Корунд и саламандра

— Может, и неплохой, — говорит секретарь.
— Однако вряд ли способный перевесить коронационную клятву? — продолжает за него посол. — Иногда я и сам так думаю. Но мы обязаны сделать все возможное…
8. Луи, король Таргалы
Король не входит — врывается в комнату.
— Что случилось? Меня как дернуло что — сюда!
— Анже нашел, — говорит Серж.
Я рассказываю — о мече, о планах князя Гордия, о разговоре посла с секретарем… я тороплюсь, перескакиваю с одного на другое, в конце концов, Серж останавливает меня и предлагает начать сначала. Во второй раз мне удается говорить почти спокойно.
— Вот оно что, — произносит король, выслушав до конца. — Ну ладно же!
Он подходит к мечу и с минуту стоит молча, глядя не то на изукрашенные ножны, не то в ночь за окном. Я замираю. Тревожный холодок течет по спине. Что-то будет…
Король Луи смыкает ладонь на рукояти. Неуловимо быстро меч оказывается у него в руке, сверкая голубоватыми искорками по краю клинка.
— Ты славный меч, Упивающийся, — громко, отчетливо и торжественно говорит король. — Но пока тебе придется пожить в ножнах. Я не собираюсь воевать.
Голубые искорки гаснут. Клинок прячется в ножнах с глухим разочарованным шорохом. Король глубоко, прерывисто вздыхает. И говорит, не дав себе и секунды передышки:
— Я благодарю тебя, Анже. Ты спас нас от ненужной войны. — Губы короля презрительно кривятся: — Рудные горы и северное побережье! Они меня совсем за дурачка держат?! Первое, что сделаю я, — пошлю гонца к Егорию.
— Это кто? — шепотом спрашиваю я Сержа.
Король слышит и отвечает мне сам:
— Егорий — король Двенадцати Земель. Он тоже предлагал мне союз. — Король Луи жестко усмехается, и в его голосе я вновь слышу огонь и сталь. — Теперь, когда я знаю больше, мы можем вернуться к этой идее. Готов поспорить, у нас будет свой порт на их северном побережье!
Король размышляет, и в глазах его я вижу сталь. Как страшен он был бы с Упивающимся в руках, думаю вдруг я.
— Я знаю, послушник не может принимать награды, — говорит король. — Я награжу монастырь. Но я запомню, что награду заслужил послушник Анже.
 
НОЧЬ ОЖЬЕ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
— Наконец-то, — вздыхаю я. В келье сумрачно, тихо и спокойно, и ждут на столе «серебряная трава», Юлина брошка, амулет короля Валерия и Сержев гномий нож. И никаких тебе интриг, кроме давно позабытых…
— И ни капельки не гордишься? — Серж усмехается. — Благодарность королевская, не абы что.
— Горжусь, пожалуй, — признаюсь я. — Заколдованный король тоже не абы что. Только здесь спокойнее.
— Это да. — Серж валится на свою койку. — Отдыхай, Анже. Ты вчера выдохся, да и до того…
— А завтра на огород? — ехидничаю я.
— Обойдешься, — парирует Серж. — Пора и за дело.
— Наконец-то, — ублаготворенно заявляю я.
Серж не замечает, как «серебряная трава» оказывается в моей руке. Да, честно говоря, я и сам этого не замечаю…
2. Васюра, капитан Тайной службы короля Андрия
Васюра вваливается с пьяной непринужденностью, обложив руганью кого-то в коридоре и хлопнув дверью. И мгновенно трезвеет.
— Время, — почти шепотом сообщает он. — Простились?
— Да, — так же тихо отзывается Ожье. — Я готов.
— Пропуск мне пока отдай.
Ожье вытягивает из-под ворота серебряную бирку. Снимает, подкидывает на ладони:
— Держи.
— Но, Васюра… — Юлия стремительно подходит к гостю.
— Ни слова, — прерывает он. — Я все понимаю, клянусь вам, Юлечка. Я виноват перед вами, знаю. Но мужчина не может вечно сидеть при жене.
— Я только хотела знать…
— Вам незачем знать, — решительным шепотом отвечает Васюра. — И, умоляю, никому ни слова. Ваш муж проводит время с капитаном Сергием, или с отцом Лаврентием, или…
— Да, я поняла. — Юлия кивает. — Но неужели мне нельзя…
— Юли…
— Да, Ожье, — всхлипывает Юлия. Обнимает мужа, прижимается к нему — всего на миг. И отстраняется, безмолвно принимая его решение.
Ожье протягивает руку, ласково касается ее щеки. И быстро выходит вслед за Васюрой.
3. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
— С ума сбрендил. — Серж глядит на меня по-настоящему сердито. — Тебе, Нечистый тебя побери, что сказано было?!
— Но я ведь чуть-чуть…
— Ну да, чуть-чуть! Было уже с тобой, откачивали!
— Но мне совсем не плохо. Я и не устал даже!
— Болтай больше! — Серж выхватывает у меня серебряный шнурок, кидает на стол и уже тише говорит: — Пойми ты, Анже, гнать некуда. Ведь себе только хуже делаешь!
— Ладно, — вздыхаю я. — Больше не буду. Прости, Серж. Но я, правда, не устал.
Серж только рукой машет и отворачивается. Хорошо, подошло время трапезничать, а то я уж начинаю бояться, что он всерьез рассердился. Но обед приводит Сержа в благодушное настроение, и под моим умоляющим взглядом он сдается:
— Ну что с тобой поделать, друг Анже! Давай посидим чуток в саду под солнышком, а потом…
Правда, он старается сидеть под солнышком как можно больше. Но в саду стоит удивительная тишина, на ранних вишнях в робкой зелени молодых листиков уже проклевываются бутоны… И верно ведь, гнать некуда, думаю я. Когда еще случится вот так спокойно посидеть под благодатным весенним солнышком.
И, уже вернувшись в сумрачную келью, не сразу берусь я за «серебряную траву». Сначала благодарю Сержа за то, что он выпихнул меня из тьмы Смутных времен в цветущую весну.
И Господа — за свет этой весны.
4. Ожье, вассал короля Андрия
Горит костер, кипит в котелке похлебка, сидят рядом парни, для которых он свой. Кое с кем из них Ожье сошелся коротко еще на пути в Двенадцать Земель, с другими познакомился только неделю назад, когда выехали из Славышти на юг. Нормальные парни, не хуже и не лучше тех ребят, с которыми он простился навсегда в Корварене. Разве что с поправкой на чужие обычаи… но к обычаям он уже привык. И разве ему здесь хуже, чем там? Лучше… хотя он и сам еще не понимает толком почему. Может, из-за простоты общения, зачастую отметающей воинскую субординацию и условности благородного обхождения? Или из-за интереса к жизни, подогреваемого тем удивительным, чего не видел он ни дома, ни в Корварене? Да что говорить, хотя бы потому, что Юли рядом, что слушаются руки, что Сергий с Васюрой скучать не дают… Жизнь полна смысла, прав был король Андрий, прав! И волна горячей, истовой благодарности к новому сюзерену накрывает бывшего гвардейца Анри Грозного.
Васюра возникает из темноты, присаживается рядом.
— Еще раз, Ожье. Последние мелочи. Сейчас полнолуние, колдун ночует за оградой лагеря, под открытым небом, под луной… он ставит вокруг себя защитный круг из луноцвета. Ты увидишь. Светиться будет, слабо, но мимо не пройдешь. — Васюра достает нож и чертит на земле, в пляшущем свете костра: — Вот лагерь, вот дорога, вот постоялый двор, мы там переждем время до ночи, но ты свернешь раньше. Вот здесь… — Нож Васюры чертит извилистую линию поперек дороги. — Здесь дорогу пересекает балочка. Переждешь в ней до вечера, а потом… гляди, здесь балочка впадает в овраг, там ручей. Тебе туда нельзя. Можешь наткнуться на людей Гордия. Ты выберешься наверх раньше. И выйдешь вот сюда… — Нож чертит короткую линию от балочки в сторону лагеря и втыкается в кружок, обозначающий лежбище колдуна.
Оставив нож обозначать цель, Васюра выуживает что-то из кармана.
— Ворот расстегни.
— Что это?
— Обычный талисман. — Васюра сует ладонь Ожье под нос. На ладони спутанным комком лежит пестрый шнурок. — Голову нагни, завяжу. Волосы из грив трех кобылиц, белой, рыжей и вороной. Многие носят, особенно в дороге. Ничего необычного.