Лжец

– Определенно, сэр. Как насчет хорошего пирога с телятиной и ветчиной?
– До смехотворного идеально.
– Я мигом, сэр.
Когда они покончили с телятиной и ветчиной – но не с чатни, каковая приправа, как предупредил Трефузис, совершенно губительным образом действует на вкусовые окончания, – последний разлил по бокалам вино.
Адриан проглотил свое с жадностью, решив, что только опьянение позволит ему совладать с ощущением неловкости. Раз уж Волшебнику страны Оз предстоит обратиться в печального, смущенного старика, Адриану не хотелось быть трезвым, когда это произойдет.
Хотя, если говорить честно, Дональд, потягивавший кларет и одобрительно кивавший, выглядел примерно таким же печальным и смущенным, как «Смеющийся кавалер» [86].
– Пурист мог бы порекомендовать еще год старения, который сгладил бы резкость танинов, – сказал Трефузис. – Однако я думаю, оно уже достигло высшей степени качества.
– Хорошее вино, – отозвался Адриан, наливая себе еще бокал.
Трефузис с довольным видом наблюдал за ним.
– Доброе вино похоже на женщину, – сказал он. – За тем исключением, конечно, что у него отсутствуют груди. Равно как руки и голова. Ну и говорить или вынашивать детей оно тоже не способно. На самом деле, если вдуматься, доброе вино и отдаленно-то женщину не напоминает. Доброе вино похоже на доброе вино.
– Я тоже немного похож на доброе вино, – сообщил Адриан.
– Ты улучшаешься с возрастом?
– Нет, – ответил Адриан, – просто стоит мне появиться на людях, как я оказываюсь хмельным.
– С той только разницей, что тебя укладывают на хранение после распития, а не до.
Адриан покраснел.
– О господи, в сказанном мной не было никаких сексуальных аллюзий. Просто фривольный каламбур на тему порождаемого спиртным бессознательного состояния. Мне особенно нравится «укладывают на хранение». Тебя так и будут приводить в замешательство возможные эротические истолкования каждого моего слова?
– Прости, – сказал Адриан. – Похоже, я – представитель не самого удачного урожая.
– Это глупость, хоть и очень любезная. Мы говорили о винопийстве, – я всегда верил в права молодежи на пьянство. Не до алкоголизма, конечно, это пассивное состояние бытия, а не позитивное действие. Однако пить сколько душа принимает – дело хорошее. Это походит на тост. За излишества.
– За излишества, – сказал, поднимая бокал, Адриан. – За «ничто не слишком».
– Ну что ж, ты раздавить сумел плод Радости на нёбе утонченном [87] – и правильно сделал.
– Китс, – рыгнул Адриан. – «К меланхолии».
– Правильно, Китс, – подтвердил, пополняя бокалы, Трефузис. – На самом деле «Ода меланхолии», но мы, надеюсь, не будем впадать в педантизм.
– И хрен с ней, – согласился Адриан, ненавидевший, когда его поправляли, пусть даже добродушно.
– А теперь, – сказал Трефузис, – нам следует поговорить. В данный момент, – продолжал он, – мне нечего сказать тебе о прошлой ночи. Быть может, когда-нибудь, когда в мире все снова окрасится в тона более радужные, я смогу поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе [88], – в общем, привел бы тебя в состояние крайнего возбуждения. Пока же – молчание, и держи все, что ты думаешь по сему предмету, при себе: рот на замке. Впрочем, у меня есть к тебе предложение, и я хотел бы, чтобы ты рассмотрел его со всей серьезностью. Полагаю, устоявшихся планов на следующий год у тебя еще не имеется?
– Нет.
Адриан думал дождаться окончания выпускных экзаменов, а там уж решать, что с собой делать дальше. Если удастся получить бакалавра с отличием первого класса, можно будет все-таки остаться в Кембридже, в противном же случае он, скорее всего, займется поисками преподавательской работы где-то еще.
– Как бы ты отнесся к тому, чтобы этим летом попутешествовать со мной?
Адриан вытаращил глаза.
– Ну, я…
– Как тебе известно, я собираюсь провести кое-какие исследования, необходимые для моей книги. Но у меня есть и другое дело. Существует проблема, в которой следует разобраться, проблема докучная, но далеко не малообещающая. И я уверен, что тут ты способен оказать мне весомую помощь. Я же со своей стороны, естественно, возьму на себя все расходы, оплату отелей, полетов и так далее. Под конец путешествия мы оба снова осядем в Англии: ты – чтобы стать премьер-министром или осуществить какую-то иную из твоих мелкотравчатых амбиций, я – чтобы возобновить мою загубленную, не оправдавшую надежд карьеру. Какое впечатление производит на тебя такой план?
Сказанное произвело на Адриана примерно такое же впечатление, какое ракетка Роско Таннера производит на теннисный мяч, однако разобраться во впечатлении от собственно плана Адриан не взялся бы. Не сошел ли Трефузис с ума? И что скажут родители? А стоит ли ставить их в известность? Может быть, Дональд ожидает, что Адриан будет с ним спать? Именно об этом и речь?
– Ну так?
– Он… он невероятен.
– Тебе он не по душе?
– Не по душе? Конечно, по душе, однако…
– Превосходно! – Трефузис налил еще два бокала вина. – Стало быть, ты в игре?
«Если я откажусь спать с ним, – думал Адриан, – не выставит ли он меня в шею, не бросит ли где-нибудь посреди Европы без гроша в кармане? Конечно, нет».
– Господи, да! – сказал Адриан. – Я в игре.
– Чудесно! – воскликнул Трефузис. – Тогда выпьем за наше Большое Путешествие.
– Правильно, – сказал Адриан и осушил свой бокал. – За наше Большое Путешествие.
Трефузис улыбнулся:
– Я так рад.
– Я тоже, – произнес Адриан, – но… – Да?
– Та проблема, о которой ты упомянул. С которой я мог бы тебе помочь. В чем, собственно…
– А, – вымолвил Дональд. – Боюсь, пока я не вполне, как говорится, вправе раскрывать подробности.
– О.
– Но, полагаю, не будет вреда, если я попрошу тебя вернуться мысленно в прошлое лето. Ты помнишь Зальцбургский фестиваль?
– Очень живо.
– Уверен, ты не забыл ту ужасную историю на Гетрейдегассе?
– Человека в музее Моцарта?
– Его самого.
– Вряд ли мне удастся его забыть. Столько крови. В двери появился Боб.
– Простите меня за вторжение, джентльмены. Подумал, что вы с одобрением отнесетесь к этому превосходному «Арманьяку».
– Какая предупредительность! – вскричал Трефузис.
– Могу я осведомиться, сэр, приятно ли вы проводите вечер?
– Все идет великолепно, Боб. Великолепно.
– О, замечательно, – сказал Боб, извлекая из кармана пиджака три стопки для бренди. —
Тогда я, если позволите, составлю вам компанию.
– Пожалуйста, Боб, пожалуйста. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, так нацедите же нам по мерке вполне отчаянной.
Боб подчинился.
– Мы как раз говорили о Зальцбурге.
– О-о, грязное это было дело, сэр. Бедный старина Молтаи. Я слышал, ему рассадили шею от уха до уха. Хотя вы ведь видели это собственными глазами, не так ли, милорды?
Адриан вытаращился на него.
– Я уверен, вы поквитаетесь за старину Молтаи, юный мистер Хили, – сказал Боб и хлопнул Адриана по плечу. – Разумеется, поквитаетесь, сэр.
Галстук Колледжа Св. Матфея с торчащим из нагрудного кармана купленным в «Либертиз» [89]цветастым шелковым носовым платком сгибался в две погибели посреди Четвертого коридора третьего этажа здания Реддавэй-Хаус, рядом с дверью, помеченной «3.4.КабКом». Похоже, ему требовалась бесконечность, чтобы завязать шнурки своих черных оксфордских ботинок И не слышать доносящиеся из-за двери голоса было для него делом почти невозможным.
– Я просто подумал, сэр, что вся эта шумиха, поднявшаяся в Иране по поводу бикини и прочего…