Клуб Мефисто

Выйдя из музея в ранние вечерние сумерки, Джейн направилась прямиком к стоянке, шаркая подошвами по мерзлому затвердевшему снегу. Но на полпути она замедлила шаг, остановилась. И оглянулась на окутанные мглой здания, на лужи света от уличных фонарей. Вокруг ни души — ни единого шороха.
«Успела ли Ева Кассовиц заметить перед смертью, как к ней подкрался убийца?»
Джейн ускорила шаг и, держа ключи наготове, чуть ли не бегом устремилась к своей одиноко стоявшей машине — других на стоянке уже не было. Только сев за руль и закрыв за собой дверь, она почувствовала некоторое облегчение. «С этим делом нервы совсем стали ни к черту, — подумала она. — Даже на стоянку иду с таким чувством, словно у меня за спиной сам дьявол».
Так и дышит в затылок.
 
19
1 августа. Фаза луны: полнолуние.
Прошлой ночью во сне со мной разговаривала мама. Ругала. За то, что я такой непослушный. «Я научила тебя всем древним обрядам, только зачем? — спрашивала она. — Чтобы ты их не уважал? Всегда помни, кто ты. Ты избранный».
Я и не забывал. Разве можно? Она еще в детстве рассказывала мне предания наших предков, о которых Манефон Себеннитский [16] во времена Птолемея Второго писал: «И предали они города наши огню. И ввергли народ в жесточайшие тяготы. И вели они войны, возжелав истребить все наше племя».
И в моих венах течет священная кровь охотников.
В эти тайны не был посвящен даже мой бестолковый и беспамятный отец. Родителей моих связывали чисто практические отношения. А маму со мной — узы, которые простираются через века и континенты и крепчают в моем сознании с каждым погружением в сон. И вот она мной недовольна.
Так что сегодня же вечером отведу в лес козу.
Она подходит покорно, потому что еще не знает, какова на вкус человеческая жестокость. Луна светит так ярко, что я и без фонаря вижу, куда идти. Сзади слышу, как растерянно блеют другие козы, которых я выпустил из загона, но за мной они не идут. Их голоса стихают по мере того, как я забираюсь все глубже в лес, и теперь я слышу только собственные шаги и поступь козьих копыт.
Когда мы заходим уже довольно далеко, привязываю козу к дереву. Животное чувствует, что будет дальше, и, когда я раздеваюсь догола, начинает блеять. Становлюсь на колени на мох. Ночь прохладная, но дрожу я от предвкушения. Вскидываю нож, и заклинания слетают с моих губ так же легко, как и раньше. Славлю бога нашего Сифа — повелителя моих предков. Бога смерти и разрушения. Не одну тысячу лет направлял он наши десницы, вел нас от Леванта [17] до земель финикийских и римских во все уголки земли. И теперь мы везде и всюду.
Кровь брызжет горячим фонтаном.
Но вот все кончено — спускаюсь голый, в одних только ботинках, к озеру. В лунном сиянии вхожу в воду и смываю с себя козью кровь. Из воды выхожу очищенный и воспрянувший духом. И только одевшись целиком, чувствую, как сердцебиение наконец унимается и на плечи опускается тяжкое бремя усталости. Я готов заснуть прямо на траве, но не смею: я до того изможден, что, боюсь, не смогу проснуться до рассвета.
Тащусь обратно к дому. Поднимаюсь на холм — и вижу ее. Лили стоит на краю лужайки, точно призрак с отливающими лунным светом волосами. И смотрит на меня.
— Где был? — спрашивает.
— Купаться ходил.
— В темноте?
— Это самое подходящее время.
Медленно приближаюсь. Она стоит, не шелохнувшись, даже когда я подхожу так близко, что могу к ней прикоснуться.
— Вода теплая. Можно купаться нагишом, ведь никто не видит.
Рука у меня после купания все еще холодная, и, когда я глажу ее по щеке, она вздрагивает. Интересно, от чего — от страха или от изумления? Не знаю. Знаю только, что последнее время она следит за мной, как и я за ней: между нами что-то происходит. Не случайно говорят — бездна взывает к бездне. Что-то мрачное в ее душе вняло моему зову и пробуждается к жизни.
Подхожу к ней вплотную. Хоть она и старше меня, ростом я выше, и моя рука, когда наклоняюсь вперед, легко обхватывает ее за талию. Наши бедра соприкасаются.
От пощечины я отшатываюсь.
— Не смей больше ко мне прикасаться, — говорит она. Разворачивается и идет к дому.
Лицо у меня горит огнем. Так и стою в темноте, жду, пока не сойдет со щеки краснота от пощечины. Она и не подозревает, кого только что унизила. И чем это обернется.
Нынче ночью я не сплю.
Лежу с открытыми глазами и вспоминаю о том, чему меня учила мама, — нужно набраться терпения и ждать, когда наступит подходящее время. «Лучшая добыча, — говорила она, — та, которую приходится ждать». На следующее утро, когда солнце уже высоко, я все еще лежу в постели и обдумываю мамины слова. Думаю и о той оскорбительной пощечине. Вспоминаю все те случаи, когда Лили с подружками пренебрегали мной.
Внизу, на кухне, тетушка Эми готовит завтрак. Чувствую запах свежезаваренного кофе и слышу, как на раскаленной сковородке шипит грудинка. Потом до меня доносится тетушкин голос:
— Питер! Ты не видал мой обвалочный нож?
 
20
Как обычно в летние знойные дни, площадь Испании наводняли толпы обливающихся потом туристов. Они толклись впритирку друг к дружке, с дорогими фото- и видеокамерами на шеях, с багровыми лицами, прикрытыми от солнца обвислыми полями шляп и продолговатыми козырьками бейсболок. С высоты Испанской лестницы Лили наблюдала за этим волнующимся людским морем, за отдельными водоворотами, то и дело возникавшими вокруг торговцев сувенирами, и за встречными потоками сталкивающихся туристических групп. Оглядевшись с опаской по сторонам — нет ли поблизости воров-карманников, она перевела взгляд на лестницу, отстраняя рукой назойливых, как мухи, продавцов безделушек. И заметила, что время от времени на нее поглядывают проходящие мимо мужчины, удостаивая ее, впрочем, всего лишь мимолетным вниманием. Взгляд, похотливый блеск в глазах — и тут же поиск очередного объекта внимания. Направляясь вниз по лестнице на площадь, мимо обнимающейся парочки, мимо склонившегося над книгой паренька, Лили уже и думать о них забыла. Она влилась в безудержный людской поток. В толпе Лили ощущала себя в безопасности: толпа делала ее безликой и таким образом защищала. Конечно, это была всего лишь иллюзия: по-настоящему безопасного места для нее не существовало. На площади, протискиваясь меж без устали щелкающих фотоаппаратами туристов и рьяно уплетающих мороженое ребятишек, она вдруг поняла, что как раз здесь-то заметить ее проще простого. Толпа служит прикрытием как жертве, так и хищнику.
Она перешла через площадь и миновала магазин, где торговали дизайнерской обувью и сумочками, которые она никогда в жизни не сможет себе позволить. За магазином располагался банк с банкоматом — возле него топтались трое. Она встала четвертой. К тому времени, когда подошла ее очередь, она успела хорошенько рассмотреть всех, кто маячил поблизости, но воров среди них не заметила. «Придется снять кругленькую сумму», — решила Лили. Она жила в Риме уже целый месяц, но работу за это время так и не нашла. Хотя она бегло разговаривала по-итальянски, это не помогло ей устроиться ни в одну кофейню, ни в одну сувенирную лавку, так что в кармане у нее остались последние пять евро.
Она вставила в банкомат свою пластиковую карточку, запросив три сотни евро, и стала ждать, когда тот выдаст ей наличность. Однако банкомат вернул ей карточку вместе с распечатанной квитанцией. И только. Лили уставилась на квитанцию, и тут почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Она не нуждалась в переводчике, чтобы понять, что там было написано.
«Недостаточно денежных средств».