Дангу

К полудню начала портиться погода, небо заволокло серыми тучами. Подул сильный юго-восточный ветер. Это пришел муссон. Начался дождь, перешедший вскоре в мокрый снег. До перевала оставалось еще четыре часа ходу. Обеспокоенный Кучум-хан остановился и после короткого совещания с чиновниками Аурангзеба с поклоном подъехал к князю:
— Хузур!
— Эй, Ахмед, ко мне! Переведи, что он хочет сказать, — крикнул князь.
— Он говорит, что пришло Время дождей. Надо вернуться назад и переждать. Да ниспошлет нам всемогущий Аллах благополучие! Там, — Ахмед махнул вперед рукой, — снег, много снега! Злой перевал, пропадем!
У подъехавших индийцев были озабоченные лица. Караван остановился.
Василий Андреевич и сам уже понял, что положение осложнилось. С другой стороны — проносилось у него в голове — преодолели пустыню Гоби, высоченный перевал Каракорум в Гималаях, еще три в Ладаке. А Шринагар впереди, уже близко, всего три перехода. Рискнуть?
— Слепцов! — крикнул он подъезжающему поручику. — Как думаешь, пойдем на перевал?
— Пойдем, ваше превосходительство! Проскочим! Ребята устали, а Индия, вон уж она, близко, там и отдохнем.
Он хлестнул лошадь нагайкой и резко натянул поводья, осаживая ее.
— Господь Бог да поможет! — И перекрестился.
— Настенька, друг мой! — сказал Василий Андреевич, подъезжая к жене. — Смотри-ка, погода худа как, да и снег вон, на перевале. Кучум сказывает, полно его. Как думаешь?
— Васенька, милый мой! Ты знаешь все лучше. Сколько мы с тобой вынесли, везде хранила нас Пресвятая Богородица. И было ладно. Делай, как ведаешь. А я уж поберегу нашего Никитушку.
И она погладила по головке крепко спавшего в люльке сына.
— Кучум! — строго сказал князь, выпрямившись в седле. — Идем на перевал, Великий Могол не любит долго ждать. Эй! Ахмед! Поди сюда. Переведи, что русская миссия идет дальше.
Осенил себя крестным знамением и пробормотал:
— Пусть будет над нами воля Божия! Аминь!
Почему князь Боголюбов не пошел в Индию другим путем? Через Персию, как тогда называли Иран, через Афганистан и далее в Хайберский проход? Ведь путь этот был куда как легче, нежели через огромные пустыни, горы и перевалы Кашгарии и Малого Тибета.
Выписка Сергея Тарасова из документов Посольского приказа:
«Всеподданнейшее доношение Вашему Царскому Величеству
Всемилостивейший Государь!
Из Астрахани 10 июля дня 1697-го.
Всепокорно паки доношу Вашему Императорскому Величеству, что свиделся я тут с Кучуковым. Оной посланник-резидент Ваш вернулся из Персии да сказывал, что прогнал его шах персидский Султан Хосейн. Насилу живым ноги унес. Понеже великая там смута началась. Супротив чего доношу Вашему Величеству, что персидское владение в крайнем обретается разорении. Дороги все кругом залегло, и проезд зело опасен и труден. Везде разбои и бунты явились. Многие посему препятствия и трудности учинились для пути к Великому Моголу. Посему и решил я, на что царское Ваше благорасположение есть, путь свой восприять не через Персию, а через Бухару и Кашгар и далее в Индию.
Слуга Вашего Императорского Величества
князь Василий Боголюбов»
Сорокалетний князь Василий Андреевич Боголюбов, выходец из старинного боярского рода, возвысившегося еще при царе Борисе, был хорош собой. Породистое лицо, отмеченное печатью незаурядного ума, слегка вьющиеся каштановые волосы, высокий благородный лоб, словно высеченный из белого мрамора, внимательные серо-голубые глаза, тонкий нос, пшеничные усы над слегка полноватыми темно-красными губами четкого волевого рисунка… Военная форма подчеркивала статность фигуры князя. Он невольно обращал на себя внимание любого. Хорошо образованный, знавший латинский и английский языки, Василий Андреевич, превосходный политик и прирожденный дипломат, не раз выполнял щекотливые поручения Петра Первого во многих странах Европы. Свободное от дипломатической деятельности время он посвящал любимому с детства занятию — живописи. В 1695 году, исполняя должность помощника русского посланника в Лондоне, князь написал небольшой портрет Настасьи. Придворный художник Джон Хоскинс-младший, организуя на Бедфорд-стрит выставку картин, миниатюр и гемм, пригласил участвовать в ней вместе с такими мастерами, как Лоуренс Кросс и Николас Диксон, и Василия Андреевича. Рядом с миниатюрой Петра Первого работы Чарльза Бойта и портретом императора кисти Келлера висел на выставке портрет Настасьи Боголюбовой, урожденной княгини Троепольской.
В свои тридцать пять она была настоящей русской красавицей. Умная, образованная — достойная пара мужу. Поэтому, видимо, царь и включил ее в состав миссии, — решение совершенно необычное для тех времен.
— Пусть будет над нами воля Божия! Аминь!
Громко закричали погонщики, засвистели нагайки, заржали лошади, и остановившийся было караван снова потянулся к перевалу. Прошло три часа трудного подъема. Резкий ветер и глубокий рыхлый снег сильно затрудняли движение. Верблюды и лошади начали проваливаться. Людям приходилось все чаще слезать для того, чтобы утаптывать и расчищать тропу, вытаскивая несчастных животных. В густом тумане было трудно ориентироваться.
Наконец караван остановился. К Боголюбову подъехали Кучум-хан и индийцы. Перебивая друг друга и жестикулируя, они показывали наверх. Ахмед едва успевал переводить, задыхаясь на ветру:
— Хузур! Надо повернуть назад… Аллах сердится!.. Большой снегопад!.. Плохо, очень плохо!.. Быстрее, быстрее!.. Хай-май! Хай-май!..
Индийцы все время кивали, глядя умоляющими, круглыми от страха глазами на князя:
— Джи хан! Джи хан!.. Тхик!..
И вдруг где-то вверху возник легкий, едва уловимый, равномерный шум, пробивавшийся сквозь порывы ветра. Он быстро нарастал, переходя в грозный рев.
Кучум-хан только успел повернуть голову налево и окаменел от ужаса. Из открытого рта на восходящей ноте вырвалось: «А-а-а-а!» Он поднял над головой, словно это могло его спасти, свою латхи — бамбуковую палку в три аршина длины, окольцованную полосками полированной меди.
Огромная лавина пошла со склона вершины Амарнатх, вдоль которого проходила тропа на перевал Зоджи-Ла. Его дурная слава подтвердилась в очередной раз. Через несколько секунд люди, верблюды, лошади, тюки и ящики, яхтаны, камни, глыбы льда — все перемешалось и понеслось вниз, сталкиваясь в огромной снежной реке, пропадая и снова выплывая на ее поверхность, чтобы потом окончательно исчезнуть. Лишь лошадиное ржание, рев верблюдов и отчаянные крики людей, звавших на помощь, еще недолго слышались, отдаваясь слабым эхом в окружающих скалах.
 
СУДЬБА РАСПОРЯЖАЕТСЯ
Через редкую поросль кустарников барбариса и тамариска, как раз на границе с обширными альпийскими лугами, по мелкой каменистой осыпи в направлении перевала Зоджи-Ла осторожно пробиралась группа из четырех человекообразных существ. Путь прокладывал мужчина. Это был гигант ростом более двух метров, владыка и защитник маленькой семьи. За ним шли двое детей. Поменьше был мальчик, на вид лет шести, побольше — девочка, лет восьми. На некотором отдалении от них двигалась женщина, прижимавшая к груди младенца. Все они были без одежды: длинная густая рыжевато-бурая шерсть покрывала их с ног до головы. Мужчина держал в одной руке длинную узловатую палку. За узкую поясную повязку, сделанную из лианы, был заткнут нефритовый нож.
Стояло прекрасное утро. Ярко сияло солнце на голубом безоблачном небе. Кругом теснились снежно-ледовые пики со скалистыми черно-синими гребнями, уходившие вдаль неровными рядами. Становясь светло-серыми и почти белыми на горизонте, они казались там чем-то нереальным, едва уловимыми очертаниями, скорее похожими на игру света и тени.
Будто не было вчерашнего неистовства муссона с ревом ветра и снежной пургой. Единственным свидетельством непогоды остался разве что свежевыпавший снег, покрывший призрачным саваном склоны близлежащих скалистых вершин, каменистые осыпи, а кое-где и зеленеющие луга.