было и нескольких сотен других женщин, которые жили на борту со своими мужьями. В этом тоже были сложности. Видишь ли, мама была очень красива, и папин командир в нее влюбился. Она не стала рассказывать отцу о домогательствах его начальника, — невесело продолжала Бекки. — Не хотела, чтобы он что-нибудь предпринял, повредил своей карьере и неосторожными действиями поставил под угрозу наше благополучие. Не говоря уж о возможной дуэли, а отец непременно вызвал бы своего обидчика. Отец был очень горячего нрава, — сообщила девушка. — Вместо этого мама объяснила отцу, что при таком воспитании я не сумею получить должного образования, а потому она со мной поселилась в Портсмуте и превратилась, как она выражалась, в «сухопутную крысу».
— «Сухопутная крыса», — с веселым удивлением повторил Алек.
— Да, я много лет не видела моря, — жалобно проговорила Бекки, задумчиво глядя в пустоту. — Иногда оно мне снится по ночам. Мили и мили морских волн. — Девушка помолчала.
Алек успокаивающим жестом положил ей на плечо руку:
— Очень жаль, что все так сложилось.
— Что поделаешь. Она была такой замечательной, мне с ней было очень хорошо, пока она была со мной. Они оба были замечательные.
— Что это? — пробормотал Алек, наклоняясь над девушкой и подхватывая маленькую розовую раковину, что висела у нее на шее.
Бекки улыбнулась так мило, что он замер на месте.
— Тебе нравится моя раковина?
Она так ею гордилась, что можно было подумать, будто речь идет о бриллианте самой чистой воды.
— Очень красивая. Тебе ее подарила русалка?
— Ее дал мне отец, когда я видела его в последний раз. — В голосе Бекки звучала печаль. — Когда он ушел в последнее плавание, мама и я простились с ним в Портсмуте. Он сказал, я могу прижать эту раковину к уху и каждый раз, когда захочу, смогу услышать, как его голос шепчет: «Я тебя люблю».
Алек заглянул ей в глаза. Морская раковина все еще лежала у него на ладони. Его самого захлестнула такая мощная волна извечного мужского стремления защищать, что он не понимал, что с ним происходит.
Родители умерли. Неудивительно, что она закончила улицей.
— Иди ко мне, малышка, — прошептал он, выпуская из рук ее морской кулон, садясь в свое кресло и предлагая ей свои колени. — Иди сюда, — мягко, но настойчиво повторил он, взял девушку за руки и потянул к себе.
Она приблизилась. В широко открытых фиалковых глазах отражалась неуверенность. Алек обнял Бекки за талию и притянул к себе на колени.
— Все будет хорошо. — Он рукой опустил ее голову к себе на плечо и погладил девушку по голове. — Почему бы тебе не пожить пока у меня? — шептал он. — Со мной тебе ничего не грозит.
— Ты такой хороший, такой красивый, — чуть слышно проговорила Бекки, обняла его за шею, прикрыла глаза и нежно поцеловала.
У Алека перехватило дыхание от этого легкого, как крыло бабочки, шелковистого прикосновения ее губ, которое исцеляло его, манило, воскрешало. Кончики ее волос щекотали Алеку кожу, он притянул Бекки ближе, обнял за талию, положил ладонь на бедро, стал гладить. Ощущение юного упругого тела, скрытого под его собственным шелковым халатом, сладкой болью отдавалось в его руках.
Мерцали свечи, по ним катились молочно-белые капли расплавленного воска, в оконные стекла стучался дождь. Сердце Алека бешено колотилось, он держал в объятиях нежную неофитку, а в мыслях временами возникало мгновенное удивление от странного желания защищать ее, непрошено возникшего в его душе.
Видит Бог, увлечение этой девушкой, внезапное и такое сильное, застигло его врасплох. Он никак не ожидал, что в нем так скоро возникнет привязанность к ней. Может быть, стоит сохранить малышку для себя. На какое-то время. Мысли кружились у него в голове, а рука тем временем проникла под голубой шелк и стала поглаживать гладкое, как мрамор, бедро, лежащее у его колена.
— Дорогая… — чуть слышно простонал он.
— Алек… — хриплым шепотом ответила ему Бекки.
Он улыбнулся, услышав, каким изможденным тоном она пробормотала его имя. А ведь он еще даже не начинал по настоящему ласкать ее. Заключив лицо Бекки в свои ладони, Алек жадно вглядывался в него, с удовлетворением чувствуя, что это ради него она пришла в такое возбуждение, для него мерцают волшебным светом ее фиалковые глаза, лихорадочно горят щеки, припухли от нестерпимого желания веки. Похоже, ему в конце концов все же удалось ее согреть. Теперь девчонка горит как в огне. Его гордость раздулась до невероятных размеров, некие другие части тела — тоже.
Халат, который он одолжил Бекки, разошелся глубоким — до самого пупка — V-образным проемом, и Алек пробежался кончиками пальцев по самой его середине. Эта легкая ласка заставила девушку задрожать, груди ее отяжелели.
— Бекки… — медленно протянул он.
— Да? — словно в бреду отозвалась она.
— Может, пойдем в постель?
Шампанское усыпило обычную настороженность Бекки, она глубоко вздохнула и прикрыла глаза, наслаждаясь неведомым прежде ощущением.
Чувствуя поощрение, Алек чуть крепче сдавил нежный сосок между пальцами, девушка издала радостный вздох. Алек восхищенно лизнул ее губы, он был так возбужден, что боялся закончить раньше, чем проникнет внутрь заколдованного замка.
— Бекки…
— Что? — пробормотала она как в тумане.
— Котеночек, я тебя хочу. Пойдем в спальню. Люби меня.
— Алек… — снова простонала она.
— Ну пожалуйста!
Он был живым воплощением соблазна. Мысли исчезли, но все же Бекки сознавала, что опьянела вовсе не от французского шампанского, а от поцелуев этого невероятного мужчины.