Усмирители

Прекрасная одежда, чрезвычайно уместная в ресторане.
Спутник вышеописанной дамы для разнообразия оделся так, словно собирался прыгать в стремена и галопом скакать по прерии, преследуя мустанга. Сапоги. Джинсы, обшитые кожей на заду и внутренней стороне брючин. Клетчатая рубаха. Шейный платок. Фу-ты, ну-ты.
Молодец явно примчал из Техаса. Ему подобных легко принять за ковбоев, но стоит подвести парня к старой, безобидной кляче - и он шарахнется от лошадки, словно от пантеры. Ибо, не считая мотоциклетного, сроду не забирался в седло.
Парочка сия выказала к нашим особам ровно столько же любопытства, сколько и все прочие посетители. Сиречь, ни малейшего. Но что-то в женщине меня беспокоило. Когда Ле-Барон завершил инструктаж и отпустил беднягу-официанта с миром, я дал напарнику знак.
- Слегка повернувшись, Ле-Барон чуть заметно повел головой: понятия не имею, кто это... Возможно. А я чересчур долго работал профессиональным фотографом и зрительную память нажил отменную. Лицо женщины было знакомо. Но откуда?
- Вот с эдакой бы поразвлечься? - шепнул Пат. Я поглядел на мнимого сыщика.
- Ага... Конечно... Ты прав...
С некоторыми субъектами поневоле приходится делать вид, будто и сам изнываешь от похоти при виде каждой и всяческой женщины, очутившейся в поле зрения. Иначе вас почтут либо психопатом, либо гомосексуалистом. Заметьте: почтут совершенно искренне.
Помощничек мне достался именно из таких, способных сутки напролет болтать о вопросах постельных, совокупительных и оргиастических. Только и денек достался нелегкий. После нескольких коктейлей одолевала зевота.
Поймите правильно, я не ханжа и сам не прочь потолковать о вещах, относящихся к половому вопросу вообще и определенной женщине в частности. Но лишь изредка. Иначе эти разговоры надоедают.
По счастью, официант подал наши вожделенные бифштексы, и Пат Ле-Барон поневоле заткнулся. Начал играть оркестр. Зауряднейший мексиканский оркестр из тех, чья семиствольная цевница действует на слух ненамного приятней, чем семиствольный реактивный миномет, начавший залповую стрельбу.
Прилизанный смуглый певец затянул переливчатую жалобу на разбитое corazon. Ежели вы, часом, не знаете испанского, спешу пояснить: он сокрушался о безутешном своем сердце. Подвывала этому истязателю чужих нервов девица - неестественно светловолосая, облаченная в черное, искрящееся платье. Только девица не просто голосила, она еще и крутилась по сцене, видимо, изображая танец и нещадно путаясь в длинном, змеящемся проводе микрофона.
Потом звонко зацокали кастаньеты, и стало впору затыкать уши скомканными салфетками.
Следующим номером программы, кажется, намечали стриптиз, однако уже пробило четверть одиннадцатого, и нам следовало убираться.
 
Глава 4
Снаружи мы снова прошли сквозь строй таксистов и сутенеров. Зашагали по улице. Едва ли не у каждой кабацкой двери porteros [4] лезли вон из кожи, дабы заманить и завлечь толстосумов-иностранцев. Усилия крикливых кривляк пропали вотще и втуне.
При клубе "Чихуахуа" швейцаром состоял высокий, худощавый, с виду весьма злобный человек, чье лицо украшал поперечный шрам, полученный когда-то в поножовщине. Вот его усилия не минули бесследно. Секунд пятнадцать мы с Ле-Бароном изображали раздумье, а еще полминуты спустя potrero уже подыскал нам стулья за свободным столом, посреди полутемного зала. В одном конце зала тянулась длинная стойка, где торговали напитками, в другом высилась освещенная сцена, где разоблачалась довольно смазливая девица.
Собственно, "высилась" - неверно сказано. Прямоугольное дощатое пространство, с трех сторон окруженное столами, лишь немного подымалось над полом. С четвертой стороны обретались распорядитель, занавес, микрофон и оркестр.
- Донага, догола, Коринна! - жизнерадостно воскликнул распорядитель. Видимо, желая похвастать знанием французского, он произнес "Коринн"... Остолоп.
- Догола, красавица!
Девица была совсем еще молоденькой, смуглой, невеселой и казалась капризным ребенком, вынужденным твердить опостылевший урок. Следуя музыкальным тактам, она скинула длинное платье, которое заранее и заботливо избавили от лишних застежек. Нельзя же, в самом деле, создавать исполнительнице ненужные трудности.
Воспоследовала краткая пародия на танец" Прозрачная сорочка, в свой черед, отправилась на пол. Девица ловко сбросила красные туфли с полуметровыми каблуками-шпильками. Алый лифчик взвился и, дразня почтенную публику, порхнул прямо в зал.
- Ох ты! - шепнул Пат Ле-Барон. - Погляди на киску! Ей ведь шестнадцати не будет, честное слово! Я хмыкнул:
- Нелегко тебе живется, коли отрабатываешь государственные чеки, шатаясь по ночным клубам... Сердце не шалит? И давление в порядке, да?
Негодующе хмурясь, Ле-Барон процедил:
- Самому не нравится - не порти удовольствие другому. Да, обожаю глазеть на голых девиц. Это преступление? Или небрежение службой?
Взгляд моего напарника внезапно прыгнул в сторону.
- А вот и сюда конфетки несут, - промурлыкал он уже совсем иным тоном.
Porter извлек из окутанных полумраком глубин зала двух женщин и прямиком повел в нашу сторону.
Покорному слуге досталась не худшая из них: темноволосая пышка в обтягивающем, коротком платье стального цвета. Добыча Ле-Барона - в шерстяном свитере и твидовой юбке - оказалась перезрелой смуглянкой, скорее жирной, нежели пышной, отдаленно смахивавшей на женщину-борца.
- Привет, ребятки, - промолвила она. - Меня звать Еленой. А это - Долорес.
Ле-Барон учтиво представил нас обоих. Женщины устроились поудобней, мы заказали напитки, а те очутились на столе с быстротой неописуемой.
- Догола! - надрывался распорядитель. - Снимай, Коринна! Все-все снимай!
Выступавшая продолжала танцевать босиком. Если, разумеется, можно было именовать ее телодвижения пляской. Пожалуй, да - но тут же приходило на ум почтенное имя Святого Витта...
Следовало признать: Коринна выглядела красивой малышкой, хорошо сложенной. И, хотя выступала с довольно кислой миной, по-видимому любила свою работу.
Госпожа Долорес (мое временное достояние) следила за девушкой, одновременно гладя клиента по затылку и не забывая прихлебывать, коктейль.
- Коринна - india, - любезно сообщила Долорес. - Индианка. Не торопись напиваться, миленочек. И я спешить не стану. Посидим рядком, поговорим ладком... Тут очень славно. Совсем не такой вертеп, как у прочих разных.
Индейская плясунья ловко дернула завязки пляжных трусиков, помахала трусиками, точно флажком, и, хохоча, убежала прочь.
- Совсем девчонка, - скривилась Долорес. - Танцевать не может, петь не умеет. Шляется по эстраде да тряпки скидывает. Когда мне было шестнадцать...
- А ты откуда родом, Долорес?
- Из Чихуахуа.
Я старательно изобразил насмешливое удивление:
- Что, прямо в клубе и родилась?
- Да нет! - засмеялась Долорес. - Город есть Чихуахуа! Только деньжат в нем нетути! Не заработать... А здесь я получаю по тридцать пять центов с каждой заказанной вами выпивки. Понимаешь, красавчик?
- На жизнь хватает?
Собеседница пожала плечами.
Вовлеченный в сию содержательную беседу, я пропустил объявление очередного номера. Даже имя услыхал с опозданием, не разобрав толком, ибо конферансье - болван, которому, видать, кроме знакомства с иностранными языками, было нечем кичиться, произнес "Лила" на англо-саксонский манер - "Лайла".
И занавес внезапно раскрылся.
И пропустил ее на сцену.
После индианки - невысокой, крепко сбитой - она выглядела семифутовой жердью. Желтое сатиновое платье оставляло плечи открытыми, туго облегало фигуру от грудей до колен, а сзади наличествовал разрезец, дабы передвигаться было можно. Волосы были выкрашены, сделались чернее воронова крыла. Это заставляло Сару казаться и суровей, и старше. Правда, после нашей первой и последней встречи миновало два года...