Мечта Дракона

Мэлгон расправил плечи, вспоминая другое сватовство, другую невесту.
– Это правда, – пробормотал он. – Ни один из вас, ни Эвраук, ни Рис, ни Гарет, никто в тот день, когда я выбирал себе жену из трех дочерей Константина, не остановился бы на Авроре. И все же я желал только ее одну, лишь она горячила мне кровь.
– Да, но в ту пору на тебя смотрели как на завидного жениха, – напомнил Бэйлин. – Теперь же ты не можешь позволить себе такую разборчивость. Принцесса Рианнон – подходящая партия. Могло быть хуже.
Тут Мэлгон вздрогнул от нового удара, нового приступа забытой боли.
– Рианнон? Ее зовут Рианнон?
– Да. Я забыл сказать тебе. Кимрское имя, не правда ли?
Мэлгон кивнул:
– Да, так звали одну из наших богинь. И мою мать.
Бэйлин снова пожал плечами:
– Действительно, это несколько странно... Хотя... многие называют своих детей в честь старых богов. Родители считают, что это приносит счастье.
– Рианнон. – Мэлгон содрогнулся, вновь произнося это имя. – Мать тоже была хрупкой женщиной. Я уже к десяти годам перерос ее.
Мэлгон шел по дороге вдоль крутого обрыва. Где-то внизу об острые скалы разбивались волны. Море шумело совсем недалеко от окружавших Диганви холмов, и король часто приходил сюда, чтобы хорошенько проветриться на свежем морском воздухе и подумать о важном. Рокот прибоя обычно успокаивал, но сегодня мысли путались и шумели в голове подобно бурлящим серым волнам. Вечерело, приближался час, когда Мэлгону надлежало вернуться в крепость и объявить о своем окончательном решении.
Он повернулся лицом к острову. Солнце светило сквозь дымку тумана, окрашивая дальние горы в мягкий розовый цвет. Вершина Ир Виддфа была словно увенчана пурпурной короной, которая, как далекое, недоступное сокровище, парила в вышине и манила его взор. Давние воспоминания нахлынули на Мэлгона. Много-много лет назад он мальчиком бродил по этим зачарованным холмам. Как же давно это было...
И тут сердце его сжалось от боли. Эсилт умерла. Король искренне удивился тому, насколько сильно поразило его это известие. Он никогда не мог проникнуть в глубины хитрого разума своей сестры. Теперь ему и подавно ничего не узнать. В чем причина ее внезапного ожесточения? Ведь в юности она была совершенно другой. Видимо, с годами Эсилт пустила в свою душу честолюбие – чувство, изглодавшее ее изнутри. «Да и не одну ее», – вздохнул Мэлгон.
А может быть, она с самого рождения была злой и жестокой, и он просто по молодости не замечал этого? Интересно... Некоторые полагают, что проклятие может передаваться из поколения в поколение, по наследству, так же как голубые глаза или смуглая кожа. В таком случае, конечно, ничего удивительного: их мать, Рианнон, была настоящей дьяволицей. Не успел остыть труп отца, как она натравила своих сыновей друг на друга, словно стаю голодных волчат, сражающихся за один-единственный кусок мяса. Ее мало заботили мечты супруга, ею руководила все та же пагубная страсть семейства: жажда личной власти. О да, мать была бессердечной, злобной женщиной. Почему бы проклятию не перейти на него самого? Может, так оно и случилось? Возможно, его собственный грех просто принял более утонченные, внешне облагороженные формы?
Мэлгон вновь устремил взгляд на темнеющие горные вершины. Раньше он верил, что ему удалось избежать семейного проклятия. Действительно, он долго не позволял втягивать себя в родовую борьбу и успел достаточно возмужать, усмирить юношеские амбиции и почувствовать ответственность перед собственным народом. Да и детство его было более счастливым, чем у братьев, – рядом с ним всегда находилась заботливая Эсилт.
Тупая боль снова зашевелилась в груди. Теперь странно вспоминать, сколь сильно он любил сестру, как зависел от нее в те годы. Это было давно, задолго до того, как она превратилась в алчное, ревнивое чудовище. Но почему это произошло? Что заставило ее предать своего брата и свой парод во имя... да, собственно, во имя чего? Перед этим вопросом он всегда терялся. Почему же все-таки Эсилт сделала то, что она сделала? Иногда Мэлгон допускал, что нее это ради власти, но она должна была понимать, сколь призрачными оставались ее надежды даже после союза с Фердиком и Гивртейрном. Итак, оставалась лишь одна причина – ненависть к Авроре.
При мысли об этом ярость изгоняла из груди Мэлгона все прочие чувства. О нет, он не сможет простить сестру даже после ее смерти. Ее предательство стоило ему слишком дорого. Речь шла не только о королевстве или погибших и борьбе с Гивртейрном людях, но и о нескольких месяцах счастья с Авророй, Не натвори Эсилт столько бед, он, возможно, намного раньше осознал бы, как сильно любит свою жену. И они гораздо скорее познали бы согласие в браке.
Но Эсилт не могла терпеть чужого счастья и всеми силами пыталась помешать ему. Как хорошо, что она не дожила до унизительного, позорного союза своего гордого брата с одним из его старейших врагов. Уж наверняка ее позабавила бы женитьба Мэлгона на дочери Фердика.
Боже правый, как он презирает этого человека! Ну что он может испытывать к его дочери?! А вдруг у нее такое же хитрое, как и у ее родителя, лицо, с такими же неестественно яркими, жадными глазами? Ведь придется всю жизнь смотреть на нее! Оставалось надеяться, что она не наделена той же хитростью и изворотливостью, что и ее отец. Довольно в его жизни было хитрющих баб его собственная мамаша, Эсилт, да и Аврора, хотя от ума последней он не испытывал горя. Но король не желал, чтобы женщины снова плели у него за спиной свои интриги. Мэлгона передергивало при мысли о браке без любви, каким был союз его родителей. Уж лучше вовсе не жениться, чем жить е женщиной, которая нетерпеливо ждет смерти мужа, чтобы привести к власти своих сыновей.
Он поежился. Отец поступил глупо, женившись на его матери, но кто знает, может быть, и у Кадваллона не было иного выбора? Ведь невеста тоже принесла ему ценное приданое. Не в виде войска или новых земель, но в виде мира. Взяв в жены принцессу из горного племени, Кадваллон наконец-то добился союза между обитателями побережья и горцами и положил конец десятилетиям войн. И не важно, как он при этом относился к женщинам, – хотя мать Мэлгона и отличалась необычайной красотой, похоже, для Кадваллона эта женитьба была лишь выгодной сделкой.
Очевидно, такова судьба королей. Они женятся во имя будущего своих народов. Свадьба с иноземной принцессой необходима для его державы. Если б только это было не так тяжко, если б не походило на предательство всего того, что он изведал в браке с Авророй.
Мэлгон опять посмотрел на дальний горизонт и ощутил, как на плечи ему, словно плащ, спустились сумерки. Аврора. Даже теперь ее образ стоял перед его глазами. Гордые черты необычайно утонченного лица напоминали о надменном римском предке. В завитках темных шелковистых волос, таких мягких и густых, казалось, можно было утонуть, как в море. В объятиях мужа ее пышное тело словно расцветало, становилось так отзывчиво... Она нарочно противостояла ему, сопротивлялась, но оказавшись придавленной к постели, становилась тепла и податлива. Она отличалась храбростью, почти бесстрашием, однажды даже рискнула своей жизнью, чтобы спасти его. Но, шепча его имя в ночной темноте, Аврора будила в нем то необычайно нежное и в то же время страстное, яростное желание, которое лишь одна она в состоянии была удовлетворить.
После ее смерти Мэлгон почувствовал себя разбитым и опустошенным. Много лет потребовалось, чтобы притупилась боль, уврачевались раны. Когда умерла Аврора, ему минуло двадцать пять зим, когда он поступил в Колвинскую обитель – двадцать девять, и тридцать одна – когда Бэйлин оказался у ворот монастыря, прося его об аудиенции.
Спасибо, что Господь послал ему такого верного друга. Если бы он не уговорил короля вернуться в мир, снова вкусить свет и жизнь, дружбу и человеческие чувства, он все еще жил бы в монастыре, барахтаясь в собственных страданиях. Бэйлин сумел напомнить ему, что он король и вождь. Вся эта монастырская жизнь с ее ограничениями, молитвами и лишениями не зачеркнула того, что было предначертано судьбой. Гвинедд остался делом его жизни, душа его принадлежала этой земле. И вот почему он стоял теперь тут, наблюдая, как погружаются в ночной мрак вершины гор.