Чрезвычайный посол

— До чего же скучна твоя жизнь!
— Скучна?
Фанокл сделал полшага к Императору, вспомнил про меч и вовремя остановился.
— Моя жизнь проходит в постоянном изумлении.
Император отвечал ему спокойно и терпеливо:
— В таком случае обыкновенный император не в силах что-либо сделать для тебя. Ты счастливее Диогена в бочке. Единственное, что я могу, — не загораживать тебе солнце. [2]
— Но я разорен. Если ты мне не поможешь, меня ждет голодная смерть. А с твоей помощью я могу изменить мир.
— И мир станет лучше?
— Он сумасшедший, Цезарь.
— Это его право, Мамиллий. По своему опыту, Фанокл, я знаю, что перемены почти всегда к худшему. И тем не менее ради моего… ради твоей сестры я принимаю тебя как гостя. Будь краток. Чего ты хочешь?
Фаноклу строили козни. Десятое чудо света — это, конечно, корабль, а не сестра; людей он никогда не мог понять, но с помощью его корабля Император затмит Александра Македонского. Дальше Мамиллий не слушал, постукивая пальцем по колонне, он что-то забормотал себе под нос.
Пока Фанокл молол свой вздор, Император не шевельнулся и не проронил ни слова, он только позволил, чтобы от него на Фанокла повеяло холодком. Уж на что тот был толстокож, однако и он наконец запнулся и умолк.
Заговорил Мамиллий:
— «Красоты немое красноречье…»
— Я уже это слышал, — задумчиво произнес Император. — Кажется, Бион, но, может быть, и Мелеагр.
Фанокл закричал:
— Цезарь!
— Ах да. Твоя модель. Так чего ты хочешь?
— Прикажи принести свет.
На галерею все с той же ритуальной торжественностью возвратился один из живых светильников.
— Как называется твоя модель?
— У нее нет названия.
— Корабль без названия? Мамиллий, надо придумать.
— О боги, какая разница? Пусть будет «Амфитрита». — Мамиллий картинно зевнул. — С твоего позволения, дедушка, я хотел бы…
Император просиял улыбкой.
— Проследи, чтобы наши гости ни в чем не испытывали неудобств.
Мамиллий метнулся к выходу.
— Мамиллий!
— Что прикажешь, Цезарь?
— Мне больно видеть, как ты скучаешь.
Мамиллий остановился.
— Скучаю? Да… Скучаю. Доброй ночи, дедушка.
Мамиллий неторопливо направился к выходу.
Однако, едва скрывшись за занавесями, он без промедления перешел на резвую рысь. Император рассмеялся и взглянул на корабль.
— Мореходность никудышная: плоскодонный, с малой кривизной бортов. Что за нос и корма? Это же зерновая баржа. А украшения зачем? Они что, имеют какой-то религиозный смысл?
— Пожалуй, нет, Цезарь.
— Значит, хочешь со мной сразиться в морской бой? Если бы не твоя очаровательная непосредственность, я бы, наверное, наказал тебя за самонадеянность.
— Я, Цезарь, принес для тебя три игрушки. Это только первая.
— Развлекать гостя — обязанность хозяина.
— Цезарь! Тебе приходилось видеть, как в горшке кипит вода?
— Случалось.
— Ты, наверное, замечал, что при этом пар улетучивается в воздух. А что, если горшок закрыть?
— Очевидно, пар не будет улетучиваться.
— Горшок разлетится на куски. Пар обладает титанической силой.
— Да что ты говоришь! — воскликнул Император. — И часто тебе случалось видеть, как горшки разлетаются на куски?
Фанокл сдержался.
— Южнее Сирии живет дикое племя. В их землях много черного масла и горючего пара. Когда они готовят пищу, то по трубам направляют пар в печи, стоящие рядом с их домами. Мясо, которым питаются туземцы, жесткое, обычным способом его варить долго. Но они на одну посудину ставят вверх дном другую. И тогда внутри горшка пар создает давление — оно проникает в мясо и проваривает его тщательно и быстро.
— И пар не разрывает горшок?
— В том-то и смысл изобретения. Если давление становится слишком большим, оно поднимает верхнюю посудину и выпускает излишки пара. Это же просто, Цезарь. Пар способен поднять вес, который и слону не под силу.
Император сидел прямо, чуть подавшись вперед и обхватив руками подлокотники кресла.
— А аромат, Фанокл! Ведь он-то не улетучится! Мы чудесным образом сохраним сам дух человеческой пищи.
Он встал и начал ходить по галерее.
— Мы начнем с мяса…
— Но…
— Что касается меня, я всегда был неприхотлив. Слоновья нога и нога мамонта, ваши диковинные приправы и соусы — все это глупое ребячество. Мой внук наверняка стал бы доказывать, что надо исследовать все возможности и, так сказать, расширить границы вкусового опыта…
— Мой корабль…
— …но это мальчишеский лепет. Отведать мяса в его изысканной простоте — значит вернуться в юность, память о которой стирает неумолимое время. Нужен костер, здоровая усталость в членах и по возможности чувство опасности. Ну и еще, конечно, крепкое красное вино…
Они смотрели друг на друга, разинув рты, правда, причины для такого изъявления эмоций у них были разные.
— Фанокл, мы на пороге величайшего открытия. Как называют туземцы свои две посудины?
— Горшок-скороварка.
— Когда ты сможешь сделать такой для меня? А может быть, мы возьмем один горшок и поставим его вверх дном на другой…
Он постукивал пальцем одной руки по ладони другой, задумчиво глядя на сад невидящим взором.
— …а что, если начать с рыбы? А может, дичи? Нет, пожалуй, все же лучше с рыбы. Надо взять немного белого вина — желательно скромный сорт, чтоб не собой кичился, а самозабвенно отдавался делу. Только вот что выбрать — форель, палтус? Но вино тем не менее должно быть выдержанным — пусть терпеливо ждет своего часа.
Он повернулся к Фаноклу.
— Есть один южный сорт, его разводят на знаменитом сицилийском винограднике, как же он называется, дайте, боги, памяти…
— Цезарь?
— Ты должен отобедать со мной немедленно, мы обсудим план действий. Да, да, я обедаю очень поздно. Нахожу, что это улучшает аппетит.
— Мой корабль, Цезарь!
— «Амфитрита»?
Император, собравшись было уходить, остановился.
— Я тебе все могу дать, Фанокл. Чего тебе надо?
— Ответь мне, Цезарь, Когда на море стихает ветер, что происходит с кораблем?
Повернувшись к Фаноклу, Император снисходительно улыбнулся.
— Он ждет, когда ветер подует вновь. Штурман начинает молиться богу ветра. Приносит жертвы и так далее.
— А если он не верит в бога ветра?
— Тогда, я думаю, ему не будет попутного ветра.
— А если ветер стихает в решающий для твоих кораблей момент морского боя?
— Рабы берутся за весла.
— А когда они выдыхаются?
— Их бьют.
— Ну а если они так обессилели, что и побои не помогают?
— Тогда их выбрасывают за борт. Диалектика… сократический метод.
Фанокл беспомощно опустил руки. Император сочувственно улыбнулся.
— Ты устал и проголодался. Не бойся ни за себя, ни за сестру. Ты стал мне очень дорог, а сестру я возьму под свою опеку.
— При чем здесь сестра?
Император был явно озадачен.
— Так чего же ты хочешь?
— Я все время пытаюсь это объяснить. Я хочу построить тебе боевой корабль по образцу и подобию «Амфитриты».
— Боевой корабль — дело серьезное. Как я могу считать тебя умелым корабелом, когда ты всего-навсего бывший библиотекарь?
— Ну дай мне корпус корабля — любого. Дай мне хотя бы старую баржу и денег, чтобы переделать ее вот по этому образцу.
— Конечно, мой дорогой Фанокл. Ты получишь все, чего пожелаешь. Я распоряжусь.
— А остальные мои изобретения?
— Ты имеешь в виду скороварку?
— Нет, совсем другое. Я назвал его взрывчаткой.
— Судя по названию, это то, что с ревом разрывается? Чудеса, да и только! Ну, а третье изобретение?
— Пока я подержу его в секрете, пусть оно будет для тебя сюрпризом.
Император с облегчением закивал.
— Вот и хорошо. Строй свой корабль и разрыватель. Но только сначала сделай скороварку. — Сияя от удовольствия, Император вытянул руку, осторожно положил ее па плечо Фаноклу и, не прилагая усилий, повернул его к выходу.