Лжец

А что, если призрак Троттера наблюдает за ним? Теперь-то уж Троттеру известно все. Простит ли он?
Отныне надо начинать приспосабливаться.
Он мог бы и раньше догадаться, что Тикфорд снимет для него и Картрайта общий номер с двумя кроватями. В конце концов, расходы оплачивала школа.
Номер размещался в конце скрипучего коридора. Адриан распахнул дверь и кивком пригласил Картрайта войти.
Мужественность, безразличие, деловитость, сказал он себе. Двое молодых, здоровых школьных друзей делят одну берлогу. Холмс и Ватсон, Банни и Раффлз [79].
– Итак, старина, – какую кровать выбираешь?
– Да мне в общем-то все равно. Пусть будет вот эта.
– Ладно. Тогда первым делом затаскиваем сумки в ванную комнату.
Как и в любом английском отеле, в каком когда-либо останавливался Адриан, в этом было до ужаса перетоплено. Пока Картрайт чистил в ванной зубы, Адриан, раздевшись догола, скользнул в постель.
«Так вот, Хили, – предостерег он себя, – веди себя прилично. Понял?»
Едва Картрайт, облаченный в великолепную небесно-синюю пижаму, вышел, с раскачивавшейся на запястье сумочкой для умывальных принадлежностей, из ванной, Адриан загасил лампочку в изголовье своей кровати.
– Ну что, Картрайт, спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Адриан закрыл глаза. Он слушал, как Картрайт сбрасывает шлепанцы и укладывается.
«Не дай ему выключить свет. Пусть возьмет книгу. Пожалуйста, Господи».
Он навострил уши и услышал шелест переворачиваемой страницы.
«Спасибо, Господи. Ты сокровище».
Следующие пять минут Адриан посвятил тому, чтобы сделать свое дыхание более глубоким, замедлить его ритм, дабы всякий, кто на него взглянет, мог бы поклясться, что он крепко спит.
Затем он принялся создавать впечатление сна более тревожного. Для начала он повернулся на бок и тихо застонал. Пуховое одеяло соскользнуло на пол. Адриан перекатился к краю кровати, сбросив с себя и верхнюю простыню. Еще через минуту он резко крутнулся назад, ударив ногой, отчего простыня присоединилась к одеялу.
Теперь он лежал в постели голым, дышал отрывисто и дергался. Свет у Картрайта еще горел, однако страницы переворачиваться перестали.
– Адриан?
Это был всего только тихий шепот. Но принадлежал он безусловно Картрайту.
– Адриан… – пробормотал, вернее, наполовину всхрапнул в ответ Адриан, поворачиваясь к Картрайту лицом – рот нараспашку, глаза закрыты.
– Адриан, с тобой все в порядке?
– В долине никого не осталось, – резко взмахнув рукой, ответил Адриан.
Он услышал, как скрипнула кровать Картрайта. «Идет, – подумал он, – идет, черт, идет!» Ступни Картрайта зашлепали по полу. «Он рядом, я чувствую!»
– Я съем их потом… после, – простонал Адриан. Он услышал шорох простыни, почувствовал, как на него набрасывают одеяло.
«Не может же он просто укрыть меня на ночь! Не может. У меня эта штука толщиной с молочную бутылку. Живой он человек или кто? Ладно, поехали дальше. Риск – благородное дело».
Он изогнулся дугой и засучил ногами вверх-вниз.
– Люси? – спросил он, на сей раз громко. Откуда взялось это имя, Адриан ни малейшего понятия не имел.
– Люси?
Он выбросил руку в сторону и поймал Картрайта за плечо.
– Люси, это ты?
Одеяло снова медленно сползало с него. Внезапно он ошутил у себя между бедер теплую ладонь.
– Да, – сказал он, – да.
Потом мягкие волосы промахнули по его груди, язык лизнул в живот.
«Хьюго, – вздохнул он про себя. – Хьюго!» – и вслух:
– Ох, Люси – Люси!
Адриана разбудил звук спускаемой в уборной воды. Он был укрыт одеялом, солнечный свет пробивался сквозь щель в шторах.
– О господи! Что я наделал? Из ванной появился Картрайт.
– С добрым утром, – весело сказал он.
– Привет, – пробормотал Адриан, – сколько, к дьяволу, времени?
– Семь тридцать. Хорошо спал?
– Боже, как бревно. А ты?
– Неплохо. Ты все время разговаривал во сне.
– Ой, прости, – сказал Адриан. – Со мной это бывает. Надеюсь, я не лишил тебя сна.
– И все звал Люси. Кто это?
– Правда? – Адриан наморщил лоб. – Ну, у меня была собака, которую звали Люси…
– А, понятно, – отозвался Картрайт. – А я-то удивлялся.
«Срабатывает неизменно», – сказал себе Адриан, переворачиваясь и вновь погружаясь в сон.
Похороны были скромные. Недолгое прощание с недолгой жизнью. Адриану родители Троттера обрадовались, с Картрайтом же были вежливы, однако полностью скрыть неприязнь к нему не сумели. Его красота, его бледность, подчеркиваемая темным костюмом, – все это оскорбляло память их низенького, толстого, заурядного сына.
После службы все поехали в фермерский дом Троттеров, стоявший в пяти милях от Харрогита. Одна из сестер Свинки подарила Адриану его же фотографию – он лежал на животе, наблюдая за крикетным матчем. Адриан, сколько ни старался, не смог припомнить, как Троттер сделал этот снимок. Никто не прокомментировал того обстоятельства, что фотографий Картрайта у Троттера не имелось.
Мистер Троттер спросил Адриана, не хочет ли он приехать на летние каникулы, пожить у них.
– Ты когда-нибудь стриг овец?
– Нет, сэр.
– Тебе понравится.
На обратном пути за рулем сидел Тикфорд. Адриану предложили место с ним рядом. Никому не хотелось, чтобы его снова рвало.
– Прискорбная история, – сказал Тикфорд.
– Да, сэр.
Тикфорд махнул себе ладонью за плечо, указывая на Картрайта, который тихо посапывал, привалившись к миссис Тикфорд.
– Надеюсь, вы никому не сказали, – произнес он.
– Нет, сэр.
– Теперь вам следует заняться учебой, Адриан. Триместр начался плохо. Сначала мерзкий журнал, теперь вот это… и все в первую неделю. Повсюду распространяются дурные тенденции, я вот гадаю, могу ли я рассчитывать на вашу помощь в борьбе с ними?
– Ну что же, сэр…
– Возможно, случившееся – это просто толчок к тому, чтобы вы начали наконец относиться к себе серьезно. Мальчики, подобные вам, обладают огромным влиянием. И от того, на достижение каких целей оно направлено, хороших или дурных, зависит разница между школой счастливой и школой несчастливой.
– Да, сэр.
Тикфорд похлопал Адриана по колену:
– Я чувствую, что смогу положиться на вас, Адриан.
– Сможете, сэр, – сказал Адриан. – Даю вам слово.
В школу они вернулись в четыре. Кабинет Адриана оказался пустым. Видимо, Том отправился к кому-то пить чай.
Разыскивать его Адриану не хотелось, и потому он приготовил себе гренки и занялся заданием по латыни, с которым уже запаздывал. Если он собирается начать новую жизнь, сейчас самое подходящее время. Потом он написал ответ Биффо. Посещай все его пятницы. Больше читай. Больше думай.
Едва Адриан успел приступить и к тому и к другому, кто-то постучал в дверь.
– Войдите!
Вошел Беннетт-Джонс.
– Право же, Р. Б.-Д. Сколь ни лестны мне знаки твоего раболепного внимания, я вынужден попросить тебя найти другого товарища по играм. Я человек занятой. Виргилий призывает меня через века.
– Да? – плотоядно осклабился Беннетт-Джонс. – Ну, прости, так уж вышло, что Тикфорд призывает тебя в свой кабинет, только и всего.
– Боже мой! Пять минут разлуки, а он уже изнемогает без меня. Скорее всего, ему нужен мой совет по поводу смещения одного из вас с должности старосты. Что ж, я всегда полагал, что наилучшая кандидатура – это миляга Джереми. Укажите мне путь, молодой человек, укажите мне путь.
Тикфорд, смертельно бледный, стоял за своим письменным столом.
– Вот это, – произнес он, предъявляя книжку в бумажной обложке, – принадлежит вам?
О Господи… о Иисусе Христе… Это был принадлежащий Адриану экземпляр «Голого завтрака».
– Я… я не знаю, сэр.
– Ее обнаружили в вашем кабинете. Она надписана вашим именем. Больше ни у одного ученика школы такой книги нет. Старосты проверили это сегодня утром по приказанию директора школы. Итак, ответьте мне еще раз. Это ваша книга?