Книга царя Давида

Дееписатель же Иосафат, сын Ахилуда, сказал, что я действительно зван пред светлый лик царя как человек, искусно владеющий словом, а пророк Нафан добавил — одного, мол, кормит меч, другого — слово, ибо Господь Бог в безграничной мудрости Своей создал множество разных тварей, рыб и птиц, хищного зверя и кроткую овцу, а надо всеми ними поставил льва, столь же могучего, сколь и мудрого. Тут он поклонился царю Соломону, после чего священник Садок заметил, нельзя, дескать, забывать при этом, что путь в преисподнюю указан человеку змием, потому следует опасаться слишком уж бойкого языка и сладких речей. Из всего этого я заключил, что среди приближенных царя Соломона есть разногласия, поэтому человеку постороннему нужно соблюдать тут крайнюю осторожность.
А царь Соломон вернулся на трон и уселся меж херувимов. Поглаживая их носы, он сказал мне:
— Тебе, Ефан, сын Гошайи, наверняка известно, что отец мой, царь Давид, самолично назвал меня, своего любимого сына, престолонаследником, велел сесть на царского мула и отправиться к Гиону, дабы меня помазали на царство над Израилем, а также то, что он поклонился мне на ложе своем и молил Бога возвеличить мой престол более своего престола.
Я заверил царя, что о том мне хорошо известно и что Господь Бог несомненно услышал последнюю молитву царя Давида и исполнит его желание.
— Тогда ты должен понимать, — продолжил царь, — что меня следует считать трижды избранником. Во-первых, Господь Бог избрал народ Израиля из всех народов; далее, Он избрал моего отца, царя Давида, владыкою над избранным народом; и наконец, мой отец избрал меня, чтобы я царствовал вместо него.
Я заверил царя Соломона, что сей вывод логически безупречен и что ни Господь Бог, ни царь Давид не смогли бы сделать лучшего выбора.
— Разумеется, — сказал царь, бросив на меня свой особенный взгляд, который мог означать все что угодно. — Однако третье избранничество имеет силу лишь в том случае, если неоспоримо доказано избранничество второе, не так ли?
— Человеку, который поднялся от вифлиемского пастуха до иерусалимского владыки, — мрачно заметил Ванея, сын Иодая, — который побил всех своих врагов и покорил их города, который подчинил себе не только царя моавского и царя филистимского, но и непокорные колена Израилевы, такому человеку не нужен ни священник, ни пророк, ни писец, чтобы доказать свою богоизбранность.
— Но этот человек мертв! — от вспышки гнева царский лик побагровел.
— А по Израилю ходят всякие слухи, ненужные и даже вредные. Я строю нашему Господу Храм, чтобы прекратить молитвы и жертвоприношения на первом попавшемся пригорке за деревней, ибо все дела Богом и человеком должны вершиться в едином месте; вот и о жизни отца моего, о великих делах и подвигах царя Давида, избравшего меня на свой престол, нужна достоверная книга, которая не допускала бы никаких кривотолков.
Даже Ванея, сын Иодая, слегка оробел от столь неожиданной вспышки гнева, хотя именно Ванея сыграл в свое время решающую роль при избрании Соломона престолонаследником.
А царь велел говорить дееписателю Иосафату, сыну Ахилуда.
Иосафат, сын Ахилуда, шагнул вперед, вытащил из складки рукава глиняную табличку и прочитал:
— Членами царской комиссии по составлению Единственно истинной и авторитетной, исторически достоверной и официально одобренной Книги об удивительной судьбе, богобоязненной жизни, а также о героических подвигах и чудесных деяниях царя Давида, сына Иессеева, который царствовал над Иудою семъ лет и над всем Израилем и Иудою тридцать три года, избранника Божьего и отца царя Соломона назначаются: Иосафат, сын Ахилуда, дееписатель; Садок, священник; Нафан, пророк; Елихореф и Ахия, сыновья Сивы, писцы; Ванея, сын Иодая, военачальник; редактор без права голоса — Ефан, сын Гошайи, историк и писатель из Езраха. Книгу об удивительной судьбе и т. д., именуемую впредь для краткости Книгой царя Давида, надлежит составить путем тщательного отбора и целесообразного использования всех имеющихся материалов об удивительной судьбе и т. д. усопшего царя Давида, как то: царских грамот, писем, анналов, а также устных свидетельств, преданий и легенд, песен, псалмов, притч и пророчеств, особенно тех, что удостоверяют великую любовь и предрасположенность царя Давида к своему любимому сыну и престолонаследнику царю Соломону; вышеупомянутая Книга должна явить нашему времени и грядущим временам полную Истину, чтобы положить конец всем Разнотолкам и Спорам, устранить всякое неверие в Избранность Давида, сына Иесеева, нашим Господом Богом, искоренить Всяческие Сомнения в Достославных Обетованиях нашего Господа Бога Семени Давидову и Потомству.
Дееписатель Иосафат, сын Ахилуда, поклонился. Вид у царя Соломона был довольный. Он поманил меня пальцем и сказал:
— Я помогу тебе, Ефан, сын Гошайи, если ты заколеблешься, не зная, где истина и где ложь. Когда приступишь к делу?
Тут я бросился царю Соломону в ноги, чтобы поблагодарить его за великое доверие, коим он меня удостоил. Ни одна живая душа от Дана до Варсавии не бывала столь удивлена, как я сейчас, сказал я, и если бы во сне явился мне Ангел Господень возвестить о подобном назначении, то я рассмеялся бы, словно некогда Сара, жена Авраама. Но человек я слишком незначительный, продолжал я, такая трудная и ответственная задача мне не под силу; вот если бы речь шла о двух-трех псалмах, о кратком историческом очерке одного из малых колен Израилевых, или о новой версии того, как Моисей был найден в тростнике, тогда другое дело — это мне по плечу; ведь, в конце концов, от маленького муравья нельзя требовать, чтобы он построил пирамиду.
На это царь Соломон расхохотался от чистого сердца и сказал остальным:
— Воистину мудр тот, кто предпочитает остаться дома, чтобы избегнуть опасностей, которые подстерегают его в пути. — Мне же царь сказал: — Я могу взять твоих сыновей воинами на колесницы или всадниками в конницу, а могу забрать их в пешее войско, что пускают впереди колесниц. Я могу взять твоих дочерей сластницами, или кухарками, или подавальщицами. Я могу отобрать твое поле, твой виноградник и масличный сад. А еще я могу заставить тебя чистить хлевы или махать опахалом. Но я хочу, чтобы ты работал историком под руководством моей комиссии, ибо каждому под Богом дано свое место — пастуху при стаде, а писцу при глиняных табличках.
Тут я поклонился до самой земли и попросил принять во внимание, что я человек хворый, со слабым сердцем и желудком, а потому, возможно, упокоюсь рядом со своими предками в Езрахе еще до того, как работа по составлению Книги царя Давида подвинется хотя бы до половины; зато я мог бы порекомендовать историков помоложе, с отменным здоровьем и умом более гибким, то есть именно с такими качествами, кои нужны для составления Книги, единственно истинной и способной положить конец всем разнотолкам и спорам. На это царь Соломон сказал:
— А по-моему, выглядишь ты вполне здоровым, Ефан. У тебя прекрасный загар, пышные волосы, все зубы целы, да и глаза у тебя блестят, как от вина или от женщины. А кроме того, у меня имеются искуснейшие лекари Израиля и соседних царств, вплоть до Сидона и Тира, у меня есть также договор с царицей Савской, которая пообещала при нужде прислать врача, что удаляет камни из почек. Иногда я буду приглашать тебя к моему столу, чтобы ты отведал яств лучшей кухни по нашу сторону Негеба, и жалованье тебе положат как малому пророку, что даст тебе возможность привезти обеих жен и твою юную наложницу в Иерусалим, где ты получишь хороший кирпичный дом с тенистым садиком.
Тут я понял, что царь Соломон уже все продумал и мне не удастся уклониться от его милостей. Сообразил я и то, что дело для меня может кончиться плохо, как это уже бывало с нашим братом книжником, которому отрубали голову, а тело пригвождали к городской стене, зато тут можно было и поживиться, причем весьма неплохо, надо только не давать воли языку и поумнее пустить в ход свое стило. С малой толикой везения да с Божьей помощью можно ведь исхитриться вставить в Книгу царя Давида тут словечко, там строчку, чтобы последующие поколения сумели догадаться, что же действительно произошло в те годы и каким человеком был Давид, сын Иессеев, который одновременно был любодейником и царю, и царскому сыну, и царской дочери, который сражался наемником против собственного народа, который велел убить сына и своих самых преданных слуг, а потом громко оплакивал их смерть, и который, наконец, сплотил в единую нацию племена жалких крестьян и своенравных кочевников.