Невеста-заложница
Рука сама собой потянулась к спрятанному в сапоге кинжалу. Порция держала его наготове, напряженно прищурившись, не спуская глаз со смертоносных блестящих клинков. Ни один из мужчин не заметил ее среди вечерних теней, их не волновало ничего, кроме собственной непримиримой жажды крови. Однако Порция совершенно успокоилась, и ее рассудок работал четко и ясно. Теперь она вела себя как опытный солдат: с полным хладнокровием и самообладанием она караулила удобный момент.
И точно уловила, когда тот наступил, и не колебалась ни секунды. Кинжал просвистел в воздухе, направленный уверенной рукой, и выбил сноп искр из меча Като, пытавшегося пробить снизу оборону Руфуса. Клинок Като отклонился. И Порция нырнула в узкую щель между противниками. Она приземлилась на колени так, чтобы ее голова оказалась как раз под двумя занесенными в воздух мечами.
От неожиданности все застыли. Руфус отскочил назад, опуская меч. Като сделал то же самое. Порция осторожно подняла голову.
Руфус в сердцах отшвырнул оружие. Он ринулся к Порции и рванул за руку, заставляя встать, а затем вцепился ей в плечи и принялся трясти что было сил. Он тряс ее так, что голова девушки моталась из стороны в сторону и стучали зубы.
— Как ты посмела!!! Как ты посмела выкинуть такую наглую, такую идиотскую шутку?! — бесновался он. — Я же тебя чуть не убил! — И Руфус до боли сильно прижал ее к себе и бормотал ей в макушку какие-то угрозы и проклятия, не замечая, что гладит, гладит растрепанные рыжие волосы, и тонкую шею, и хрупкие плечи…
Однако Порция поспешила вырваться. Девушка все еще кипела от негодования. Она готова была выть от ярости, она снова испытала неистовую смесь восторга и отчаяния — как тогда, когда узнала, что Руфус любил ее. Она чувствовала и сейчас эту любовь — в жестокой хватке сильных рук, в полном безумного гнева голосе. Но и это не помогло ей совладать с собой, стоило подумать о причине, которая привела их всех сюда, на залитую кровью пустошь.
— Нет, это как ты посмел! — выкрикивала Порция, скинув с себя его руки. — Как посмели вы оба? Неужели вам мало тех, кого убили сегодня в бою? — И Порция обернулась к ошарашенному Като, обводя широким жестом поле брани. — Разве вражда между вашими отцами окупит их смерть? Разве она стоит того, чтобы вам самим жертвовать жизнью? И жизнью ваших детей?
— Погоди-ка… — Като немного пришел в себя и повелительно взмахнул рукой, но Порцию не так-то просто было унять.
— Что станет с Оливией? — гневно спросила она. — Если вы с Руфусом сложите головы в этой бессмысленной сваре, что станет с вашими детьми? Какое им дело до того непотребства, которое учинили ваши родители почти тридцать лет назад? Детям нужен живой отец, им нужно…
— Попридержи язык! — рявкнул Като. Он оправился настолько, что сумел прервать Порцию на полуслове. — Это не твоего ума дело, девка! — продолжал он. — Черт побери, откуда ты вообще взялась?
— Какая тебе разница? — Порция небрежно отмахнулась от Като и напустилась на Руфуса.
Широко распахнутые глаза метали зеленые молнии, огненная шевелюра словно светилась в темноте, стройное, хрупкое тело напряглось в неистовом порыве положить конец этому безумию.
— Что станет с мальчиками, Руфус? — прозвучал вопрос. — Ты готов обречь их на сиротство, как когда-то обрекли тебя? Сделать их бродягами, без близких людей и крыши над головой? Кем они вырастут? Что останется у них, когда ты положишь свою жизнь на алтарь никому не нужной мести?
О, она отлично видела его лицо, видела, как пляшут в его взоре демоны ярости, однако не испытывала ни малейшего страха и подошла вплотную, чтобы лучше видеть его глаза.
— А что станет вот с этим ребенком, Руфус? — И Порция положила руку на живот. — Я не собиралась рожать ребенка, у которого не будет отца!
Сквозь пелену ярости Руфус с трудом уловил смысл ее слов. Но он видел, как Порция держит руку на животе. И против воли вспомнил, как стояла вот так же его мать, тщетно пытаясь защитить нерожденного ребенка, у которого уже не было отца. Он вспомнил мертвого младенца, восковое, залитое кровью тельце своей сестры.
— Моего ребенка? — Его голос прозвучал глухо, как из подземелья, из самых потаенных глубин души.
Порция в запальчивости обратила внимание только на вопросительную интонацию его слов.
— А чей же еще он может быть? — выпалила она, чувствуя, как пересохло во рту. — Или ты полагаешь, что я путалась со всеми в твоей деревне?
Наступила невероятная тишина: трое стоявших на поле людей словно и не дышали. Наконец Руфус промолвил:
— Утенок, я, конечно, не во всем бываю прав, но такого все же не заслужил.
Порция молча отвернулась, горестно взмахнув рукой.
— И как давно ты об этом знаешь? — Руфус подошел поближе и осторожно положил руку ей на плечо, предлагая — но не заставляя — снова посмотреть на себя.
— С начала осады… наверное, за день до того. Но я слишком мало знаю об этих вещах и, долго не была уверена. — Порция говорила через плечо, вполоборота, все еще едва владея собой.
— Милая, почему же ты ничего не сказала?
— Сначала я не была уверена… а когда все стало ясно, ты уже не пожелал бы меня слушать, — бросила Порция, отчаянно пытаясь совладать с подступившими рыданиями: несмотря на то что теперь вроде все встало на свои места, горе и боль последних двух недель охватили ее с прежней силой, и жестокие слова сами слетали с языка, раня и язвя так, как ранили когда-то ее. — Ты ведь не стал бы меня слушать той ночью, правда?
— Правда. — Казалось невероятным, как одним словом можно выразить затопивший Руфуса океан раскаяния.
Он хотел бы прижать Порцию к груди и утешить ее, чтобы исчезла мучительная гримаса с милого лица, чтобы ушло горе из ее глаз, чтобы она даровала ему свое прощение. Но Порция не подпускала его к себе, отгородившись частоколом из боли и обид.
— Я пробралась в замок, потому что хотела… потому что мне было нужно… посоветоваться, спросить кое-что у… — Порция задохнулась и обеими руками отвела с лица спутанные волосы. Она все-таки поборола свой гнев, и стена отчуждения рухнула.
— У Оливии?
Порция молча кивнула.
У Руфуса по-прежнему не находилось слов, зато он понял, что больше его не станут отталкивать. И он обнял Порцию, и прижал к себе так, как делал это всегда, стараясь успокоить и утешить.
— Прости меня, — промолвил он голосом, полным раскаяния. — Поверь, я не знал, что такое любовь, пока не повстречал тебя.
Като молча стоял в стороне, предпочитая пока не вмешиваться. Он все еще многого не понимал, хотя силу связавшего этих двоих чувства ощущал как нечто физическое, что можно пощупать руками. Маркиз не спеша засунул меч в ножны и нарушил напряженное молчание вопросом:
— Декатур, насколько я могу судить, моя племянница носит твоего ребенка?
— Выходит, что так, Грэнвилл. — В живых синих глазах, смотревших на маркиза Грэнвилла поверх облака рыжих волос, промелькнула усмешка. — Выходит, что теперь нас связывает не только пролитая когда-то кровь.
— Порция — истинное дитя своего отца. — Като ответил на взгляд графа Ротбери сардонической ухмылкой. — И она, подобно Джеку, решила творить свою судьбу, нимало не смущаясь принятыми правилами и приличиями. Я бы с удовольствием пожелал вам обоим счастья, Декатур, вот только боюсь, что ты вряд ли станешь слушать мои объяснения… — Он беспомощно пожал плечами в поисках подходящих слов. — Моего отца трудно было назвать приятным человеком. Он верил только в то, что обязан выполнять свой долг. Твой отец умышлял недоброе против короля… а мой не осмелился осудить решение королевского суда. — У Като вырвался горький смех. — Да, теперь это выглядит довольно смешно. Вряд ли мой отец мог вообразить, что в один прекрасный день я поведу армию против короля. Но я не использовал ни одного гроша из тех доходов, что приносили поместья Ротбери. Прошу тебя поверить мне на слово. Я не в силах исправить тот вред, что причинил мой отец твоему отцу. Но я согласен забыть о нашей вражде во имя ребенка, которому еще предстоит появиться на свет, если ты сделаешь то же самое.