Бунтующая Анжелика
За опушкой, заросшей маленькими деревцами, шиповником и малиной, лес становился просторным, как собор с колоннами дубов и каштанов.
Сердце Анжелики перестало колотиться, и она припустила прочь от замка, радуясь своей удаче. Силы не покинули ее. Горные дороги Марокко были хорошей школой, и теперь ей казалось ребяческой забавой карабкаться на поросшие мхом скалы или спускаться по отвесным тропкам к заваленным черной листвой ручьям. Лес то нырял в ущелье, чтобы затем выйти в просторную долину, то поднимался к заросшим вереском покатым холмам. Среди пестрых пятен света и тени, болотистого мха и сухой земли Анжелика продвигалась уверенно, пока не дошла до Камня Фей — большого дольмена, высившегося в окружении священных дубов капища друидов. То была большая плоская плита, уложенная на четыре опоры, за века глубоко ушедшие в землю.
Анжелика обошла его, чтобы выбрать верное направление. Она была уверена, что не заблудится. Эта часть леса с Волчьим Ущельем, Камнем Фей, Чертовым Ключом и Развилкой Трех Филинов с Фонарем мертвецов — все это в детстве служило площадкой для ее подвигов. Напрягая слух, она различала, как ветер доносит глухие удары топоров. Это дровосеки из деревушки Жербье на лето поселились прямо среди деревьев. На востоке можно было бы разыскать прокопченные хижины угольщиков. К ним она иногда забредала отведать сыру и поискать удлиненные куски древесного угля («Гонтран! Он любил ими рисовать…»).
Но туда она добиралась по тропкам, идущим из Монтелу. Лесные закоулки Плесси были ей не так уж знакомы, хотя она прокрадывалась сюда, чтобы полюбоваться на сказочное чудо: белый замок и рукотворный пруд, которые ныне принадлежали ей.
Она отряхнула свою юбку из бумазеи тем же жестом, каким в детстве на этом же самом месте однажды смахнула с нее былинки. Потом пригладила растрепанные ветром волосы и распустила их по плечам, с улыбкой поймав себя на том, что продолжает следовать ритуалу, который в юности ее ничто не заставило бы нарушить; и чуть помедлив, осторожно ступила на вырубленную в скале лестницу, теперь заплывшую глиной и перегноем. Место, которое она должна была посетить, требовало известной торжественности. Анжелика никогда не могла вступить сюда без робости, обычно ей столь несвойственной. Тетушка не поверила бы глазам, увидев ее такой, какой она становилась здесь. Лишь перед таинственными лесными духами появлялась она в прекрасном обличии благоразумного ребенка.
Тропа была отвесной, внизу клубилась темнота. По склону, окаймленные высокими побегами наперстянки с багровыми листьями, струились мелкие ручейки. Затем и они иссякли. Толстый слой палой листвы, смешанной с грязью, не пропускал к свету ничего, кроме ядовитых грибов, чьи осклизлые купола, то оранжевые, то густо-фиолетовые, освещали темный подлесок, словно тревожно мигающие ночники. Глухие и неприступные места эти внушали страх, священный трепет, смешанный с отвращением, любопытством и уверенностью, что вступаешь в иной мир, в заповедное царство колдовства, дающего силу и власть. Теперь Анжелика была вынуждена цепляться за стволы, чтобы не сорваться вниз. Волосы падали ей на глаза, она их нетерпеливо отбрасывала со лба. Но вот из ее груди вырвался вздох облегчения: вдали посветлело, за известняковым утесом сквозь листву пробивалось солнце. Ее рука скользнула по мху, не найдя твердой опоры, и она, слегка оцарапав кожу, сползла на узкий выступ, нависавший над рекой, что чуть слышно ворочалась внизу.
Вцепившись в камень, она откинула полог из плюща, прикрывающего вход в пещеру. Она уже не могла вспомнить заветное слово, которое некогда произносила, прежде чем войти. Тем временем в глубине скалы раздался шорох, зашаркали шаги, из-за полога высунулась иссохшая рука, и в сумеречном свете замаячило лицо глубокой старухи. Она походила на заскорузлый ствол мушмулы с потрескавшейся бурой корой, но вокруг головы клубилась пышная белоснежная копна волос с торчащими во все стороны пучками мертвых прядей.
Часто моргающие глаза уставились на Анжелику, и та спросила на местном наречии:
— Ты колдунья Мелюзина?
— Я. Что тебе, птаха, нужно?
— Вот, я тебе принесла кое-что. — Пришелица протянула старухе узелок с нюхательным табаком, куском колбасы, мешочками с солью и сахаром, куском топленого сала и тугим кошельком с, золотыми монетами.
Старуха внимательно изучила все содержимое и, показав горбатую, как у чахлой кошки, спину, удалилась в глубь пещеры. Анжелика последовала за ней. Пещера расширялась, и они вступили в круглый зал с полом, посыпанным песком. Сверху из отверстия, снаружи скрытого от глаз колючими кустами, струился слабый свет. Туда же уходила струйка дыма от очага, над которым висел чугунный котел.
Анжелика присела на плоский камень и стала ждать. Так она поступала и раньше, когда ей нужен был совет колдуньи Мелюзины. Тогда этим именем называла себя другая женщина. Она была еще древнее этой и выглядела еще более обугленной. Ее повесили на дубовом суку крестьяне, обвинив в том, что в колдовских целях она убивала детей. Когда в опустелом жилище поселилась другая ворожея, ее по привычке тоже стали величать Мелюзиной.
Откуда появлялись лесные колдуньи? Какой горестный или проклятый путь приводил их в одни и те же места, почему они заключали союз с луной, летучими мышами и тайными зельями? Поговаривали, что теперешняя была самой сведущей и опасной из когда-либо живших в этих местах. По слухам, она лечила лихорадку гадючьим отваром, подагру золой мокриц, глухоту муравьиным маслом, и ей ничего не стоило изгнать самого упрямого беса и заточить его в ореховой скорлупке. А если дать заговоренное ею яблоко врагу, то увидишь, на свою радость, как его трясет и подбрасывает до потолка, исцелить же от этой напасти может только паломничество к церкви Милосердной Божьей Матери на Болотах, где в ковчежце хранятся волос и кусочек ногтя Пресвятой Девы.
К Мелюзине шли согрешившие девицы, наведывались к ней и те, кто устал ждать смерти старого дядюшки с большим наследством. Анжелика, которой были известны все эти сплетни, с интересом рассматривала загадочную старуху.
— Чего же ты хочешь, дочь моя? — наконец произнесла та строгим надтреснутым голосом. — Узнать свою судьбу? Приворожить любимого? Или отвара, чтобы укрепить силы после трудной дороги?
— Что ты знаешь о моей дороге? — прошептала Анжелика.
— Я вижу пустоту вокруг тебя и раскаленное солнце. Дай руку, погадаю на будущее.
— Не нужно. Я пришла спросить о более простых вещах. Ты знаешь всех, кто живет в лесу. Можешь сказать мне, где прячутся люди, которые молятся и поют псалмы с крестьянами, пришедшими из деревень? Над ними нависла опасность, я хочу их предупредить, но не знаю, как их найти.
Колдунья забеспокоилась, привстала и, сильно размахивая руками, запричитала:
— Почему ты, дочь света, хочешь отвратить беду от этих людей ночи? Пусть вороны парят над хорьками.
— Ты знаешь, где они находятся?
— Как мне не знать! Это они ломают ветки моих кустов, рвут силки и топчут целебные травы. Еще немного, и мне не из чего будет готовить снадобья. Их становится все больше и больше, они крадутся, как волки, а как соберутся в стаю, начинают выть. Звери разбегаются, птицы замолкают, горы крошатся, а мне приходится убегать. Мне плохо от их песен, понимаешь, дочь моя? Почему они пришли в лес?
— Их преследуют. За ними охотятся люди короля.
— У них три предводителя. Три охотника. Самый старый темен и тверд, как бронза. Он над всеми голова. Он мало говорит, но, когда открывает рот, то кажется, будто он вонзает нож в горло моих ланей. Он всегда толкует о крови Предвечного. Послушай…
Она приблизилась так, что ее дыхание коснулось щеки Анжелики:
— Послушай, малышка. Однажды я подглядывала из-за деревьев, что они делают сообща. Предводитель говорил, стоя на дубовом суку. Он поглядел в мою сторону. Не знаю, видел ли он меня. Но я узнала, что в глазах у него огонь, так как мои собственные ожгло. И я убежала, хотя могу смотреть в глаза кабану и волку… Вот что он может. Вот почему другие приходят на его голос и повинуются. У него большая борода. Он походит на медведя-страшилу, что приходил омыть в ручье шерсть после того, как пожирал девочек.