Невеста-заложница

И все же Порция подчинилась не сразу: страх обуял ее с новой силой. Вид Декатура не обещал ничего хорошего. Неужели он и правда смягчился и готов сам отвезти ее обратно в деревню?
— Мисс Уорт, если мне все же придется спешиться, один из нас об этом сильно пожалеет, — промолвил Руфус, нетерпеливо щелкнув пальцами.
Сильно смахивало на то, что решит ли Порция подчиниться или нет — один черт, пиши пропало. И она протянула руку, которую тут же сильно, до боли сжали его длинные пальцы. Ей еще хватило сил задрать ногу настолько, чтобы опереться на тяжелый сапог, вставленный в стремя, — после чего ее вздернули наверх, как котенка.
— Ты что же, так и бросишь здесь эти сани? — ехидно поинтересовалась она. — А мне-то казалось, что твой Бертрам — или как там его зовут — непременно пожелает увидеть их там, где оставил с вечера!
Руфус опешил. Ее хоть чем-нибудь можно пронять? Но тут он почувствовал, как она дрожит. Задавая свой дерзкий вопрос, девушка посмотрела на него, и в ярком лунном свете ему удалось различить в глубине зеленых раскосых глаз и боль, и страх, тщательно скрываемые под внешней бравадой. Его рука сама собой потянулась погладить бледную щеку. Зеленые глаза распахнулись еще шире. Страх исчез, и его место заняло нечто иное. Удивление, смешанное со странным ожиданием. И Руфус понял, что сейчас ей вспомнился мимолетный поцелуй во дворе замка Грэнвилл. Он поцеловал ее просто так, чтобы подразнить, и для него этот поцелуй ничего не значил. Конечно, ничего…
Он решительно убрал руку, завернул дрожащую, измученную девушку в полы своего плаща и пустил Аякса рысью.
Порция из последних сил боролась с усталостью и пыталась сидеть прямо. На щеке все еще сохранялось тепло от странной неожиданной ласки, хотя девушка отлично понимала — так тигр может тронуть лапой свою жертву, желая с ней поиграть. Он издевался над ней еще з тот день, когда повстречал на гулянье в замке, — и занимается тем же сейчас. Ему явно доставляет удовольствие эта игра, и она будет круглой дурой, если хотя бы на один миг позволит себе верить, что он был искренен. А он наверняка успел заметить по ее глазам эту глупость.
— Ради Бога, сядь поудобнее! — Одним нетерпеливым рывком Руфус заставил ее опереться спиной к себе на грудь. — Не бойся, не уколешься! — Его руки прижимали Порцию с такой силой, что нечего было и пытаться вырваться. Всей спиной она ощущала широкую мощную грудь и гулкое биение его сердца. Кажется, ее собственное сердце стало биться с ним в унисон, и эта иллюзия поглотила все остальные мысли.
Не прошло и десяти минут, как всадники оказались в темной и тихой деревне. Даже несмотря на приятную расслабленность, Порция не смогла подавить дрожи отчаяния при мысли о том, сколько времени и усилий отнял бы у нее тот же путь на санях — если предположить невероятное и считать, что она вообще смогла бы его проделать. Тем временем Руфус подъехал к своему дому, спустил ее на землю и сказал:
— Ступай к себе и ложись. А я отведу Аякса в конюшню.
Этот тип привык вертеть окружающими как заблагорассудится. Слабое раздражение, испытанное от этой мысли, немало порадовало Порцию. Стало быть, она еще не окончательно раскисла.
Девушка вернулась в дом. Тепло от очага было истинным благословением! Скорчившись над угасавшими углями, она подставляла огню побелевшие от холода руки и стар&чась совладать с жутким ознобом. Из-за занавески донеслось сонное бормотание. Пленница застыла, однако в следующий миг все снова затихло. Наверное, кто-то из мальчиков говорил во сне. Через пять минут в хижину неслышно вошел Руфус. И сердито уставился на нее:
— Я думал, ты уже спишь.
— Я слишком замерзла, чтобы сразу подняться.
— Там тоже достаточно тепло. Идем. — Он махнул рукой в сторону лестницы. — Полагаю, нынче ночью тебе удалось усвоить кое-что о порядках в военном лагере, но просто на всякий случай, если ты все еще сомневаешься, мне придется предпринять кое-какие меры. Тогда мы оба сможем спокойно отдохнуть хотя бы остаток ночи.
И Руфус дал ей сильный шлепок пониже спины, чтобы заставить двигаться.
— В конце концов, — раздраженно продолжал он, оказавшись в своей спальне, — день выдался на редкость тяжелым, и терпение мое на исходе. Ты тоже наверняка устала, так что давай сделаем друг другу одолжение и просто ляжем спать, не вступая в новые споры.
Он снял перчатки, расстегнул плащ и бросил все это в ногах кровати. За верхней одеждой последовала солдатская куртка, потом Руфус сел и стал стягивать с ног сапоги и чулки. Порция, пребывая в каком-то остолбенении, молча следила, как он расстегивает ремень на штанах.
— Ради Бога, милочка, что ты стоишь как неживая?! — Декатур раздраженно смерил ее взглядом. Теперь на нем было одно исподнее. — Или ты собралась спать в одежде? Может, все же отправишься к себе и наденешь ночную рубашку? — Он подошел к тазу с водой и принялся пригоршнями плескать воду в лицо.
Порция вошла в свой чулан и затворила дверь как можно плотнее. Она понятия не имела о том, на какие такие меры предосторожности намекает Руфус. Хорошо, если ей хватит сил просто стащить с себя грязное драное платье и добраться до койки, — разгадывать загадки она не собиралась.
Стук в дверь застал ее врасплох: она как раз пыталась завязать тесемки на ночной рубашке и от неожиданности чуть не подскочила на месте.
— Выходи, Порция, я готов.
— Что?! — Дрожа как осиновый лист, она ошалело уставилась на дверь.
Дверь распахнулась, и синее пламя пронзительных глаз Руфуса Декатура прожгло ее до самых печенок. Он подтвердил свой приказ выразительным жестом и утомленно повторил:
— Я на самом деле жутко устал. Иди сюда! — Приказ был отдан тоном, не терпящим возражений, и Порция двинулась вперед.
— Что ты собрался делать? — Все ее недавние страхи мигом выскочили наружу. Она одна, совершенно беспомощная, в спальне у полуголого мужчины. Никто не услышит 130 ее криков о помощи, а если и услышит — разве кто-то посмеет помешать хозяину деревни Декатур развлекаться по своему вкусу?
— Я собираюсь спать, — внятно промолвил он. — Точно так же как и ты. Но поскольку мне надоело за тобой гоняться, то я хочу быть уверен, что до утра ты никуда не удерешь. — И он потащил ее за руку к себе в спальню.
Порции показалось, что каким-то колдовством ее лишили всей воли к сопротивлению. Все происходило как бы во сне. Вот Руфус накинул ей на талию свой ремень, пропустил свободный конец через пряжку, но застегивать не стал, а просто зажал в руке. Он что, еще и извращенец вдобавок?!
— К счастью, ты достаточно худая и длины этого ремня хватит, чтобы дать тебе свободно двигаться, — бурчал себе под нос Руфус, откидывая одеяло. — Вот, ты можешь спать под одеялом, а я лягу на краю и укроюсь пледом. Таким образом нам вполне удастся соблюсти приличия.
Он вдруг громко рассмеялся — по виду Порции было ясно, что она сочла Декатура повредившимся в уме.
— Вообще-то здесь не особо придерживаются приличий, — милостиво пояснил он. — Однако иногда приходится учитывать мнение посторонних. А теперь не соблаговолишь ли ты лечь под одеяло?
Но Порция не двинулась с места.
— А ну! — Сильные руки подхватили ее и закинули на середину кровати. — Ложись. — Руфус накинул на нее одеяло, затем лег сам и закутался в толстый шерстяной плед. Свободный конец ремня он намотал на запястье и закрепил таким узлом, который, по мнению перепуганной пленницы, никто и никогда не сможет развязать. — Вот так. Теперь я могу быть уверен, что проснусь, как только тебе в голову придет очередная шальная идея. Приятных вам снов, мисс Уорт.
И в ту же минуту Руфус Декатур крепко заснул сам, чем поверг свою пленницу в окончательное замешательство.
На какое-то время она застыла, опасаясь даже перевести дыхание. Всего минуту назад она полагала, что ее вот-вот изнасилуют, а теперь оказалась уложенной в теплую кровать, где ей ничто не грозило — так, словно рядом с ней мирно спал сам Джек. За долгие годы скитаний она успела привыкнуть делить с отцом и спальню, и кровать. Они с Джеком укрывались одним одеялом, и Порция могла часами лежать без сна, вслушиваясь в его затрудненное дыхание и даже временами испуганно замирая, когда казалось, что промежутки между вдохами становятся слишком велики. Она боялась, что отец вообще перестанет дышать, и до сих пор отлично помнила чувство облегчения, охватывавшее ее всякий раз, когда хриплые неровные звуки возобновлялись. Это хриплое дыхание да еще пьяный храп — вот и все колыбельные, которые ей довелось услышать в детстве и которые способны были навеять на нее спокойный сон.