Там что-то есть
Ей хватило наглости напомнить, что стряслось с кухаркиным братом, хотя эта пожилая женщина и без того не снимала траурной ленты с рукава формы, в которой провела всю свою жизнь. Ее брат работал сторожем в многоквартирном доме и по ночам сидел в подземном гараже – охранял машины жильцов. Его согревала от холода армейская шинель, а для защиты от грабителей ему выдали дубинку с тяжелым набалдашником. Зато у бандитов был пистолет, и они убили его выстрелом в живот, в то время как владельцы машин преспокойно дрыхли.
Среди слуг распространились слухи о пришельце. Или о привидении. Кто– то напомнил о том, как два года назад, в канун Рождества, на лужайке вашего дома, Софи, – он указал на служанку Доброу, – какой-то бедняга потерял ботинки, возвращаясь из кабака, а в День Подарков его нашли мертвым. Сказывали, будто он явился из Трансвааля. А вот теперь воскрес и хочет вернуться на свое место в общежитии, где жил, когда работал по контракту, хотя договор, к которому он вместо подписи приложил большой палец руки, уже давно истек.
* * *Эдди предложил взять напрокат телевизор.
– Но Чарли, жук такой, только и знает что смеяться, – пожаловался он всей честной компании. И они тоже засмеялись.
Подготовительные работы были окончены, и для них наступил период ожидания. Чарльз регулярно привозил воскресные газеты. Вот и сейчас он только что закончил читать речь премьер-министра, который лез из кожи вон, говоря об уроках очередного эпизода необъявленной, однако непрекращающейся гражданской войны. Чарльз сидел, подпирая кулаками бородатое лицо, очень похожий на рассерженного льва.
– Хочешь насладиться зрелищем того как члены кабинета министров изощряются во лжи? Как вождей нации встречают салютом из двадцати одной пушки? Лучше пойди и прополи кукурузу, если тебе делать нечего.
Кукуруза, посеянная стариком, который присматривал за усадьбой, буйно заколосилась на маленьком пятачке. Эдди так радовался, словно им самим предстояло убирать тугие початки.
Сидя на полу под люстрой из колеса, с розовым абажуром, похожим на карнавальную шляпу, Джой читала газету и машинально покусывала прядь волос. Вуси занял единственное кресло, а Эдди с Чарльзом устроились на диване «цвета соплей», который Джой терпеть не могла – и всякий раз, заходя в комнату, расправляла на нем импровизированное покрывало – кусок сине– фиолетового ситца с рисунком из ракушек.
Они лихорадочно обменивались газетами, изучая внешний мир, с которым долгое время не поддерживали никакой связи. Молча (один только Чарльз не удержался от комментариев) прочитали «примирительную», а на самом деле полную угроз, речь премьер-министра. «Правительство не будет пассивно наблюдать, как рушится мир в умонастроениях людей. Мы не позволим, чтобы покою ваших домов и мирному сну ваших детей угрожали преступники, поставившие себя вне закона, рыщущие в темноте и постоянно готовые нанести удар. Мы не дадим вырвать кусок хлеба изо рта ваших домочадцев людям, стремящимся ввергнуть нацию в экономический хаос путем бойкота в так называемой Организации Объединенных наций и насилия – внутри страны. Я предупреждаю страны, имеющие с нами общие границы: мы предпочли бы жить с ними в добрососедстве: однако готовы нанести сокрушительный удар по любой стране, которая запятнает себя пособничеством подрывным элементам».
Обычно в ответ на подобную риторику они только усмехались, так как люди, именуемые подрывными элементами, были они сами и те, что находились рядом с ними, в той же комнате: пили воду, писали письма, стригли ногти… Иногда они позволяли себе едкую насмешку или – это обычно были Чарльз и Вуси – разражались ответной риторикой, сотрясая воздух призывами к восстанию. Но с приближением начала активных действий надобность в идеологических спорах отпала.
– Аж поджилки трясутся, – процедил Вуси.
Джой подняла голову, словно сомневаясь – вопрос ли это и нужно ли отвечать.
Эдди шмыгнул носом и с безразличным видом задрал голову, как будто переадресовывая вопрос высокопоставленным должностным лицам, позволяющим себе делать подобные заявления.
То была своеобразная проверка, напоминание об опасности, таящейся в мирной, напоенной зноем и жужжанием мух, убаюкивающей атмосфере гостиной. Своим молчанием они ответили: не бойся, мы понимаем.
– Я не нахожу иного объяснения тому, что он до сих пор находится у власти, – развил Вуси свою мысль. – Нагнетание страха – вот все, на что они могут рассчитывать. После трехсот лет абсолютного господства. После смены стольких правительств! Это же просто призраки. А не люди.
– Ну так и что? – дернув бородкой, подхватил Чарльз. – Это лишь показывает власть страха – не коллапс власти.
– Вот именно. Иначе бы нас здесь не было, – некстати ввернула Джой. Некстати – потому что их пребывание здесь не требовало объяснений. Это подразумевалось само собой и не нуждалось в словах.
– «Если бы белые перестали бояться черных, это стало бы решением всех проблем»? – с усмешкой процитировал Эдди избитый лозунг либералов.
Чарльз с трудом подавил в себе желание огрызнуться: мол, они не нуждаются в уроках политэкономии и классовой борьбы.
– Черт возьми, старина! Неужели нам нужно доказывать друг другу, что они обречены? Конченые люди. И конченый режим.
Джой уловила за его горячностью страх обнаружить собственную нерешительность. Тем, кто занимается этой… деятельностью (она никак не могла заставить себя употребить слово «дело»), не следует заводить романы. Плохо, когда люди знают друг друга изнутри.
– Не беспокойся. Они нервничают, потому, что знают, кто им противостоит.
Когда Эдди высказывался высоким штилем, он напоминал себя прежнего – чернокожего подростка, для которого уличные потасовки стали одной бесконечной репетицией того, что им предстоит совершить.
– Они подписали себе смертный приговор, когда взяли первого раба.
Чтобы понять Вуси, нужно было послушать подобные изречения и посмотреть ему в лицо. Он привык разговаривать, не глядя на собеседника, но, как Джой однажды сказала Чарльзу (речь шла об эзотерике; вообще-то она избегала любых тем, отдалявших ее от Эдди и Вуси), у него были такие глаза, как у Филиппа IV на портрете Веласкеса: под каким углом ни смотри, наткнешься на этот пристальный взгляд.
– Неважно, сколько нам еще здесь торчать. Они не остановят нас потому, что мы сами не можем остановиться. Каждый миг ожидания приближает нас к победе.
Зашелестели страницы – Эдди искал нужную заметку, чтобы проиллюстрировать свою мысль.
– Ввод в строй атомной электростанции в Кеберге снова откладывается. Что скажешь, Вуси?
– Да, я читал.
Джой с Чарльзом не знали, участвовал ли Вуси в нападении на атомную электростанцию на мысе Доброй Надежды в начале этого года, незадолго до ее запланированного открытия. Классическая акция – так об этом писали в газетах. Стратегический объект выведен из строя, разрушения огромны, человеческих жертв нет.
Интересно, знает ли о нем Эдди больше, чем они? Его реплика вроде бы говорила в пользу такого предположения. Он либо знал, либо сгорал от любопытства, надеясь хитростью и лестью вытянуть из товарища ответ на занимавший его вопрос. Однако Вуси не клюнул на удочку.
Эдди отступил.
Чарльз взял у него газету.
– А что говорит Комитет белых граждан Кейптауна? Кеберг всего лишь в тридцати километрах от города. Запросто доберешься на велосипеде. Представляете, что будет, когда она заработает? Но вы обратили внимание, как это подано? Они рассуждают о безопасности так, словно речь идет о гипотетическом ограблении ювелирного магазина, а не об объекте, на который уже было совершено успешное нападение?
– Никто не хочет попасть в тюрьму, – осторожно промолвила Джой.
Чарльз ответил ей ласковой улыбкой, однако настроен он был критически.
– Есть разные способы выражения мыслей. Журналист может сказать неугодное властям так, что и не придерешься. Но эти ребята из Комитета сидят, подложив под задницу талмуды с инструкциями… Да что я говорю… Чтобы действовать с умом, нужно как минимум иметь мозги.