Коршун и горлица (Орел и голубка)
— Меня зовут Сарита, — сказала она, стараясь вжаться в подушки и прикрывая грудь руками. То, что она сказала ему свое имя было поступком, посредством которого она пыталась утвердить себя, а вовсе не капитуляцией, но Сарита была чересчур смущена, чтобы заботиться о том, как он истолковал ее поведение.
— Сарита, — медленно произнес он, как бы пробуя звуки ее имени на вкус, — похоже, мы несколько продвинулись, Сарита.
— К чему, мой господин? — она обрадовалась тому, что вопрос прозвучал несколько Иронично, несмотря на то, что она находилась не в очень-то выигрышном положении.
— Я сказал тебе свое имя. Может быть, ты будешь называть им?
Она прищурилась:
— Имя слишком длинное, мой господин калиф.
Он рассмеялся и подошел к ней поближе, в результате чего она изо всех сил вжалась в подушки.
— Абул — это не длинно, так меня зовут.
— Я хочу надеть платье и вернуться в башню, — она отвернулась от него, чтобы не видеть его возбуждения: доказательство его состояния находилось теперь на уровне ее глаз.
— А завтра я уйду отсюда.
— Мы обсудим завтра тогда, когда оно наступит, — сказал он и в голосе его появилась новая для нее стальная нотка, однако же нисколько ее не удивившая. Она весьма подходила ему, столь естественному в своем высокомерии.
— Давай устроимся поудобнее, — он взял ее за руки и поднял на ноги. Сарита, казалось, утратила всякую способность к сопротивлению. Он провел ее через занавешенную дверь в спальню, где в нише стоял широкий диван. Он жестом показал, чтобы она легла на него.
— Я не буду ложиться в вашу постель, — услышала Сарита свой, слегка дрожащий голос. — Вы ведь сказали, что не будете принуждать меня.
— Я и не собираюсь это делать, — спокойно сказал он, — но нам будет удобнее спать на кровати, чем где-нибудь еще.
— Но я хочу пойти в свою собственную постель, в башню, — голос ее зазвучал жалобно, как голос ребенка, умоляющего о прощении.
— Мы будем спать в этой постели, — сказал он твердо и откинул покрывало, — тебе нечего бояться.
У Сариты не было иного выбора, кроме как поверить ему. Даже если ее вера была напрасной, у нее все равно не было выбора. Она сбросила туфли и залезла под покрывало, натянув его до подбородка. Она смотрела, как он ходит по комнате, гася лампы — все, кроме той, что он принес к дивану и поставил на низкий столик, так что теперь вся постель купалась в мягком потоке света.
— Я не могу спать со светом, — сказала Сарита, стараясь, чтобы голос ее звучал определенно, как будто она всю жизнь только и делала, что спала рядом с мужчиной на шелковой перине, а вокруг нее при этом витал аромат благовоний и апельсинового цвета.
— А мы пока и не собираемся спать, — Абул осторожно взял ее пальцы, — я хочу выяснить, что доставляет тебе удовольствие. — Он опустился на постель рядом с ней и Сарита вся задрожала. Но боялась она вовсе не Мули Абула Хассана; она боялась, что ее тело предаст память Сандро.
Он протянул руку, погладил ее с ног до головы, и места, которых касалась его ладонь, казалось, излучали лучезарную теплоту. Глаза его смотрели на нее так, как будто он захотел запечатлеть в своем мозгу каждый изгиб ее тела, и его сосредоточенность нервировала Сариту больше, чем что-либо иное. Он накрыл ее грудь рукой; его рука показалась ей очень большой, так как вся грудь исчезла под его ладонью. Почувствовав движение ее груди под своей рукой, он посмотрел ей в глаза.
— Тебе нечего бояться, — он увидел панику в ее изумрудных глазах, — это же такое наслаждение, — он склонил голову ко второй груди, языком приподняв сосок, отчего она задрожала в немом протесте.
Абул отодвинулся от нее. Он понял, что она откликнулась на его ласку, хотя и не хочет признать это, но вспомнил о своем обещании не принуждать ее.
— Возможно, мы слишком спешим, — сказал он.
— Нет, не надо так делать, — он остановил ее руки, желающие прикрыть грудь, — они такие красивые.
Такой прекрасной формы: округлые и тугие. — И он снова погладил ее, на этот раз от бедра до лодыжки, — такие красивые ножки, — он поднял одну ступню и охнул от удивления, — что ты с ними сделала?
— Я не ношу обуви, — сказала Сарита, раз от нее потребовали объяснения, — и не понимаю, какое вам до этого дело. Абул рассмеялся:
— Какая глупость — вот так портить такое совершенство. Утром, в ванне, мы начнем над ними трудиться.
Сарита одернула ноги.
— Утром я покину это место.
Абул ничего не ответил. Вместо этого он двинул палец от ее коленки к тому укромному местечку, где бедра переходили в ягодицы. Сарита слишком поздно поняла, что защищая ноги, обнажила все остальное.
— У меня такое чувство, что тебе понравится небольшая битва с партнером, — сказал Абул, — должно быть, это очень возбудит тебя.
Сарита уставилась на него. Неужели это так? С Сандро у них никогда не было времени на любовные игры: в акте, запрещенном самом по себе, было и так достаточно опасности. Но слова Абула отозвались в ней толчком, от которого по членам растеклась теплота.
— Ну, — холодно продолжал он, — скоро мы узнаем, так это или не так. Возможно, не сегодня.
— Прошу вас, — сказала она, — пожалуйста, не надо больше. Позвольте мне пойти в башню.
Вместо ответа он сунул палец в раковину ее пупка и поднес свой рот к ее рту.
Поцелуй его был исполнен неги, кончик его языка прошелся по губам Сариты, как бы пробуя на вкус каждый уголок ее рта. Она обнаружила, что затаила дыхание, так как ощущение его поцелуя было приятнейшим. Рот ее открылся, языки их соединились, а затем его — отпрянул, заставив ее попытаться снова поймать его и засосать глубоко внутрь.
Оторвавшись от ее рта, Абул приложил губы к местечку на ее шее, где ощущалось биение пульса.
Сарита чувствовала себя так, как будто парит где-то в небесах, мысли ее спутались, и душа как бы отлетела, глядя со стороны на ее белое тело, распростертое на белых простынях возле смуглого, мускулистого мужчины. Она почувствовала, как под его руками раздвигаются ее бедра, но в следующее мгновение разум вернулся к ней. Перед ее внутренним взором возник Сандро, лежащий на земле после смертельной схватки… и она поборола те ощущения, которые возникли в ней; поборола их в зародыше. Она сжалась» как пружина, руки напряглись, кулаки сжались, глаза закрылись. По щеке поползла соленая слеза.
Абул знал, что, если продолжит, то выиграет, но знал также, что это будет нерадостная победа. Он не мог смотреть на ее слезы и на то, как отчаянно борется она со своим телом. Он сел.
— Хорошо, милая. Больше не будем.
Он вытер с ее щек слезы, чувствуя, как ее напряжение сменяется дрожью. Она подняла веки.
— Вот видишь, я сдержал свое обещание, — сказал он, не сумев скрыть своего разочарования, — и очень зол на себя за то, что сделал это, и еще более сердился бы на себя, если бы не сделал. Но в конце концов, Сарита, ты поддашься мне, и получишь огромное удовольствие.
Сарита чувствовала себя совершенно опустошенной, поэтому не имела сил на то, чтобы опротестовать это утверждение; более того, она едва поняла, что сегодняшние события будут иметь продолжение. Она попыталась сесть.
— Я хочу вернуться в свою постель, мне необходимо поспать.
— Ты и будешь спать, но сейчас уже слишком поздно, чтобы идти обратно в башню, — он накрыл ее покрывалом, — хоть я и очень зол, но хочу лежать возле тебя, так что потерплю до конца ночи.
Она взглянула на него удивленная:
— Вы страдаете?
Абул усмехнулся:
— А ты как думаешь? Конечно, да. Я мог бы; отослать тебя обратно в башню и вызвать какую-нибудь другую женщину, но настолько расстроен, что хочу провести ночь рядом с тобой. Постарайся не касаться меня. — Он потушил лампу и лег.
Сарита неподвижно лежала, всматриваясь в темноту. Она делила кровать с матерью, но с муж-. чиной — никогда, никогда такая огромная, теплая глыба не лежала вот так рядом с ней. Ее тело болело и она тоже сознавала, что внутри нее существует пустота, которую необходимо заполнить. Но если даже ее тело откликнулось на резкий обрыв болью, то что же происходило сейчас с Абулом?