Гиена Сенекозы

А потом на ранчо появилась Эллен Фарен. Отчего ей вздумалось отдыхать от светской жизни в Нью-Йорке на восточно-африканском ранчо – бог весть. Вообще-то Африка – не место для женщин. Именно так Людтвик, также приходившийся ей сколько-то-там-юродным братом, и сказал, хотя был невероятно рад ее приезду. Что до меня, я никогда особенно не интересовался девушками, чувствовал себя в их присутствии крайне глупо и всякий раз спешил поскорее откланяться. Однако в нашей глуши белых было всего несколько человек, и общество Людтвика успело порядком мне наскучить.
Эллен была молода и хороша собой. Розовые щечки, золотистые локоны, огромные серые глаза, стройная фигура...
Она стояла на просторной веранде; краги, шпоры, куртка и легкий пробковый шлем удивительно шли ей. Я, сидя на жилистом африканском пони, глазел на нее и чувствовал себя крайне неуклюжим, грязным и глупым.
А Эллен увидела перед собой коренастого парнишку с песочного цвета шевелюрой и водянистыми, сероватыми глазами, невзрачного и несимпатичного, облаченного в пропыленный костюм для верховой езды и перепоясанного патронташем, на котором с одной стороны болтался крупнокалиберный кольт, а с другой – охотничий нож устрашающей длины.
Я спешился, и она подошла ко мне, протягивая руку.
– Меня зовут Эллен, – заговорила она, – а ты, я знаю, Стив. Кузен Людтвик о тебе рассказывал.
Я пожал ее руку, и дыхание мое остановилось – каким восхитительным может быть простое прикосновение!
Эллен принялась осваиваться на ранчо с неимоверным энтузиазмом – она все делала именно так. Пожалуй, я никогда не встречал человека более жизнерадостного, умевшего так наслаждаться жизнью. Она просто кипела весельем и задором!
Людтвик отдал ей лучшую лошадь на ранчо, и вскоре мы объездили всю округу.
Эллен очень интересовалась черными. Те, не привыкшие к белым женщинам, боялись ее. Только позволь ей – тут же спешится и примется играть с негритятами. Никак не могла понять, отчего к черным нужно относиться, как к грязи под башмаками. Мы много об этом спорили, но убедить ее я не сумел и просто выпалил: она-де ничего здесь не знает и потому должна поступать, как я говорю. В ответ она надула свои прелестные губки, обозвала меня тираном, пришпорила лошадь и унеслась в вельд, на прощание обернувшись и бросив мне презрительную улыбку. Распущенные волосы ее стелились по ветру...
Тиран... Да я с первого дня стал ее рабом! Мне и в голову не приходило, что она может полюбить меня. Не оттого, что Эллен была на несколько лет старше или что в Нью-Йорке у нее остался милый (а скорее, даже не один). Я просто преклонялся перед ней. Само ее присутствие одурманивало, и я не мог представить себе жизни более сладкой, чем преданное, рабское служение ей.
Однажды я чинил седло, и вдруг на веранду вбежала Эллен.
– О, Стив! – воскликнула она. – Там такой романтичный дикарь! Идем скорее, скажешь мне, как его зовут!
Она схватила меня за руку и поволокла на двор.
– Вот этот! – Она наивно указала на Сенекозу, стоявшего с надменно поднятой головой и скрещенными на груди руками.
Людтвик, разговаривавший с колдуном, не обращал на Эллен внимания, пока не покончил с делами, а затем обернулся, взял ее за руку и увел в дом.
Я снова оказался один на один с этим дикарем, но на сей раз он даже не взглянул в мою сторону. Невозможно описать охватившую меня ярость: он неотрывно смотрел на Эллен, и его змеиные глаза выражали такое...
В тот же миг я выхватил кольт и прицелился, но рука дрожала от гнева, точно лист на ветру. Несомненно, Сенекозу следовало пристрелить, как змею, стереть с лица земли эту гадину!
Он перевел твердый, немигающий взгляд на меня. Нет, такого отстраненного, ироничного спокойствия не может быть в глазах человека!
Я не смог спустить курок. Несколько мгновений мы стояли друг перед другом, затем он повернулся и величественно зашагал прочь. Я смотрел ему вслед, беспомощно рыча от ярости.
Сенекоза скрылся из виду, и я удалился на веранду. Что за таинственный дикарь! Что за странной властью он обладает? Не ошибся ли я, не почудилось ли мне вожделение во взгляде, которым он провожал Эллен? Мне во всем моем юношеском безрассудстве казалось невероятным, чтобы черный – неважно, каково его положение, – вот так смотрел на белую женщину. И самое удивительное: отчего я не смог выстрелить? Кто-то коснулся моего плеча, и я вздрогнул.
– О чем задумался, Стив? – со смехом спросила Эллен и, прежде чем я смог хоть что-то ответить, продолжила: – Ну разве не прелесть этот вождь, или кто он там, этот дивный дикарь? Пригласил нас в гости, к себе в крааль – так это, кажется, называется? Словом, куда-то в вельд. Мы обязательно поедем!
Я вскочил, точно ужаленный, с яростным криком:
– Нет!
– О, Стив, – ахнула она, – как ты груб! Он вел себя как настоящий джентльмен. Не правда ли, кузен Людтвик?
– Ja, – умиротворенно кивнул Людтвик. – Мы вскоре поедем к нему в крааль. Этот дикарь – сильный вождь. С ним будет хорошая торговля.
– Нет! – бешено выдохнул я. – Если кому-то нужно ехать, поеду я. А Эллен и близко не подойдет к этой твари!
– Распрекрасно! – с негодованием передернула плечами Эллен. – Может быть, вы, мистер, мой хозяин?
Эллен был крайне упряма. Несмотря на все мои старания, они решили отправиться в деревню, где жил колдун, завтра же.
Вечером, когда я сидел на веранде при свете луны, она подошла ко мне и присела на подлокотник моего кресла.
– Ты ведь не сердишься на меня, Стив? – доброжелательно спросила она, обнимая меня за плечи. – Не злишься?
Злиться? Нет! Скорее, я обезумел от прикосновения ее нежного тела, и то было безумие рабской преданности. Хотелось пасть ниц к ее ногам и целовать ее изящные туфельки. Неужели женщины ничего не знают о том, как действуют на мужчин?!
Я нерешительно взял ее руку и поднес к своим губам. Наверное, она почувствовала мою преданность.
– Дорогой мой Стив, – ее слова ласкали и нежили, – идем, погуляем под луной.
Мы вышли за частокол. Следовало бы захватить оружие – при мне не было ничего, кроме длинного турецкого кинжала, который я носил вместо охотничьего ножа. Однако она не позволила.
– Расскажи мне про этого Сенекозу.
Поначалу я очень обрадовался представившейся возможности, но тут же подумал: а что говорить? Что гиены сожрали какого-то масайского царька?
Что колдуна до смерти боятся все туземцы? Или как он смотрел на нее?
Мои размышления были прерваны громким криком Эллен: из высокой травы выскочил зверь, едва различимый в свете луны. Что-то тяжелое и лохматое обрушилось на меня. В ужасе я успел вскинуть руку, в которую немедленно впились острые клыки, и упал на землю, яростно отбиваясь. Вскоре куртка моя была разодрана в клочья, а клыки почти добрались до горла, но я наконец сумел вытащить нож и ударить вслепую. Клинок вонзился в хищника, и тот исчез, словно тень. Весь дрожа, я поднялся на ноги и пошатнулся. Эллен схватила меня за плечо и помогла устоять.
– Что это было? – выдохнула она, ведя меня к частоколу.
– Гиена, – ответил я. – По запаху узнал. Только никогда не слыхал, чтобы они вот так нападали...
Она вздрогнула. Позже, когда мне перевязали израненную руку, она подошла поближе и удивительно покорно сказала:
– Стив, я решила не ездить в эту деревню, если ты против.
После того как мои раны зажили, мы с Эллен, как и следовало ожидать, возобновили верховые прогулки. Однажды мы заехали довольно далеко в вельд, и она предложила скакать наперегонки. Ее лошадь легко обставила мою. Остановив ее, Эллен весело рассмеялась. Она поджидала меня на вершине маленького копи и, стоило мне приблизиться, указала на небольшую рощицу вдалеке:
– Деревья, смотри! Поедем туда, ведь в вельде почти нет деревьев!
Она пришпорила лошадь, а я, повинуясь некоему предчувствию, расстегнул кобуру, вытащил нож из ножен и переложил за голенище, где его вовсе не было видно.
Мы проделали около половины пути к роще, но тут трава перед нами расступилась, и из нее выступил Сенекоза в сопровождении двух десятков воинов.