Дым и зеркала
Выйдя в коридор, чтобы пригласить парнишку в кабинет, он прошел мимо Саймона Пауэрса, который оживленно болтал с хорошенькой австралийской медсестрой.
— Это, наверное, чудесное место, — говорил он ей. — Я собираюсь туда поехать. Хочу везде побывать. Хочу познакомиться со всеми! — Руку он положил ей на локоть, и она даже не пыталась высвободиться.
Доктор Бенхэм остановился рядом с ними и тронул Саймона за плечо.
— Только больше мне на глаза не показывайтесь, молодой человек, — с улыбкой сказал он.
Саймон Пауэрс усмехнулся.
— Больше вы меня не увидите, доктор, — сказал он. — Во всяком случае, таким. Я бросил банк. Я собираюсь в круиз вокруг света.
Они пожали друг другу руки. Ладонь у Пауэрса была приятной на ощупь, теплой, сухой.
Бенхэм ушел, но не мог не слышать, как Саймон все еще болтает с медсестрой.
— Это будет так чудесно, — говорил он, и Бенхэм спросил себя, идет ли речь о сексе или о кругосветном путешествии или, быть может, в каком-то смысле и о том, и о другом. — я собираюсь повеселиться, как никогда, — говорил Саймон. — Уже от одной мысли я на седьмом небе.
Сестина вампира
Единственная моя удачная сестина [39]. Будучи впервые опубликована в сборнике «Легенды фэнтези» и перепечатана в сборнике «Гигантская книга вампиров» Стива Джонса, она на протяжении многих лет оставалась моим единственным произведением про эти легендарные существа.
Я жду и жду на перепутьях сна,Укрытый тенью.Воздух пахнет тьмой —Холодный, пряный…Жду мою любовь.Надгробие ее — в лучах луны,Восстанет — и к ногам склонится мир.Бредем во мраке, слизывая кровь!..Как одиноко — лишь игра да кровь,Но тело жаждет перепутий сна,Я сна б не подарил за целый мир.Луна спасает ночь и бредит тьмой,Я — у надгробья в ужасе луны.«Любимый, жив?» —«Увы, моя любовь!»Ты снилась мне, и в сладком сне — любовьВажней казалась, чем тоска и кровь.Надгробие мое к лучам луныПривычное, пребыло в тени сна…Но я восстал, взлетел туманом в ночь —Закат меня толкнул в холодный мир.Столетье за столетьем… скучный мир,Я в нем похож, быть может, на любовь:Лишь поцелуй — да поглощенье тьмой.Насыщен жизнью, впитывая кровь,Я на рассвете стану частью сна,Надгробьем, ждущим белых ласк луны.Не причиню вреда…Я — боль луны,Тебя не брошу камнем в стылый мир!Вот — просто правда за пределом сна:Сама ты отдала свою любовь,Так не страшись, любимая, — ведь кровьЛишь слаще, как содружна буря с тьмой!Восстанут ли подруги, грезя тьмой?Под мрамор лягут, в ужасе луны,Не зная ласки мглы, что дарит кровь,Не ведая, каков полночный мир,Во власть червей?Но ты, моя любовь,Восстала — так сказала правда сна.У камня грезил тьмой в лучах луны.Но королевству сна нелепа кровь…Моя любовь, я б дал тебе весь мир!Мышь
Этот рассказ был написан для составленного Питом Кроутером сборника «Коснись дерева», антологии про суеверия. Мне всегда хотелось написать рассказ в духе Реймонда Карвера — у него выходило так просто. Но попытки сымитировать его стиль показали, что это далеко не так.
Боюсь, я действительно слышал упомянутую в тексте радиопередачу.
Тут было множество устройств, которые убивали мышь быстро, и другие, которые убивали ее медленно. Тут был десяток вариантов традиционной мышеловки, той, которую Рейган обычно называл «мышеловкой Том и Джерри»: ловушка с металлической пружиной, спускавшейся одним прикосновением и ломавшей мыши хребет. На полках стояли техноигрушки: одни мышь удушали, другие били током, третьи даже топили — все надежно упакованы в разноцветные коробки.
— Это не совсем то, что я ищу, — сказал Рейган.
— Ну, это все мышеловки, какие у нас есть, — сказала женщина с большим пластиковым бэджем, на котором стояло ее имя «Бекки» и провозглашалось, что «Ей нравится работать ДЛЯ ВАС в „Корма и сопутствующие товары для животных Макса Макри“. — Посмотрите вон там.
Она показала на отдельную витринку с отравленными саше «Голодная кошка». На вершине лежала лапами кверху маленькая резиновая мышка.
Рейгана посетило непрошеное воспоминание: Гвен протягивает изящную розовую ручку, пальцы слегка подогнуты вверх. «Как по-твоему, что это?» — улыбается она. Это было за неделю до того, как он уехал в Америку.
— Не знаю, — сказал тогда Рейган.
Они сидели в баре небольшой гостинички в Уэст-каунти: сплошь ковры цвета бургундского, бежевые обои. Он тянул джин с тоником, она попивала второй бокал шабли. Гвен как-то сказала Рейгану, что блондинкам следует пить только белое вино, оно им больше идет. Он смеялся, пока не осознал, что она совершенно серьезна.
— Это дохлый грызун, — сказала она, переворачивая руку, и пальцы повисли, как лапки медлительного розового зверька. Он улыбнулся. Позже он заплатил по счету, и они поднялись в его номер…
— Нет. Такие мне не подходят. Понимаете, я не хочу ее убивать, — сказал он продавщице по имени Бекки.
Она поглядела на него с любопытством, точно он заговорил на иностранном языке.
— Послушайте, мне нужна гуманная мышеловка. Как пенал. Мышка входит, дверка захлопывается, и выйти она уже не может.
— И как же вы собираетесь ее убить?
— Не собираюсь. Отъеду на несколько миль и выпущу. Тогда она не сможет вернуться, чтобы снова нам докучать.
Теперь Бекки разулыбалась, рассматривая его так, будто он был самым милым существом, самым добрым, самым смешным, самым симпатичным созданием на свете.
— Подождите минутку, — сказала она. — Я посмотрю, что у нас есть на складе.
Она скрылась за дверью с табличкой ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА. Симпатичная попка, подумал Рейган, да и сама она в общем и целом привлекательная — в унылом средне-западном духе.
Он выглянул в окно. Дженис сидела в машине, читала журнал — рыжая женщина в неряшливом халате. Он ей помахал, но она на него не смотрела.
В дверь просунула голову Бекки.
— Вам повезло! Сколько вам надо?
— Две найдется?
— Нет проблем.
Она снова исчезла и вернулась с двумя небольшими зелеными пластмассовыми контейнерами. Она пробила их в кассе, и Рейган завозился со все еще непривычными банкнотами и монетками, пытаясь сложить нужную сумму. Бекки тем временем с улыбкой вертела коробки в руках.
— Господи милосердный, — сказала она. — И что, скажите на милость, они еще придумают?
Стоило Рейгану выйти из магазина, его обдало волной жара. Он поспешил к машине. Металлическая дверная ручка была горячей на ощупь, мотор работал вхолостую.
Он сел.
— Я купил две. — От кондиционера в машине было приятно прохладно.
— Пристегни ремень, — сказала Дженис. — Надо тебе все-таки научиться у нас водить. — Она сложила журнал.
39
Стихотворение, в котором последнее слово каждой из шести первых строк повторяется во все изменяющейся последовательности на протяжении следующих строф и по одному в трехстрочной концовке.