Дым и зеркала

Она вытерла лицо. Потом отперла шкатулку с драгоценностями, достала оттуда конверт и открыла его. Вытащив кремовый лист, она пробежала аккуратно отпечатанный текст. Белинда с бумаги, сев пьяной за руль, разбила машину, и у нее вот-вот отберут права. Они с Гордоном уже несколько дней не разговаривают. Он потерял работу почти полтора года назад и все свое время проводил, просиживая штаны, в их доме в Солфорде. Жили они на то, что зарабатывала Белинда. Мелани отбилась от рук: убирая ее комнату, Белинда нашла тайник с пяти— и десятифунтовыми банкнотами. Мелани не потрудилась объяснить, откуда у одиннадцатилетней девочки взялись такие деньги, и ушла в свою комнату, а на все вопросы только сердито смотрела и поджимала губы. Ни Гордон, ни Белинда не стали допытываться дальше, испугавшись того, что могут узнать. Дом в Солфорде был неряшливым, тусклым и настолько сырым, что с потолка огромными крошащимися кусками сыпалась штукатурка, и у всех троих появился гадкий бронхиальный кашель. Белинда их пожалела.
Лист она убрала назад в конверт. И спросила себя, каково было бы ненавидеть Гордона, знать, что он ее ненавидит.
А еще спросила, каково это было бы, если бы в ее жизни не было Кевина, если бы она не видела его рисунков с самолетами, не слышала бы, как он на редкость фальшивит, распевая популярные песни. Она спросила себя, где Мелани (другая, не ее Мелани, а та, какой она, благодарение Богу, не стала) могла взять деньги, и испытала облегчение от того, что ее Мелани как будто не интересует ничего, кроме балета и книг Энид Блайтон.
Ей не хватало Гордона так, что, казалось, в грудь ей вбивают что-то острое, скажем, кол или сосульку, созданную из холода, одиночества и сознания того, что на этом свете она никогда больше его не увидит.
Потом она отнесла конверт вниз, в гостиную, где в камине горел огонь — ведь Гордон любил открытый огонь. Он говорил, что огонь наполняет комнату жизнью. Сама Белинда тлеющие поленья не любила, но в тот вечер разожгла камин по привычке и еще потому, что не разжечь его означало бы признаться самой себе — признаться, раз и навсегда, — что он больше никогда, никогда не вернется домой.
Некоторое время Белинда смотрела в огонь, думая о том, что у нее есть в жизни, и о том, от чего она отказалась. А еще она думала, что хуже: любить того, кого больше нет, или не любить того, кто есть?
А потом, в конце концов, — почти небрежно — бросила конверт на угли и стала смотреть, как он сворачивается, чернеет и загорается, стала смотреть, как среди синего заплясало желтое пламя. Скоро свадебный подарок превратился в черные снежинки пепла, которые танцевали в тяге, а потом их, как детское письмо Санта Клаусу, унесло в трубу, и из нее в ночь. Белинда откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и стала ждать, когда у нее на щеке проступит шрам.
Вот какой рассказ я не написал к свадьбе друзей. Хотя, конечно, это совсем не та история, которую я не написал, даже не та, которую я собирался писать, когда начал несколько страниц назад. Та, которую я задумал, была гораздо короче, гораздо больше походила на сказку, и конец у нее был другой. (Я уже и не помню, как она изначально заканчивалась. Какое-то завершение было, но, как только рассказ стал ложиться на бумагу, его настоящий финал стал неизбежен.)
У большинства рассказов в этом сборнике много общего. Например, они вышли не такими, какими я их видел, когда за них садился. Иногда у меня есть только одно средство определить, что рассказ завершен: когда больше нет слов, чтобы писать дальше.
 
Гадая по внутренностям: Рондель
Редакторы, которые просят у меня истории — «… о чем хочешь. Честное слово. О чем угодно. Просто напиши рассказ, который всегда хотел написать», — редко вообще что-нибудь получают.
В данном случае Лоренс Шимель написал мне с просьбой прислать стихотворение, которое предваряло бы его антологию рассказов о предсказании будущего. Ему хотелось что-то в стихотворной форме с повторяющимися строками, вроде вианели [2] или пантуна [3], где эхом отдавалось бы то, как мы неизбежно приходим к будущему.
Поэтому я написал ему рондель про радости и горести, а также про опасности предсказаний и предпослал ему самую унылую шутку из «Алисы в Зазеркалье». Почему-то это показалось мне хорошим началом для книги.
— Ведь это от меня не зависит, — сказала она. — Все растут! Не могу же я одна не расти!
— Одна, возможно, и не можешь, — сказал Шалтай-Болтай. — но вдвоем уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила б все это дело к семи годам!
Льюис Кэрролл. «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье» [4]
Зови Судьбой, удачей — как не лень…
Паденье звезд и карточный расклад.
За поцелуй, убийство или взгляд
Счета нам предоставит новый день.
Любимая, что будущее?
Тень…
Спроси — и я ответить буду рад.
Зови Судьбой, удачей — как не лень —
Паденье звезд и карточный расклад.
Приду во тьме, чтоб пить из тонких вен,
Невидим — ощутишь лишь смертный хлад…
Ты спишь — творю кровавый я обряд.
Любовь моя, вот будущего плен…
Зови Судьбой, удачей — как не лень.
 
Рыцарство
У меня выдалась плохая неделя. Сценарий, который мне следовало писать, никак не двигался, я днями смотрел в пустой экран, набирал иногда слова вроде «то» или «это» и пялился на них часами, а потом медленно, букву за буквой, удалял и вместо них набирал «и» или «но». Потом выходил из файла, ничего не сохраняя. Тут позвонил Эд Креймер и напомнил, что я должен ему историю для сборника рассказов про Святой Грааль, который он составляет вместе с вездесущим Марти Гринбергом. И сообразив, что с другими проектами ничего не получается, а требуемый рассказ и так сидит у меня в голове, я сказал: «Конечно».
Я написал его за выходные — подарок богов! — с небывалой легкостью. Внезапно я превратился в писателя преображенного: я смеялся в лицо трудностям и только поплевывал на творческий застой. А потом сел и еще неделю мрачно смотрел в пустой экран, потому что у богов есть чувство юмора.
Несколько лет назад во время турне, где я выступал перед публикой и подписывал книги, уж не помню кто дал мне статью из научного журнала по феминизму и теории языка, в которой сравнивались и противопоставлялись «Рыцарство», «Леди Шалот» Теннисона и композиция Мадонны. Надеюсь, однажды я напишу рассказ под названием «Вервольф миссис Уитекер». Интересно, какие статьи он спровоцирует?
Когда я читаю свои вещи со сцены, то обычно начинаю с этого рассказа. Это очень добрая и милая история, и мне нравится читать ее вслух.
Миссис Уитекер нашла Святой Грааль: он лежал под шубой.
Каждый четверг после полудня, пусть даже ноги у нее уже были не те, миссис Уитекер ходила на почту за пенсией, а на обратном пути заглядывала в магазинчик «Оксфэм» [5] и покупала там себе какую-нибудь мелочь.
В «Оксфэме» продавали старую одежду, безделушки, разрозненные предметы, всякие мелочи и букинистические покеты в огромных количествах, сплошь пожертвования, зачастую имущество покойных. Вся выручка шла на благотворительность.