Внемлющие небесам

СТУКТРЕСК сменять свою кожу, а леопард ТРЕСКСТУК.
— «Сможет ли негр поменять свою кожу, а леопард шкуру?»  [28]
— повторил басом Уайт и рассмеялся.
— Вам это знакомо? — спросил Макдональд.
— Это одна из поговорок моего народа, — сообщил недовольный собой Уайт. — Вас не раздражает черный президент?
— Не более, чем вас — белый директор Программы, — парировал Макдональд.
Макдональд оказался не только умен, но и хитер. Он наверняка строил свои отношения с людьми с учетом индивидуальных различий, прекрасно понимая характер влияния на их взаимное восприятие и самоанализ. Симпатия, возникшая у Уайта с самого начала к этому человеку, начинала перерастать в восхищение, а это уже представляло опасность.
Впрочем, поступки Джона таили опасность гораздо большую. Он вообразил, будто разница исчезла и можно забыть о цвете кожи и своем народе, и жить, как белый, — заботясь лишь о себе. Насколько же он слеп, если не замечает расизма? Необходимо по-прежнему оставаться начеку, ибо доверчивая сдача на милость белых людей — без столь необходимой охранительной силы справедливого гнева — это неизбежный риск потери собственного «я». А его сын — сын Эндрю Уайта — не может и не должен перейти во вражеский стан.
— Наконец, нас осенило, — продолжал свой рассказ Макдональд. — Все эти точки и паузы удалось интерпретировать как заполненные и пустые места, наподобие кроссворда. Компьютеру, наконец, поддался этот орешек — удалось высчитать, где начало и конец послания, отсеять не относящуюся к сообщению атмосферные помехи, шумы, и определить, что является, собственно, посланием, повторяемым непрерывно. Результат предоставлен в виде распечатки.
Макдональд потянулся к какой-то картинке, лежащей на его столе чистой стороной вверх. Уайт ее не заметил. «Чего еще не удалось здесь разглядеть? — подумал он. — Не упустил ли он еще чего-либо в этом послании?»
— Это тот самый, — сообщил Макдональд. — Перевернув картинку, он подал ее Уайту. — Оригинал послания, первый перевод электронных импульсов в изображение на бумаге. Мы поместим его в рамочку, специально для вас, — возможно, вам захочется оставить это на какое-то время у себя, не торопясь как следует разглядеть его, поразмышлять; когда надоест и на него вдоволь наглядятся ваши гости, можно передать в Смитсоновский институт.
Уайт протянул руку с оригиналом с таким видом, будто в нем заключалось известие, которого, как правило, обычно избегают получать, — повестка в суд или обвинительный приговор. Он не желал ни видеть, ни думать о нем и предпочел бы, наверное, чтобы его вовсе не переводили. Захотелось уничтожить послание, забыть о его существовании, как о дурной вести. Он отлично понимал древнеегипетский обычай рубить голову гонцу, приносящему скверное известие. Уайт взглянул на послание. Белый листок, весь испещренный точечками, будто засиженный мухами.
— Это и есть послание?
Макдональд кивнул.
— Да, на первый взгляд оно выглядит неубедительно. Гораздо важнее знать источник, откуда оно пришло, интеллект иных разумных существ, рожденных под небесами, где сияют два чуждых нам светила — красные гиганты, удаленные от нас на сорок пять световых лет. Какой же долгий путь пришлось ему преодолеть, добираясь сюда, к нам, дабы превратиться в изображение, находящееся в ваших руках.
— И все же всего этого мало, — произнес Уайт, перевернув рамку, словно желая взглянуть на чистую сторону, в надежде увидеть нечто более важное и по-настоящему понятное.
— Может, это и не производит большого впечатления, — терпеливо продолжил Макдональд, — однако содержащаяся в рисунке информация, бесспорно, уникальна. «Одна картина стоит тысячи слов», — говаривали, если не ошибаюсь, китайцы. Из всего этого можно узнать в столь же крат больше, нежели из набора слов, записанных какими-нибудь литерами, научись мы читать эти символы. Все, чем мы располагаем — это пятьсот восемьдесят точек и пропусков, точек и имеющих свое значение промежутков, только сетка, образованная девятнадцатью линиями по вертикали и тридцатью одной строкой по горизонтали. Однако в эту сетку капеллане ухитрились вписать автопортрет.
* * *
Уайт снова вгляделся в точки. Теперь он начал различать формы и некую упорядоченность. Он осознал, что все это время инстинктивно стремился убедить себя, будто в компьютерной распечатке все случайно и хаотично, и послание по самой своей сути лишено всякого смысла.
— Чертовски скверный портрет, — проворчал он, — похоже на человечков, нацарапанных рукой ребенка.
— Или человечков, нарисованных взрослыми, но предназначенных для детей, — легко узнаваемые, поскольку они и сами так могут. Подобные картинки выходят, если карандашом с толстым грифелем рисовать на миллиметровой бумаге. Такое понятно даже наивному разуму.
Уайту стало весело.
— Например, моему?
— Да, и вашему тоже. Однако в отличие ото всех упомянутых нами изображений человечков с подобных картинок, наш рисунок заслуживает внимания. Он весьма загадочен, однако кое-что, означенное им, уже понемногу проясняется. В левом нижнем углу виден квадрат со стороной в четыре знака; еще один расположен в правом верхнем углу. Наверняка это светила. Солнца.
— Два солнца? — удивился Уайт и сразу же понял, что сглупил. — А, ясно. Капелла состоит из двух солнц. Мне же говорили об этом и Джон, и вы, — впрочем, такие вещи как-то вылетают из головы.
— «Слова парят, а чувства книзу гнут», — процитировал Макдональд.
— «А слов без чувств вверху не признают»,  [29] — закончил Уайт, ощутив, как его радует выражение изумления и особой почтительности, проскользнувшее во взгляде Макдональда, и тут же понял: сейчас ему тонко польстили. Он в полной мере оценил мастерство, с которым это было сделано.
— Под символом справа расположены меньший квадрат и отдельные точки, далеко не случайно сгруппированные вокруг него. Если больший квадрат — солнце, то меньший…
— Планета, — подсказал Уайт.
— Превосходно, — произнес Макдональд.
Уайт ощутил себя учеником, удостоившимся похвалы учителя.
— А отдельные и двойные точки, — продолжал Макдональд, — предположительно, спутники планеты. Теория гласит: в системе двойных солнц сохранять стабильную орбиту способны лишь планеты-супергиганты. Существование жизни на таких планетах весьма сомнительно. Однако у сверхгигантов встречаются спутники величиной с Землю, где и могла бы развиться некая раса разумных существ. И наш капелланин — если это, конечно, он, ведь не исключено, и она, — похоже, указывает парой своих рук, или же рукой и крылом, на одно из двух солнц, — то, что справа вверху, и одновременно на один из спутников, — разумеется, если это действительно спутник. Предположительно это означает: «Вот это — мое солнце (в отличие от того, другого, находящегося, по-видимому, на достаточном удалении), а вот это — моя родная планета».
Уайт согласно покивал. Сам не желая того, он начинал втягиваться в процесс этих рассуждении.
— Что ж, весьма изобретательно. Прямо как в детективе.
Поймав на себе взгляд Макдональда, он понял, его приняли в игру и, как ни странно, это его обрадовало.
— Мы бьемся, стараясь собрать в логическое целое все догадки и намеки, и попытаться расшифровать этот ребус, — говорил Макдональд. — Наш персонал, мистер президент, — это преданные делу, блестящие специалисты, которые намного способнее меня; мне остается лишь позаботиться, чтобы им хватало карандашей, резинок и скрепок.
— Мне это знакомо — с прохладцей произнес Уайт.
«Интересно, насколько осведомлен обо мне Макдональд, или же пытается раскусить меня сейчас? Или все бюрократы одинаковы?».
— Под спутниками находятся числа — от единицы до девятки, записанные в двоичной системе. Это подтверждает: системы счета, начала элементарной математики и процессы мышления капеллан схожи с нашими. Находящиеся вдоль левой кромки изображения похожи на слова; справа — числа, слева — слова; числа записаны горизонтально, слова — вертикально.