Цирк проклятых

Она стала царапать мою руку, но свитер был толст. Она вздернула мой рукав вверх, обнажив руку, и стала драть ее ногтями. Я сильнее прижалась лицом к ее спине и сдавила горло так, что у меня руки затряслись от напряжения и зубы заскрипели. Все, что было у меня, я вложила в эту правую руку, сжимающую хрупкое горло.
Она перестала царапаться. Ее руки заколотились о мой правый локоть, как умирающие бабочки.
Придушить кого-нибудь до бессознательного состояния — работа долгая. В кино это выглядит легко, быстро и чисто. Это не легко, это не быстро и уж точно, черт побери, не чисто. Жертва отбивается куда сильнее, чем это бывает в кино. И если надо кого-то придушить до смерти, лучше подержать подольше после того, как этот кто-то перестанет шевелиться.
Маргарита постепенно обмякала, одна часть тела за другой. Когда она лежала в моих руках мертвым грузом, я ее медленно отпустила. Она лежала неподвижно. И дыхания не было заметно. Не слишком ли долго я давила?
Коснувшись ее шеи, я ощутила сильный и ровный пульс сонной артерии. Отключилась, но не умерла. Отлично.
Я встала и отошла к кровати.
Ясмин упала на колени возле неподвижной Маргариты.
— Любовь моя, единственная, она сделала тебе больно?
— Она просто без сознания, — сказала я. — Через несколько минут очнется.
— Если ты ее убила, я тебе глотку перерву!
Я покачала головой:
— Давай не будем начинать снова. Я сегодня уже столько поработала на публику, что больше не могу.
— У вас кровь идет, — сказал человек в кровати.
У меня с правого предплечья капала кровь. Маргарита не в состоянии была нанести мне серьезные повреждения, но царапины были достаточно глубоки, чтобы некоторые оставили шрамы. Класс. У меня с внутренней стороны этой руки уже есть длинный тонкий шрам от ножа. И даже с этими царапинами на правой руке у меня меньше шрамов, чем на левой. Производственные травмы.
Кровь текла по руке довольно ровно. Но на черном ковре она не была видна. Отличный цвет для комнаты, где вы собираетесь регулярно пускать кровь.
Ясмин помогала Маргарите встать. Женщина очень быстро оправилась. Почему это? Да, конечно же, потому, что она была слугой.
Ясмин подошла к кровати, ко мне. Ее прекрасное лицо истончилось так, что показались кости. Глаза горели ярко, почти лихорадочно.
— Свежая кровь! А я сегодня еще голодна!
— Ясмин, возьми себя в руки.
— Ты не научил свою слугу вести себя как следует, Жан-Клод, — сказала Ясмин, глядя на меня очень недоброжелательно.
— Оставь ее в покое, Ясмин. — Жан-Клод уже стоял.
— Каждого слугу надо выдрессировать, Жан-Клод. Ты слишком запустил этот процесс.
Я взглянула на него поверх плеча Ясмин:
— Выдрессировать?
— Это, к сожалению, неизбежная стадия процесса, — сказал он. Голос его был нейтрален, будто речь шла о дрессировке лошади.
— Будьте вы прокляты! — Я выхватила пистолет и держала его двумя руками, как чашку. Сегодня никто меня дрессировать не будет.
Краем глаза я заметила, что кто-то встал на другом конце кровати. Мужчина все еще лежал под одеялами. А встала стройная женщина цвета кофе со сливками. Черные волосы были острижены очень коротко. Она была обнажена. Черт возьми, откуда она взялась? Ясмин стояла в ярде от меня, водя языком по губам, и клыки поблескивали в свете потолочных ламп.
— Я тебя убью. Понимаешь? Убью, — сказала я.
— Попытаешься.
— Развлечение и игра не стоят того, чтобы за них умирать, — сказала я.
— После нескольких сотен лет только они и стоят того, чтобы за них умирать.
— Жан-Клод, если вы не хотите ее потерять, отзовите ее!
Мой голос звучал выше, чем мне хотелось бы. С испугом.
На таком расстоянии пуля разворотит ей всю грудь. Если так случится, она не воскреснет как нежить — сердца уже не будет. Конечно, ей больше пятисот лет. Один выстрел может этого и не сделать. К счастью, у меня больше одной пули.
Уголком глаза я заметила какое-то движение. И уже наполовину туда повернулась, когда что-то бросило меня наземь. Чернокожая сидела на мне сверху. Я наставила пистолет, чтобы выстрелить, не думая, человек она или нет. Но ее рука поймала мои запястья и сдавила. Она готова была раздавить мне кости.
И она зарычала мне в лицо — сплошные зубы и низкий рык. У такого звука должны быть остроконечные зубы в отороченной мехом пасти. Человеческому лицу так выглядеть не полагается.
Она выдернула у меня браунинг, будто отобрала конфетку у младенца. Держала она его неправильно, будто не знала, который конец куда.
Чья-то рука обвила ее талию и стащила с меня. Это был человек с кровати. Женщина обернулась к нему, рыча.
Ко мне прыгнула Ясмин. Я отползла, прижавшись спиной к стене. Она улыбнулась:
— Без оружия ты совсем не так крута, да?
Вдруг она оказалась передо мной на коленях. Я не видела ее приближения, даже размытого движения не заметила. Она появилась как по волшебству.
Всем телом она навалилась на мои колени, прижав меня к стене. Вцепившись пальцами мне в руки выше локтей, она рванула меня на себя. Сила неимоверная. По сравнению с ней негритянка-оборотень была игрушкой.
— Нет, Ясмин!
Наконец-то Жан-Клод пришел мне на помощь. Но он опаздывал. Ясмин обнажила зубы, отвела шею для удара, и я ни черта сделать не могла.
Она крепко прижимала меня к себе, сомкнув руки у меня за спиной. Еще чуть крепче — и я вылезла бы у нее с другой стороны.
— Жан-Клод! — завопила я.
Жар. Что-то горело у меня под свитером, над сердцем. Ясмин остановилась. Я ощутила, как она затряслась всем телом. Что за черт?
Между нами взвился язык бело-голубого пламени. Я вскрикнула, и Ясмин отозвалась эхом. Мы вместе кричали и горели.
Она отвалилась от меня. По ее блузке вился бело-голубой язык пламени. Огонь пролизал дыру в моем свитере. Я выскользнула из наплечной кобуры и сорвала с себя горящий свитер.
Крест все еще горел ярким бело-голубым огнем. Я дернула за цепочку, она порвалась. Крест упал на ковер, задымился и погас.
У меня над левой грудью, где бьется сердце, был ожог, точно повторяющий форму креста. Он уже покрылся волдырями. Вторая степень.
Ясмин срывала с себя блузку. На ней был точно такой же ожог, но ниже груди, потому что она выше меня ростом.
Я поднялась, стоя на коленях в лифчике и в джинсах. По лицу у меня текли слезы. У меня уже есть ожог побольше в виде креста на левом предплечье. Группа людей из вампирского охвостья заклеймила меня, думая, что это очень смешно. Они ржали до той самой минуты, пока я их не убила.
Ожог — это зверская боль. При тех же размерах он болит куда сильнее любой другой травмы.
Передо мной стоял Жан-Клод. Крест горел раскаленным светом без пламени, но ведь Жан-Клод его и не трогал. Поглядев вверх, я увидела, что он заслоняет глаза рукой.
— Уберите это, ma petite. Больше никто вас не тронет. Я обещаю.
— Почему бы вам не отойти подальше и не дать мне самой решить, что я буду делать?
Он вздохнул:
— Ребячеством было с моей стороны дать этому так далеко зайти, Анита. Простите мне мою глупость.
Трудно было принять это извинение всерьез, когда он стоял, прикрываясь рукой и не смея взглянуть на пылающий крест. Но это было извинение. А для Жан-Клода — просто невероятное раскаяние.
Я подняла крест за цепочку. Срывая его, я повредила замок. Теперь, чтобы его надеть, понадобится новая цепочка. Другой рукой я подобрала свитер. В нем была дыра больше моего кулака, как раз на груди. Тут уж ничем не поможешь. А где прятать пылающий крест, если на тебе нет рубашки?
Человек в кровати подал мне мой жакет. Я посмотрела ему в глаза и увидела там заботу и чуть-чуть страха. Его карие глаза были очень близко ко мне и смотрели очень по-человечески. Это было приятно, хотя я и не понимала почему.
Кобура болталась у меня возле талии, как спущенные подтяжки. Я снова ее надела. Странно было ощущать ее на голой коже.
Мужчина подал мне мой пистолет рукояткой вперед. Негритянка-оборотень стояла с другой стороны кровати, все еще голая, и смотрела на нас сердито. Мне было все равно, как он отобрал у нее мой пистолет. Я только была рада получить его назад.