Кафе лунатиков

Когда зажегся свет, Ричард снова сел.
– Я бы предпочел переждать, пока толпа схлынет, – если ты не возражаешь.
В его карих глазах я прочла, что он не ожидает возражений.
Я и не возражала. Мы приехали каждый на своей машине. Как только мы уйдем из театра, вечер кончится. И, кажется, никто из нас не хотел уходить.
Я оперлась локтями на спинку переднего кресла, глядя на Ричарда. Он улыбнулся мне, и глаза его блестели желанием, если не любовью. Я тоже улыбнулась – не могла не улыбнуться.
– А ты знаешь, эта музыка очень сексистская, – сказал он.
Я задумалась, потом кивнула:
– Угу.
– А тебе все равно нравится?
Я кивнула.
Он чуть прищурился:
– Я считал, что тебе это может показаться оскорбительным.
– Мне есть из-за чего переживать кроме того, отражают ли “Парни и девушки” достаточно сбалансированное мировоззрение.
Он рассмеялся коротко и счастливо:
– Вот и хорошо. А то я думал, что мне придется выбрасывать коллекцию Роджерса и Хаммерштейна.
Я всмотрелась ему в лицо, пытаясь понять, не дразнит ли он меня. Кажется, нет.
– Ты, в самом деле, собираешь записи Роджерса и Хаммерштейна?
Он кивнул, и глаза у него стали еще ярче.
– Только Роджерса и Хаммерштейна или все мюзиклы?
– Всех у меня еще нет, но вообще-то все.
Я помотала головой.
– А что такое?
– Ты романтик.
– Ты так говоришь, будто это плохо.
– Вся эта фигня насчет “долго и счастливо” хороша на сцене, но к жизни мало имеет отношения.
Теперь пришла его очередь всматриваться мне в лицо. Наверное, увиденное ему не понравилось, и поэтому он нахмурился.
– Ты предложила идти в театр. Если ты все это не любишь, зачем мы сюда пришли?
Я пожала плечами:
– Когда я попросила тебя о свидании в цивильной одежде, я не знала, куда тебя повести. Хотела, чтобы было необычное. А к тому же я люблю мюзиклы. Просто я не думаю, что они отражают реальную жизнь.
– А ты не такая крутая, как хочешь изобразить.
– Такая, такая.
– Не верю. Я думаю, ты эту фигню насчет “долго и счастливо” любишь не меньше меня. Ты просто боишься ей верить.
– Не боюсь, просто проявляю осторожность.
– Слишком часто разочаровывалась?
– Может быть. – Я скрестила руки на груди. Психолог сказал бы, что я замкнулась и прервала общение. Ну и пошел бы он на фиг, этот психолог.
– О чем ты думаешь?
Я пожала плечами.
– Расскажи мне, пожалуйста.
Я поглядела в эти искренние карие глаза и захотела поехать домой одна. Но вместо этого сказала:
– “Долго и счастливо” – это ложь, Ричард. И стало ложью еще тогда, когда мне было восемь.
– Когда погибла твоя мать.
Я только молча посмотрела на него. В мои двадцать четыре рана этой первой потери еще кровоточила. С ней можно свыкнуться, терпеть, выносить, но избавиться – никогда. И никогда уже не поверишь по-настоящему, что на свете есть добро и счастье. Не поверишь, что не спикирует с неба какая-нибудь мерзость и не унесет его прочь. По мне лучше дюжина вампиров, чем бессмысленный несчастный случай.
Он взял мою руку, которой я сжимала его плечо.
– Обещаю тебе, Анита, – я не погибну по твоей вине.
Кто-то засмеялся – низкий хохоток, пробегающий по коже, как прикосновение пальцев. Такой ощутимый смех мог быть только у единственного существа в мире – у Жан-Клода. Я обернулась – и увидела его посреди прохода. Как он подошел, я не слышала. Движения не ощутила. Просто он появился как по волшебству.
– Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать, Ричард.
 
4
Я оттолкнулась от кресла, шагнув вперед, чтобы дать место Ричарду встать. Я чувствовала его спиной, и это чувство было бы приятно, если бы я не беспокоилась за него больше, чем за себя.
Жан-Клод был одет в блестящий черный смокинг с фалдами. Белый жилет с мельчайшими черными точками обрамлял блестящую белизну его сорочки. Высокий жесткий воротник с мягким черным шейным платком, завязанным вокруг и заткнутым под жилет, будто галстуков еще не изобрели. Булавка в жилете из серебристого и черного оникса. Черные туфли с нашлепками, как те, что носил Фред Астор, хотя я подозреваю, что весь наряд – куда более раннего стиля.
Длинные волны ухоженных волос спадали до воротника. Я знала, какого цвета у него глаза, хотя сейчас в них не смотрела. Синие, как полночь, цвет настоящего сапфира. В глаза вампиру не гляди. Это правило.
В присутствии Мастера Вампиров всего города я вдруг поняла, как пусто стало в театре. Да, мы хорошо переждали толпу и сейчас стояли одни в гулкой тишине, а далекие звуки удаляющейся толпы были как белый шум, ничего для нас не значащий. Смотрела я на жемчужную белизну пуговиц жилета Жан-Клода. Трудно вести себя круто, когда не можешь поглядеть собеседнику в глаза. Но я справлюсь.
– Боже мой, Жан-Клод, вы всегда одеваетесь в черно-белое?
– А вам не нравится, ma petite (с фран. – моя малышка)?
Он чуть повернулся, чтобы я могла оценить весь эффект. Наряд был ему очень к лицу. Конечно, все, что на нем было надето, казалось четким, совершенным, прекрасным – как он сам.
– Я почему-то не думала, что вы поклонник “Парней и девушек”, Жан-Клод.
– Или вы, ma petite. – Голос гуще сливок, с такой теплотой, которую могут дать только две вещи: гнев или вожделение. Я могла ручаться, что это не вожделение.
У меня был пистолет, и серебряные пули задержали бы вампира, но не убили. Конечно, Жан-Клод не напал бы на нас при людях. Он слишком для этого цивилизован. Бизнес-вампир, антрепренер. Антрепренеры, будь они живые или мертвые, не вырывают людям глотки. Как правило.
– Ричард, ты ведешь себя необычно тихо.
Он глядел мне за спину. Я не стала оборачиваться и смотреть, что делает Ричард. Никогда не отворачивайся от стоящего перед тобой вампира, чтобы взглянуть на стоящего за спиной вервольфа. Не гоняйся за двумя зайцами.
– Анита может сама за себя сказать, – ответил Ричард.
Внимание Жан-Клода снова переключилось на меня.
– Это, конечно, правда. Но я пришел посмотреть, как вам понравилась пьеса.
– А свиньи летают, – добавила я.
– Вы мне не верите?
– Легко.
– Нет, правда, Ричард, как тебе понравился спектакль?
В голосе Жан-Клода слышался оттенок смеха, но под ним все еще гудел гнев. Мастера Вампиров – не тот народ, с которым полезно быть рядом и минуты гнева.
– Все было прекрасно, пока ты не появился.
В голосе Ричарда послышалась теплая нота – нарождающаяся злость. Я никогда не видела, чтобы он злился.
– Каким образом одно мое присутствие может испортить ваше... свидание? – Последнее слово он выплюнул, как раскаленное.
– А что вас сегодня так достало, Жан-Клод? – спросила я.
– Что вы, ma petite, меня никогда ничего не... достает.
– Чушь.
– Он ревнует тебя ко мне, – сказал Ричард.
– Я не ревную.
– Ты всегда говорил, что чуешь желание Аниты к тебе. Так вот, я чую твое к ней. Ты ее хочешь так сильно, что это, – Ричард скривился, как от горечи, – ощущается почти на вкус.
– А вы, мосье Зееман? Вы к ней не вожделеете?
– Перестаньте говорить так, будто меня здесь нет! – возмутилась я.
– Анита пригласила меня на свидание. Я согласился.
– Это правда, ma petite?
Голос его стал очень спокоен. И это спокойствие было страшнее гнева.
Я хотела сказать “нет”, но он бы учуял ложь.
– Правда. И что?
Молчание. Он стоял совершенно неподвижно. Если бы я не смотрела прямо на него, то и не знала бы, что он здесь. Мертвые не шумят.
У меня запищал пейджер. Мы с Ричардом подпрыгнули, как от выстрела. Жан-Клод не шевельнулся, будто и не услышал.
Я нажала кнопку и застонала, увидев замигавший номер.
– Кто это? – спросил Ричард, кладя руку мне на плечо.
– Полиция. Мне нужно найти телефон.
Я прислонилась к груди Ричарда, он сжал мое плечо. Я глядела на стоящего передо мной вампира. Нападет на него Жан-Клод, когда я уйду? Я не знала.