Запретный плод

– Как ты узнал?
Он грациозно пожал плечами:
– У меня свои источники.
– Ни один вампир не будет с тобой разговаривать – разве что по принуждению.
Снова это пожатие плеч, говорившее все – и ничего. – Что ты делал сегодня ночью, Эдуард?
– Ты что делала сегодня ночью, Анита?
Туше, мексиканская ничья, как хочешь, так и назови.
– Зачем ты тогда пришел ко мне? Чего ты хочешь?
– Адрес старшего вампира. Место дневного отдыха.
Я уже достаточно оправилась, чтобы на моем лице ничего не выразилось.
– А откуда мне его знать?
– А ты знаешь?
– Нет. – Я встала. – Я устала и спать хочу. Еще что-нибудь?
Он тоже встал, все еще улыбаясь.
– Я буду с тобой в контакте. Если ты как-то наткнешься на то, что мне нужно...
Он не стал договаривать и пошел к двери.
– Эдуард!
Он полуобернулся.
– У тебя есть обрез охотничьего ружья?
У него снова приподнялись брови.
– Могу достать.
– Я заплачу.
– Нет, в подарок.
– Я не могу тебе сказать.
– Но ты знаешь?
– Эдуард...
– Глубоко ты вляпалась, Анита?
– По уши и быстро погружаюсь.
– Я мог бы помочь.
– Знаю.
– А, помогая тебе, я убью еще несколько вампиров?
– Может быть.
Он улыбнулся мне сияющей улыбкой, от которой сердце тает. Улыбка в его лучшем стиле безобидного старого приятеля. Никогда я не могла понять, настоящая эта улыбка или только одна из его масок. Настоящий Эдуард может ли быть такой душкой? Вряд ли.
– Люблю охотиться на вампиров. Прими меня в долю, если сможешь.
– Обязательно.
– Что будет, если ты ни у кого не узнаешь адреса?
– Ну, как что? Вернусь.
– И?
– И ты мне скажешь то, что я хочу знать. Разве нет?
Он все улыбался мне той же очаровательной мальчишеской улыбкой. И говорил, что будет меня пытать, если придется.
У меня сдавило горло.
– Эдуард, дай мне несколько дней, и я, может быть, найду для тебя информацию.
– Отлично. А обрез я принесу сегодня под вечер. Если тебя не будет дома, оставлю в кухне на столе.
Я не стала спрашивать, как он попадёт в дом, если меня не будет. Он отделался бы улыбками и смехом. Чтобы остановить Эдуарда, замки не очень годились.
– Спасибо. В смысле за обрез.
– С моим удовольствием, Анита. До завтра.
Он вышел, и дверь за ним закрылась.
Класс. Сначала вампиры, теперь Эдуард. А день только пятнадцать минут как начался. Не слишком обнадеживающее начало. Я заперла дверь, сколько бы ни было в этом смысла, и легла в кровать. Браунинг поселился во втором своем доме – привязанный в кобуре под подушкой. Металл распятия холодил шею. Я обеспечила себе всю возможную безопасность и слишком устала, чтобы об этом волноваться.
И еще одну вещь я с собой взяла в постель. Мягкого игрушечного пингвина по имени Зигмунд. Я не часто с ним сплю – только после того, как меня пытаются убить. У каждого свои слабости. Кто курит, кто собирает игрушечных пингвинов. Если вы промолчите про свои, я не проболтаюсь про ваши.
 
16
Я стояла в большом каменном зале, где тогда сидела Николаос. Осталось только деревянное кресло, пустое и одинокое. Сбоку на полу стоял гроб. Свет факела играл на полированном дереве. Пламя качалось, отбрасывая колышущиеся тени на стену. Казалось, что тени движутся независимо от света. Чем дольше я на них смотрела, тем больше утверждалась во мнении, что они слишком темные, слишком густые.
Сердце билось прямо в горле. Пульс громом стучал в висках. Я не могла дышать. Тут до меня дошло, что слышу еще чье-то сердце, как эхо.
– Жан-Клод?
– Жан-Клод! – отозвались тени визгливым эхом.
Из крови поднялась бледная рука, сжалась и бессильно упала на борт гроба. Всплыло лицо Жан-Клода. Я протянула руку, сердце трепыхалось уже у меня в голове, но он был мертв. Мертв! Рука его была ледяным воском. Глаза распахнулись, и мертвая рука схватила меня за запястье.
– Нет! – Я попыталась вырваться, рухнула на колени в холод крови и вскрикнула: – Пусти!
Он сел, покрытый кровью. Она капала с белой сорочки, как с кровавой тряпки.
– Нет!
Он подтянул мою руку к себе, и меня вслед за ней. Я уперлась второй рукой в гроб. Я не хотела к нему. Я не пойду к нему! Он согнулся над моей рукой, широко раскрыв рот, потянулся клыками. Сердце его билось в темной комнате ударами грома.
– Нет, Жан-Клод!
Он поднял на меня глаза перед тем, как ударить.
– У меня не было выбора.
Кровь закапала по его лицу с волос, превращая лицо в кровавую маску. Клыки впились мне в руку. Я вскрикнула и села в кровати.
В дверь звонили. Я вылезла из кровати, забывшись, и тут же ахнула от боли. Слишком быстро задвигалась после такого битья. Болело даже там, где ушибов быть не могло. Руки закостенели от засохшей крови и болели, как при артрите.
А звонок не прекращался, будто кто-то прислонился к нему. Кто бы это ни был, сейчас я его обрадую за то, что меня разбудили. Спала я в большой не по росту рубашке, и сейчас вместо халата натянула вчерашние джинсы.
Пингвина Зигмунда я поставила обратно к остальным. Мягкие игрушки стояли на узком диванчике под стеной, у окна. Пингвины стояли на полу, окружая его пушистой волной.
Двигаться было больно. Даже дышать было больно.
– Иду-у! – завопила я. По дороге мне пришло в голову, что там может быть что-то враждебное. Тогда я прошлепала обратно в спальню и взяла пистолет. Рука обхватила рукоять тяжело и неуклюже. Надо было ее вчера промыть и перевязать. А, ладно.
Я присела за стулом, который Эдуард вчера приставил к двери.
– Кто там?
– Анита, это Ронни. Мы вроде собирались сегодня тренироваться.
Сегодня суббота. Я совсем забыла. Всегда забавно, насколько ординарна жизнь, даже когда тебя пытаются убить. У меня было такое чувство, будто Ронни должна знать про эту ночь. Вещь настолько экстраординарная должна была затронуть всю мою жизнь, но так не получалось. Когда я со своей рукой лежала в госпитале с шинами и трубками, торчащими отовсюду, моя мачеха продолжала жаловаться, что я все еще не замужем. Она волновалась, что я в зрелом возрасте двадцати четырех лет останусь старой девой. Джудит не из тех, кого называют эмансипированными женщинами.
Моя семья не интересуется особо, чем я занимаюсь, как рискую, какие травмы получаю. И потому не обращают внимания. Кроме моего сводного брата, которому шестнадцать лет. Джон считает, что я чувиха классная, клевая или как там у них теперь говорят.
Вероника Симс – дело другое. Она моя подруга, и она все понимает. Ронни – частный детектив. Мы навещаем друг друга в больнице по очереди.
Я открыла ей дверь и впустила ее, придерживая болтающийся у бока пистолет. Она окинула меня взглядом и сказала:
– Черт возьми, у тебя ужасный вид.
Я улыбнулась:
– Зато мой вид соответствует самочувствию.
Она вошла, бросив спортивную сумку на стул.
– Ты мне можешь рассказать, что случилось?
Это было не требование, а вопрос. Ронни понимала, что не всем можно делиться.
– Ты извини, что я сегодня не смогу тренироваться.
– Кажется, ты сегодня уже получила хорошую нагрузку. Пойди, отмочи руки в раковине. Я сделаю кофе. О'кей?
Я кивнула и тут же об этом пожалела. Аспирина, аспирина мне. По дороге в ванную я остановилась.
– Ронни?
– Да?
Она стояла в моей кухоньке, держа в руке мерку с зернами кофе. Ростом она была пять футов девять дюймов. Иногда я забывала, насколько это много. Люди не могут понять, как мы ходим рядом. Фокус в том, чтобы держать темп, и я себя заставляю. Это отличная тренировка.
– Кажется, у меня в холодильнике есть бублики. Можешь сунуть их в микроволновку с сыром?
Она вытаращила на меня глаза.
– Я тебя знаю уже три года, и впервые ты хочешь есть до десяти утра.
– Слушай, если тебе трудно, так не надо.
– Не в этом дело, и ты это знаешь.