Лазоревый грех
Я пододвинулась ближе, обвила его руками, прижалась щекой к его груди, отерла слезы шелком его рубашки и шептала не переставая: «Люблю тебя, люблю тебя», — а он поднял мое лицо и поцеловал — впервые поцеловал меня по-настоящему.
Глава 12
Мы прервали этот нежный поцелуй, и я отвела Ашера за руку к постели. Он упирался, как ребенок, которого ведут спать.
Жан-Клод стоял у кровати с ничего не выражающим лицом, как он это умеет.
— Есть одна вещь, которую я должен сказать до начала. Я держу ardeur ma petite под контролем, но наступит момент, когда мне придется контроль снять. Я не могу ручаться за то, что произойдет после этого.
Мы с Ашером стояли рядом с ним, держась за руки. Он цеплялся за мою руку с горячностью почти болезненной. Но в голосе его не было напряжения, ощущавшегося в теле.
— Если бы я думал, что только ardeur заставляет Аниту желать меня, я бы отказался, потому что, когда ardeur остынет, она оттолкнет меня, как было раньше. — Он поднес мою руку к губам и поцеловал, почти не прикасаясь. — Но я знаю, что Анита желает меня. Ardeur может приходить и уходить, мне это теперь все равно.
— Ma petite? — спросил Жан-Клод.
— Я бы предпочла сделать все, что возможно, раньше, чем проснется ardeur, но понимаю, что это будет... трудно для вас. — Я пожала плечами. — Не знаю. Знаю только, что решилась на это, и потому, думаю, все будет нормально.
Он приподнял бровь:
— Ma petite, ты не умеешь лгать убедительно.
— Вот это уж неправда! — возмутилась я. — Я давно научилась.
— Только не мне.
Я пожала плечами:
— Стараюсь по крайней мере, Жан-Клод. — Я поглядела на потолок, будто видела небо через слои камня. — Одно я знаю точно: я хотела бы все закончить до рассвета. Очень не хочется, чтобы вы оба вдруг вылиняли в середине процесса.
— Ma petite все еще настороженно относится к факту, что мы умираем на рассвете, — пояснил Жан-Клод.
— Сколько сейчас времени? — спросил Ашер.
Я глянула на часы.
— У нас где-то два с половиной часа.
— Времени в обрез, — сказал Ашер. И от его слов — или от интонации — Жан-Клод по-мужски хохотнул, как делают только мужчины и только насчет женщин или секса. Кажется, раньше я от Жан-Клода никогда такого звука не слышала.
Вдруг я как-то осознала, что я здесь единственная женщина, а оба они — мужчины. Понимаю, что это звучит глупо. Я же знала это все время, но... как-то вдруг почувствовала. Как когда входишь в бар, и все следят за тобой глазами, как львы за антилопой.
Если бы кто-нибудь из них сейчас посмотрел на меня такими глазами, я бы, наверное, прыгнула прочь, но этого не случилось. Жан-Клод залез на кровать, все еще полностью одетый, и протянул мне руку. Я глядела на эти длинные бледные пальцы, грациозные даже в таком легком движении. Рука Ашера нежно стиснула мою другую руку.
И я поняла, что, если я сейчас сдрейфлю, все будет кончено. Они давить не станут. Но Ашер уйдет — не сегодня, но вскоре. А я не хотела, чтобы он уходил.
Я взяла руку Жан-Клода, и он помог мне влезть на шелковое покрывало. Шелк, знаете, скользит, когда ты в колготках. Руки мужчин помогли мне не упасть с кровати и наполовину втянули на нее.
— Почему это, — спросила я, — ты никогда не соскальзываешь с кровати, когда одет в шелк?
— Столетия тренировок, — ответил Жан-Клод.
— Я помню время, когда ты не был таким умелым, — произнес Ашер. — Помнишь герцогиню Виканте?
Жан-Клод покраснел — точнее, чуть порозовел. Я даже не подозревала, что он на это способен.
— А что было? — спросила я.
— Я упал, — ответил он, стараясь сохранить достоинство, но не получилось — он расплылся в улыбке.
— Он забыл добавить, что при этом порезал подбородок об осколок серебряного зеркала, которое разбил, когда упал с герцогини и ее шелковых простыней. Кровь по всей спальне, а на пороге — обманутый муж.
Я посмотрела на Жан-Клода. Он кивнул и пожал плечами.
— Что было дальше? — спросила я.
— Герцогиня порезала себя осколком стекла и сказала мужу, что это ее кровь. Очень была находчивая женщина эта герцогиня Виканте.
— Значит, вы знали друг друга еще до того, как стали такими искусниками.
— Нет, — ответил Жан-Клод. — Я получал свои уроки на глазах у Ашера, но он уже пять лет был с Белль, когда я попал ко двору. Если у него и были когда-то нестесанные углы, они уже стерлись, когда я появился.
— Были, mom ami, — ответил Ашер и улыбнулся.
Меня затопил поток образов от этой улыбки. Той улыбки, когда его волосы были длинными локонами, а на голове — изящная шляпа с перьями, и эта улыбка при свечах, когда он играл в шахматы, а Джулианна шила у огня, и эта улыбка на разливе чистых простыней и смех Джулианны.
Давно мы уже не видали этой улыбки.
Мы втянули его на кровать, и улыбка исчезла. Жан-Клод откинул покрывало, открывая простыни синее глаз Ашера, синие, как небо днем, небесно-лазоревые. Но Ашер стоял на коленях, будто боялся лечь. Я видела, как пульсирует жилка у него на горле, и ни при чем здесь была сила вампира или оборотня — это был страх.
Ашер боялся. Я ощущала его страх на языке. Его можно было глотать, наслаждаться его букетом, как вином, разжигающим аппетит.
Страх этот вызвал во мне то, что было зверем Ричарда. Он заклубился во мне, как потягивающийся кот, изучая пространство, в котором был заперт. Тихое рычание пролилось из моих губ.
— Держи себя в руках, ma petite, не отпускай вожжи так быстро.
Мне было трудно даже думать, не то что говорить. Я встала на колени и задрала рубашку Ашера, заиграла пальцами по его коже. Я хотела содрать эту рубашку и припасть ртом. Но думала я не о сексе. Вампиры не питаются друг от друга, но вервольф с удовольствием сжует вампира.
Я закрыла глаза, заставила себя убрать руки.
— Я пытаюсь, но ты же знаешь, что бывает, если я сдерживаю ardeur слишком долго.
— Oui, просыпается другой голод. Я не забыл.
— Держать зверя Ричарда ты не можешь помочь. — Мой голос прозвучал хрипло.
— Non.
Я глянула в расширенные синие глаза Ашера, испуганные, донельзя испуганные, и не моим зверем. Это помогло мне взять себя в руки, но я знала, что ненадолго, и что бы мы ни собирались делать, это надо было сделать быстро.
— Ашер, я хочу увидеть тебя голым в первый раз не тогда, когда ardeur владеет мной. Но времени у нас для этого мало.
Я попыталась притянуть его на кровать, но он не лег.
Жан-Клод оперся на подушки и протянул руки, почти как протягивают их к младенцу. Он тихо заговорил по-французски, но я не все могла понять — в основном это была мольба поспешить.
Ашер полностью влез на кровать, хотя движения его были медленными, неохотными. Он дал Жан-Клоду уложить себя рядом, но они оба были полностью одеты и будто сидели в приличном клубе. Не столько это был секс, сколько утешение.
Я посмотрела на них и поняла, что кто-то должен что-то с себя снять. Ладно.
Я сняла жакет и бросила его на пол. Жан-Клод приподнял брови.
— Если мы и дальше будем так осторожничать, то ничего не переменится до рассвета.
Мне пришлось слезть с кровати, чтобы снять юбку и оставить ее валяться на полу вместе с блузкой. Трусы и лифчик были у меня парные — блестящий темно-синий атлас. Когда я их нашла в магазине, они мне напомнили цвет глаз Жан-Клода.
Я ожидала смущения от того, что стою в белье, но ничего. Наверное, я достаточно времени провела с оборотнями и набралась их небрежного отношения к наготе. Или мне не казалось неправильным раздеться перед Ашером. Не знаю, как-то не задумывалась над этим вопросом.
Я осторожно забралась на небесный шелк простынь и на этот раз не соскользнула.
— Ты действительно на это решилась, — сказал Ашер тихим и неуверенным голосом.
Я кивнула и поползла в чулках и в туфлях по кровати к ним. Туфли я оставила, потому что Жан-Клоду это нравилось, а он достаточно часто залезал в постель в сапогах. Так что это вполне честно.