Дым и зеркала

(Видели они белую фигуру, — но мистер Э. Уайлд не мог вспомнить в точности, говорилось ли, что она была одетой или нагой.)
Не знаю, где здесь истина, но история занимательная, и я ее привел.
 
Особое Шогготское
Прибывающего на ночном поезде из Лондона в Глазго пассажира будят около пяти утра. Безжалостно вырванный из сна, я, сойдя с поезда, отправился в ближайший отель. Я намеревался подойти к стойке портье, получить номер и еще поспать, пока никто не проснулся и не начал шуметь, а потом планировал остаться еще на несколько дней на конвенте научной фантастики, который проходил в этом отеле. Официально я освещал его для одной крупной газеты.
По пути через холл к стойке я миновал бар, совершенно пустой, если не считать погруженного в свои мысли озадаченного бармена и английского фэна по имени Джон Джарролд. Как почетному гостю конвента ему предоставили открытый счет в баре, который он и использовал, пока остальные спали.
Я остановился поговорить с Джоном и в результате до стойки так и не добрался. Следующие сорок восемь часов мы провели за болтовней, рассказыванием анекдотов и историй, а под утро следующего дня, когда бар снова начал пустеть, взялись с жаром громить все, что могли вспомнить из «Парней и красоток» [18].
В какой-то момент в этом баре у меня состоялся разговор с ныне покойным Ричардом Эван-сом, английским составителем сборников научной фантастики, и шесть лет спустя из этого разговора начало вырастать «Задверье».
Я уже не помню, ни почему мы с Джоном заговорили о Ктулху голосами Питера Кука и Дадли Мура [19], ни почему я вдруг решил прочесть Джону лекцию по стилистике Г. Ф. Лавкрафта. Полагаю, это было как-то связано с недосыпанием.
Сейчас Джон Джарролд респектабельный составитель и оплот британского книгоиздания. Кое-какие куски из середины этого рассказа зародились в том баре, пока мы с Джоном изображали Пита и Дада в роли монстров Г. Ф. Лавкрафта. А улестил меня превратить их в нечто связное составитель Майк Эшли.
Бенжамин Ласситер пришел к неизбежному выводу, что женщина, написавшая «Путеводитель пеших экскурсий по английскому побережью», книгу, которую он носил за спиной в рюкзаке, ни на одной пешей экскурсии не была и английского побережья, вероятно, не узнает, даже протанцуй оно по ее спальне во главе военного оркестра, громко и радостно распевая «Я английское побережье…» под аккомпанемент казу [20].
Он следовал ее советам вот уже пять дней, а в награду за труды получил только волдыри на ногах и боль в пояснице. «На всех английских морских курортах имеется десяток пансионов, которые будут только счастливы сдать вам комнату в „несезон“», — звучал один подобный наказ. Перечеркнув его, Бен написал рядом на полях: «На всех английских морских курортах имеется кучка пансионов, чьи владельцы в последний день сентября уехали в Испанию или в Прованс, намертво заколотив за собой двери».
Постепенно к этому прибавилось еще несколько замечаний. Как-то: «Ни при каких обстоятельствах не повторяйте моей ошибки, не заказывайте ни в одном придорожном кафе яичницу!» и «Что это за блюдо такое „рыба с картофельными очистками“?» и «С точностью до наоборот». Последнее появилось возле абзаца, в котором утверждалось, что обитатели живописных поселков на английском побережье больше всего на свете обрадуются молодому американскому туристу, отправившемуся на пешую экскурсию.
Пять адских дней Бен шел от деревни к деревне, пил сладкий чай и растворимый кофе в столовых и кафе и взирал на каменистые просторы и свинцового цвета море, дрожал в двух толстых свитерах и так и не находил обещанных красот.
Сидя на автобусной остановке, где однажды вечером развернул свой спальный мешок, он начал переводить ключевые описательные термины: «прелестный», решил он, означает «ни то ни се», «живописный» — «неприглядный, но с хорошим видом, если дождь когда-нибудь перестанет», а «очаровательный» скорее всего — «мы там никогда не были и не знаем никого, кто там бы бывал». Еще он пришел к печальному выводу: чем экзотичнее название деревушки, тем она скучнее.
Вот так на пятый день Бен Ласситер забрел в деревушку Инсмут где-то к северу от Бутла, которая в его путеводителе не обозначалась ни как «прелестная», ни как «живописная», ни как «очаровательная». В нем не были описаны ни ржавеющий причал, ни горы гниющих на галечном пляже плетеных корзин для ловли омаров.
На приморской набережной имелись три стоящих бок о бок пансиона: «Вид на море», «Mon Repose» [21] и «Шуб Ниггурат», в окне гостиной каждого неоновая вывеска СДАЮТСЯ КОМНАТЫ была выключена, а на входной двери висела табличка ЗАКРЫТО ДО НАЧАЛА СЕЗОНА.
Ни одного открытого кафе на приморской набережной не нашлось. Была только одинокая закусочная (обещавшая всю ту же «рыбу с очистками»), а на ней табличка ЗАКРЫТО.
Бен ждал у двери, когда она откроется, а серый день тем временем поблек и сменился сумерками. Наконец по пологой улице спустилась худенькая женщина с чуть лягушачьим лицом и отперла дверь. Бен спросил, когда закусочная заработает, на что она посмотрела на него недоуменно и сказала:
— Сегодня понедельник, голубчик. По понедельникам мы не работаем.
Потом она вошла в закусочную и заперла за собой дверь, оставив голодного и промерзшего Бена на пороге.
Бен вырос в засушливом городке на севере Техаса: единственная вода там плескалась в бассейнах на заднем дворе, а единственным средством передвижения и путешествий был пикап с кондиционером. Поэтому идея идти пешком вдоль моря по стране, где говорят на какой-то разновидности английского, показалась ему привлекательной. Родной город Бена был вдвойне сухим: он гордился тем, что запретил алкоголь за тридцать лет до того, как к сухому закону примазалась остальная Америка, и так его и не отменил. Соответственно, о пабах Бен знал лишь, что это греховные места, совсем как бары, только со смешными названиями. Однако автор «Путеводителя пеших экскурсий по английскому побережью» утверждала, что в паб полезно зайти в поисках местного колорита и нужной информации, а также что там всегда следует «поставить на всех» и что в некоторых можно поесть.
Инсмутский паб назывался «Книга мертвых имен», а вывеска над дверью уведомила Бена, что владелец зовется А. Альхазред и имеет лицензию на торговлю спиртными напитками. Бен спросил себя, уж не подают ли здесь блюда индийской кухни, которую он попробовал по прибытии в Бутл и которая ему даже понравилась. Но вскоре застыл перед табличками, одна из которых отсылала его в «Салон», а другая в «Публичный бар», и спросил себя, не окажутся ли английские публичные бары, как и их публичные школы, закрытыми и частными [22]. Наконец, потому что название напомнило ему встречающиеся в вестернах заведения, он направился в «Салон».
В оказавшемся баром-рестораном «Салоне» было почти пусто. Тут пахло разлитым еще в прошлом году пивом и позавчерашним дымом. На стойку опиралась полная крашеная блондинка. В уголке сидели два джентльмена в длинных серых дождевиках и шарфах. Джентльмены играли в домино и прихлебывали из ребристых стеклянных кружек темно-коричневый, подернутый пеной и похожий на пиво напиток.
Бен подошел к стойке.
— У вас можно поесть?
Задумчиво почесав нос, барменша неохотно призналась, что, наверное, может приготовить ему пахарский.
Бен понятия не имел, что бы это значило, и в сотый раз пожалел, что в «Путеводителе пеших экскурсий по английскому побережью» нет англо-американского разговорника.