1971.Восхождение

Песня эта еще не написана, Токарев еще не эмигрировал в США. Это произойдет только в 1974 году, когда успешный ресторанный музыкант решит, что его душит «кровавый режим» и сбежит, полностью уверенный в том, что в Америке-то он развернется на полную мощь! Уж там-то заметят его искрометный талант, оценят, завалят деньгами, предложениями!

Посуду мыл. Даже курьером его не взяли – язык не знал. Когда устроился работать в такси – считал, что ему повезло. Какая, к черту, музыка? И в конце концов, все равно вернулся в Москву. Как-то не очень гостеприимна к нему оказалась новая родина. А ведь песни писал для Эдиты Пьехи! Сам выступал, пользовался успехом! И вот…видимо вскружилась голова. Зажрался.

– А это Рокфеллер-Центр! – радостно сообщил Рон, указывая мне куда-то направо. Я посмотрел, и тут же в голове щелкнуло и сложилось: «Кристи»! Вот оно! Аукцион Кристи!

– Рон… – начал я задумчиво, глядя на вожделенное здание – Мне нужно с тобой поговорить. Консультация нужна. Это не уличный разговор, может где-нибудь в кафе посидим?

– Хорошо, посидим! – Рон бросил на меня быстрый взгляд, и в глазах его зажегся живой интерес. Ей-ей этот парень аналог «моего» Нестерова! Да ну и черт с ним – аналог, так аналог. Главное – чтобы помог.

Мы зашли в кафе с холодным, кондиционированным воздухом, и я облегченно вздохнул – хорошо! Вот чего не отнимешь у американцев, умеют они создать удобства для посетителей. В любой кафешке, в любом офисе обязательно стоит кондиционер, работающий так, будто собирается всех заморозить! Сидишь, балдеешь, рубаха к телу не липнет – это же классно!

– Ну, так о чем ты хотел поговорить, Майкл? – Рон отпил ледяного пива из запотевшей кружки, и удовлетворенно вздохнул – Ох, хорошо! В жару холодное пиво – в самый раз! У вас там в России есть пиво, Майкл? Наверное, есть, но точно не такое вкусное, как у нас! Попробуй!

Я тоже глотнул из кружки. Пиво было вполне приличным, но на мой взгляд слишком горчило.

– Мне нужно открыть счет в каком-то из ваших банков – бросился я в омут головой – А еще, я хочу, чтобы часть гонораров от моих книг шла на этот счет.

– Вот как… – Рон усмехнулся – Готовишь себе площадку для приземления в случае чего? Уж не собрался ли ты просить политического убежища?

Собеседник так остро и пристально посмотрел мне в глаза, что я понял – вот он, момент! Ждет! И он точно уверен, что я сейчас это сделаю! Придется разочаровать.

– Нет, Рон…по крайней мере – пока что нет – улыбнулся я в ответ – Я не могу подвести людей, которые меня сюда отправили. Да и зачем мне убегать из своей страны? У меня там все просто замечательно! Я популярный писатель, мои книги массово издают, я могу купить практически все, что хочу – так зачем мне бежать? От чего? На меня нет никаких гонений. Да, у меня есть претензии к власти в моей стране, так и что? Разве у вас, американцев, нет претензий к вашему государству? Но я очень предусмотрительный человек, и хочу, как ты правильно понял, чтобы у меня была подушка безопасности.

– Как ты назвал? Подушка безопасности? – весело удивился собеседник – Забавное название. Что это такое, подушка безопасности?

Я чуть не выматерился. Вот надо же так проколоться! Нет еще подушек безопасности на серийных автомобилях! Их впервые поставят только в 1972 году на олдсмобиль! А сейчас 1971 год!

– Ну я имел в виду – когда падаешь, лучше, чтобы на полу лежала подушка, на которую упадешь – усмехнулся я – Чтобы помягче было заднице при падении!

– А! Ясно – довольно кивнул Рон – Ну что тебе сказать…я узнаю насчет счета. Что касается направления туда части гонораров, так это уже при следующем заключении договоров, ты же понимаешь. В прежних прописаны другие условия, и мы не можем в одностороннем порядке изменить трехсторонний договор. Но счет откроем, да – почему бы и нет? Какой банк тебя устроит? Я предложу тебе Джи-пи Морган Чейз. Он тут, на Манхеттене. Можно сказать – мы рядом с ним сидим. Я поговорю со Страусом и мы все устроим. Думаю – проблем никаких не будет. Кстати, да, мы ведь сможем тогда подписать договоры и без вашего издательства, но в этом случае ты будешь иметь неприятности у себя на родине. Если тебя это не пугает – нам по большому счету безразлично кому перечислять деньги. Еще что-то? Еще какие-то просьбы?

Я помялся, не решаясь, а потом все-таки выдал:

– Да, еще просьба. После того, как счет будет открыт – мне нужно связаться с аукционом «Кристи». Мне нужно, чтобы кто-то меня рекомендовал. Мне кажется, так будет правильнее.

– Вот как?! – Рон искренне удивился – И что же такое ты хочешь продать?! Ты что-то привез с собой, я правильно понял?

– Правильно. Я вывез из своей страны бабушкино наследство – старинные русские награды, очень редкие и дорогие. И мне хотелось бы их продать и положить деньги на счет в американском банке. Это возможно?

– Да что тут невозможного?! – хохотнул Рон – Америка – страна возможностей! Никто не может тебе запретить что-то продавать или покупать – если, конечно, это не оружие и наркотики!

Он снова хохотнул и понизив голос, спросил:

– Дорогие эти штуки? Действительно такие ценные, чтобы их приняли на аукцион «Кристи»?

– Миллионы долларов – скучно сказал я, стараясь не смотреть на ошеломленного собеседника. А тот невольно присвистнул и ошеломленно откинулся на спинку стула, вытаращив на меня глаза:

– Майкл, ты все продолжаешь меня удивлять! Скажи, а как тебя выпустили с таким грузом?! Как не отняли все на границе?

– Сам не знаю – пожал я плечами – Мы не со всеми пассажирами шли, через отдельный вход. И со мной ведь…переводчик, ты знаешь. Нас и не досматривали.

– Ага…ясно! – подмигнул Рон – твой спутник шпион, вот его и пропустили! А ты…может быть ты – тоже шпион? Майкл, ты шпион?

Я вдруг расхохотался, и смеялся с минуту, не меньше. Мне это предположение показалось таким забавным, таким глупым, что я не смог удержаться. А может накопилось напряжение последних месяцев. Надо же как-то сбрасывать накопленный негатив? Так лучше смеяться, чем бить кому-нибудь морды!

– Ага, русский Джеймс Бонд! – я вытер прослезившиеся глаза салфеткой, и помотал головой – Умеешь ты развеселить, Рон! Шпион с драгоценностями на несколько миллионов долларов! Замечательно! Только вот я не хочу оставаться у вас жить. Зачем тогда мне шпионить? И самое главное – КАК?! Хе хе хе…

– Ладно, ладно! Хватит издеваться! – Рон хохотнул, вытянул ко мне ладони в жесте защиты – Я же шучу! В общем, так: ты сейчас идешь в свой номер, отдыхаешь, смотришь телевизор, а я отправляюсь к руководству и пытаюсь выполнить твое задание. По результатам я тебе скажу…ну…скажем – завтра, перед пресс-конференцией будет что-то известно. Возможно. А после пресс-конференции мы продолжим разговор. Хорошо?

– Хорошо! – кивнул я, и отпил из кружки почти не нагревшегося пива. Прохлада. Чего ему особо нагреваться? Вот если бы на улице сидели, тогда – да…

Мы допили пиво, и только после этого пошли к отелю. Честно сказать, ходить по улице по такой жаре очень не хотелось, даже если вокруг столько интересного. Что именно интересного? Да хотя бы люди – такие непривычные, такие…странные. Я люблю иногда вот так усесться где-нибудь в центре города, на пешеходной зоне – взять кружку пива, орешки, сидеть, и смотреть на проходящих мимо людей. И придумывать им биографии: кто они такие, куда спешат, или не спешат, как живут и чем живут, если у них семья, хорошо ли им живется. Это полезная тренировка для мозга писателя, а еще – помогает в написании книг. Чем больше накопленной информации, тем легче тебе потом пишется. Проверено.

И вот здесь – я иду, и смотрю на мир, смотрю на проходящих мимо людей и пытаюсь понять – кто они такие, как оказались на Манхеттене, пытаюсь представить их жизнь. И само собой – здесь мне сделать это многократно сложнее. Ну как я могу понять жизнь вот этой пухленькой молодой девушки в костюме офисной служащей? Может она бедна, а может богата, может у нее есть мужчина, а может, нет – странно, но в Союзе 1971 года гораздо легче понять, насколько хорошо (или плохо) обеспечен тот или иной человек. У нас есть что-то вроде дресс-кода, рассказывающего о человеке все, что возможно рассказать. По крайней мере – об уровне его доходов. Видишь человека в новых американских джинсах – понятно, это достаточно обеспеченный и продвинутый тип, не какой-нибудь работяга из колхоза! А здесь…нет, само собой – тут джинсы не предмет роскоши. Но тут еще и не выпячивают богатство…так, по крайней мере, мне показалось. Одеваются, кто во что горазд – главное, чтобы было удобнее.

Но да ладно. Пойду отдыхать. Вообще-то я не слишком и устал – тринадцать часов перелета в бизнес-классе ИЛ-62 это совсем не тринадцать часов в каком-нибудь дерьмовом аэробусе-321, где в эконом-классе нельзя даже просто сидеть – ноги не умещаются. Но все равно – хватит на сегодня впечатлений, нужно к завтрашней пресс-конференции готовиться, обдумать – что буду говорить.

Хотя…ну вот что такого я могу обдумать? Откуда я знаю, что именно меня спросят? Придется определяться по ходу дела, так что… Нет, я всего этого действа не боюсь, я вообще можно сказать свое отбоялся, и уж не какие-то там акулы пера меня испугают, но…не хочется ударить в грязь лицом. Впрочем – я за словом в карман никогда не лез.

Номер встретил меня роскошью и негой. Я плюхнулся на кровать, глядя в стильно изукрашенный потолок и стал сосредоточенно обдумывать сегодняшний разговор с Роном и завтрашнюю конференцию, и как следовало ожидать – мгновенно заснул. То, что за окном светит солнце и день разгулялся – ничего не значило. По московскому времени сейчас около полуночи.

Проснулся я…хмм…утром. Московским утром. В шесть часов утра по Москве. Двадцать три часа – по нью-йоркскому времени. За окном светло – тут скорее всего вообще на улицах не бывает темно – светятся рекламные щиты, да освещены улицы совсем не так, как в каком-нибудь Ртищево или Хвалынске (ничего не имею против этих городишек, Хвалынск вообще мне нравится).

Сна – ни в одном глазу! Бодрость, свежесть и желание вытворить чего-нибудь такое, о чем потом буду жалеть. Например – погулять по вечернему Нью-Йорку. Кстати – если не погуляю, потом буду жалеть еще больше.


Сказано – сделано. Натягиваю свои верные кроссовки, закрываю номер, и вперед! «Большое яблоко» – жди меня! Денег с собой взял триста долларов – обязательно зайду в какое-нибудь кафе и посижу. Только теперь не внутри, а снаружи.

Ключ сдал на рецепшен дежурно-улыбчивой девушке в белой блузке и вышел на улицу. Да, вечером хорошо! Жары нет! И людей столько нет, как днем!

Красиво, черт подери. Все вокруг сверкает, переливается цветами радуги! Отвык я в Союзе от того, как может быть много рекламы. Впрочем – даже в моем шумном, безумном 2018 году столько рекламы на российских улицах нет! Но здесь она как вирус заполнила все пространство! Она расползлась во все стороны, и во всполохах рекламных огней казалось, что находишься в каком-то гигантском дьявольском калейдоскопе!

Странное ощущение, конечно. Я шел в этом рекламном аду (или раю?!) ошеломленный, можно сказать обалдевший от такого напора на мой тощий кошелек. Реклама умоляла, просила, требовал – Купи! Купи! Купи!

Я бы купил, но с деньгами как-то туговато. Вот продам мои цацки, и тогда… А что тогда? Все равно – даже если я что-то куплю, провезти это в Союз я не смогу. Никак не смогу. Скажут: а откуда у тебя взялись деньги на покупку?! Что, нетрудовые доходы?! А может контрабанда?! А ну-ка, колись!

Мда…это тебе не 2018 год, где всем наплевать, на какие шиши ты купил себе новую машину, или не купил ничего вообще и подыхаешь с голоду. В 1971 году тебе умереть с голоду не позволят, но и купить практически ничего из того, что бы тебе хотелось ты не сможешь. Ибо советскому человеку это не положено! Одно хорошо – такого убийственного количества рекламы, как здесь – в Советском Союзе нет, и еще не скоро такая пакость у нас заведется. Впрочем – может она и раньше заведется…если Шелепин все-таки решится.

И я снова углубился в свои мысли о будущем, забыв даже как следует посматривать по сторонам и любоваться ночным Нью-Йорком.

Я шел, шел, шел…и только минимум через полчаса (скорее всего больше, не менее часа) заметил, что зашел неизвестно куда. Дело в том, что я заворачивал за углы домов, проходил по улицам перпендикулярным той, по которой я шел, снова куда-то сворачивал, и так насворачивался, что когда очнулся от мыслей – совершенно потерял ориентацию на местности. Чистые, ухоженные улицы и фасады домов сменились высоченными многоэтажными домами и грязными, забросанными мусором мостовыми. Людей на них почти не было, да и внешний вид прохожих очень отличался от тех ухоженных офисных клерков, которые пробегали по своим офисным делам возле моего отеля. И самое хреновое, что я не мог воспользоваться своей абсолютной памятью – по одной простой причине: я не смотрел на номера улиц и не старался запомнить, сколько раз и куда повернул. Просто шел – быстро, как будто куда-то спешил

Увидев вывеску какого-то бара, я поспешил туда – передохнуть и вызвать такси. Без такси я до отеля точно не доберусь, а как его найти – не знаю. За то время, что прошло с момента моего «отрезвления» мимо не проехал ни один «чекер». Кстати – это было очень плохим признаком.

Толкнув дверь под неоновой вывеской, я оказался в тускло освещенном баре, похожем на все бары, которые я видел по телевизору, в которых бывал сам, и которые сразу же буквально вопили посетителю: «Шел бы ты отсюда, не напрашивался на неприятности!»

Черные. Или как привыкли их называть в Союзе – негры. Угнетенные, забитые хозяевами-плантаторами, дяди Сэмы и их производные. Ну да, ну да…были когда-то забитые! А теперь…

Честно скажу – я никогда не был ксенофобом, и уж тем более нацистом – да как может быть нацистом человек, рожденный и воспитанный в Советском Союзе? Выращенный на книгах об интернационализме, о ненависти к рабству? Уже будучи достаточно взрослым человеком, я с досадой и грустью узнал, что русского, советского человека не так уж и любят за границей те, о ком мы так яростно пеклись и чьи права защищали. Права вот этих – чернокожих, угнетаемых и обиженных.

А позже вообще выяснилось, что практически 80 процентов преступности в том же США составляют вот эти – обиженные и униженные, которые усиленно обижают и унижают тех, кто их когда-то обижал. И так преуспели в своем желании отомстить за обиды предков, что и работать некогда – надо исправлять, надо возмещать нанесенные их предкам неприятности! Проще говоря – как минимум три из четырех преступников в США чернокожие, или их производное.

У черных свои анклавы, свои питейные заведения и свои клубы. На том же Манхеттене есть такие районы, куда не стоит забредать белому человеку во избежание больших неприятностей. И вот меня, болвана эдакого, угораздило забрести именно в этот район, и в такой бар.

Я по инерции сделал несколько шагов к стойке, пока происходящее в баре не привлекло мое внимание. Вот все-таки мирная профессия писателя расслабляет, делает тебя рассеянным, не от мира сего! Если бы я попал сюда только что из «зеленки», пахнущим сгоревшим порохом и ружейным маслом – для меня было бы достаточно только глянуть внутрь, открыв дверь – и я бы уже ретировался отсюда куда подальше. Именно ретировался бы, сбежал, если проще сказать. Во-первых, я не Илья Муромец, чтобы «Повел направо – улочка! Повел налево – переулочек!». Уточнять – чем повел – не буду. Каждый водит чем хочет.

Во-вторых…а на кой черт мне встревать в драку с черными? Печальный опыт побоища возле «Арагви» у меня уже есть – когда я героически пытался никого не убить, и в результате отбил свои руки до состояния небольших подушек. А оно мне надо? Я заточен на то, чтобы убивать и калечить, а не беречь мягкие тела моих противников! И вот, к примеру – вырву я пару черных кадыков, и что тогда? Да плохо тогда, совсем плохо. Засадят меня как минимум лет на двадцать, и закончится моя карьера писателя и прогрессора. Вся жизнь моя – псу под хвост.

Но мозг мой сработал с замедлением в несколько секунд, и когда я все понял – был уже возле стойки бара.

За стойкой стоял чернокожий здоровила лет сорока на вид – может, он был и моложе, я вообще не могу определять возраст черных, желтых, красных и других объектов не европоидной расы. Впрочем – у европейцев тоже все обманчиво, и я тому пример. Мне-то тоже сейчас больше тридцати пяти на вид не дашь, а может и того меньше. Впору начать краситься в седину, чтобы возраста добавить. А то ведь странно все это…

– Привет! – невозмутимо сказал я, сохраняя хорошую мину при плохой игре – Я хочу вызвать такси. Можно отсюда позвонить? Я заплачу вам!

– Нет – после долгой паузы сказал бармен, дыхнув (с выплеском слюней) в стакан и продолжив усиленно его полировать не очень чистым полотенцем – Тебе здесь нечего делать, мужик! Вали отсюда, пока цел!

Я ничего не сказал, хотя мог сказать очень многое, многосложное и яркое, повернулся через плечо и пошел на выход под внимательными взглядами десятков пар глаз. Меня никто не попытался остановить, и слава богу! И через минуту я уже шел по пустынной улице, по которой ветер переметал обрывки газет, блестящие обертки и какую-то шелуху – то ли от семечек, то ли от орешков. Ветер усилился, и похоже что намечался дождь. А может просто ветер разогнался как в аэродинамической трубе среди высоченных зданий, стиснутый боками уродливых каменных громадин – будто в длинном горном ущелье. Я даже вихрь увидел – небольшой такой, но вполне себе полноценный столбик вихря который бросил в мне в лицо пригоршню пыли пополам с мусором, как если бы сам недоброжелательный район выражал пришельцу извне свое неудовольстие, и требовал, чтобы я поскорее отсюда ушел.

Странно, конечно – буквально в двух шагах отсюда – громадные небоскребы, чистые улицы, дорогущие, сверкающие магазины и отели, Рокфеллер-центр с его мировым аукционом «Кристи», чистые, ухоженные люди в своих кабинетах и квартирах, чистая и красивая жизнь – центр мирового бизнеса. И тут же – грязные, заплеванные улицы, нищета и сплошной криминал. Стоит только отойти чуть в сторону, и контраст будет поразительным.

Хотя…чего я так уж распинаюсь – «странно»! Да ничего странного! Буквально в двухстах метрах от здания администрации Саратовской области, от Театральной площади, от улицы Московской (бывшей Ленина) – улочки, застроенные частными домами в которых нет даже канализации, нет выгребных ям! Люди выходят и выплескивают помои прямо на проезжую часть, и когда идешь по этим улицам летом (улицы Зарубина, Гоголя и т.д.), в воздухе витает сладкий, отвратительный запах мочи. А зимой на этих улицах намерзают целые желто-зеленые наледи, на которых машина скользит и норовит пойти юзом. Сам попадался на такой наледи, чуть в аварию не попал. И это в 2018-м году! Так что тогда говорить о чужих городах, если свои – ничуть не лучше? Совсем не лучше. Особенно в 1971 году.

Итак, куда теперь идти? Да куда глаза глядят! Где-нибудь все равно увижу станцию метрополитена, спущусь в него, и проеду…не знаю, куда проеду – но как-нибудь найду дорогу. Прогулялся, черт подери!

Они догнали меня перед спуском к станции метро. Пятеро, впереди здоровенный чернокожий с толстой золотой цепью на шее. Все молодые, крепкие парни ростом пониже меня и потоньше, но видно, что тренированные и крепкие. Любит этот народ бокс, а лучшие боксеры получаются из уличных хулиганов, драчунов. И единственный для черных способ выйти из нищеты – научиться как следует бить морды. И они это умеют. Потому сейчас речь уже шла не о том, чтобы остановить противников, а о том, чтобы спасти свою жизнь. Вокруг никого, пустынная улица, ночь, а в руке того, что с цепью – нож с узким, длинным лезвием, выкидной, наподобие «испанца».

– Эй, мужик! Стоять!

Так. У двоих похоже что стволы – у латиноса, что справа от меня, и у черного. Стоят далеко. Тот, что с ножом – тоже пока далеко для атаки. Двое остальных просто стоят, якобы расслабленные, но парни тренированные – зачем им ножи? Они сами, как ножи!

Вот я влип! Попробую «отбазариться», только шансов ноль – не так хорошо я знаю английский и жаргон местных гопников. Вернее – я совсем не знаю жаргона местных гопников.

– Слушаю, мужик! Чего хотел? – отвечаю я, мониторя перемещение противников.

– Денег хочу! – просто отвечает бандит, и довольно улыбается – у тебя ведь есть деньги, давай их сюда, они мне нужнее.

– Тебя как звать? – спрашиваю я как можно более миролюбиво – Должен же я знать, с кем говорю?

– А зачем тебе знать? – удивляется негр – кэш отдал, и валишь куда хочешь! Кстати – часы тоже сними. Мне они нравятся. Золотишко, да? Дорого отдал?

– Четыреста рублей – говорю я так же безмятежно – считаю, вполне недорого. Это русские часы. А я русский. Ты знаешь, кто такие русские?

– Русский?! Ах ты сука! – негр делает шаг вперед, и я тут же выставляю ладони вперед:

– Эй, эй, ты чего?! Чего тебе русские сделали? Я тебе чего сделал? Я только сегодня прилетел из России!

– Вы, суки русские, выжили нас с Брайтона! Я вас ненавижу! – негр угрожающе машет ножом – Порежу на куски, сука!

Вот зачем я сознался, что русский? Опять же – упорно живет в душе такой червячок, такая глупая мыслишка, что любой негр, узнав, что я русский, тут же заключит меня в объятия и облобызает: «Брааат! Братииишка!»