Братство камня

Прочла она все и о втором способе – зачатии in vitro. У женщины забирают яйцеклетки и оплодотворяют их «в пробирке». Идея операции в холодной стерильной операционной понравилась Диане, и она продолжила чтение. Выяснилось, что на последней стадии эмбрионы возвращают в матку. Диана разозлилась на себя. Какая же она дура: вообразила – пусть и на мгновение! – что «в пробирке», за запотевшим от холода стеклом, пройдет вся беременность, а она сможет наблюдать, как в этой бесплотной среде растет и развивается, ее дитя!
Стойкие фобии воздвигли между ней и любым из вариантов искусственного оплодотворения непреодолимую стену. Все ее тело, и особенно матка, никогда не примет участия в цепи чудесных превращений, не выполнит своего предназначения. У Дианы началась глубокая депрессия, она попала в клинику, а потом укрылась на вилле своего отчима Шарля Геликяна, на склонах горы Ванту в Любероне.
Именно там, греясь на солнце и слушая стрекот сверчков, Диана приняла новое решение: она выберет усыновление, раз все остальные пути для нее закрыты. В конечном счете, усыновляя ребенка, женщина берет на себя моральные обязательства, отказываясь от уродливой попытки имитировать природу. В ее ситуации это самое логичное и честное решение. По отношению к самой себе. И к ребенку, который разделит ее жизнь.
Осенью 1997 года она предприняла первые шаги. Сначала ее всеми силами и средствами пытались отговорить. Формально полное усыновление разрешалось и одиноким, но на поверку получить согласие надзирающих органов оказалось крайне сложно: в подобных случаях инспекторы Национальной ассоциации всегда готовы были предположить гомосексуальные наклонности. Диана не отступилась, заполнила все документы, и потянулись долгие месяцы хождений по инстанциям. Конца и края ее мучениям не предвиделось.
Полтора года спустя отчим предложил Диане помощь. У него, по его словам, была возможность ускорить прохождение ее документов. Сначала она категорически отказалась, считая, что это позволит матери вмешаться – пусть и косвенно – в ее судьбу, но потом изменила решение. Мании, фобии и злость не должны помешать осуществлению столь важного плана. Диана так и не узнала, что именно предпринял Шарль Геликян, но через месяц она получила согласие Ассоциации.
Дело было за малым: найти приют, где бы ей предложили ребенка, – Диана почему-то всегда воображала, что это будет мальчик и она обретет его на краю света. Она связалась с множеством организаций, которые патронировали детские дома на разных континентах, и Шарль снова выступил посредником. Из года в год в очередном приступе меценатства он жертвовал значительные суммы Фонду Борья-Мунди, финансировавшему сиротские заведения Юго-Восточной Азии. Если Диана обратится в этот фонд, последний этап удастся преодолеть в сжатые сроки.
Диана дважды летала в Бангкок, чтобы окончательно урегулировать формальности, и три месяца спустя смогла отправиться в Ранонг. Шарль контролировал и выбор ребенка: в отличие от большинства приемных матерей Диана хотела, чтобы ребенку было лет пять, не меньше. Женщинам кажется, что новорожденные дети легче адаптируются, но Диане была отвратительна сама мысль о том, что некоторым малышам не повезло дважды: они не только сироты, но еще и слишком взрослые сироты, то есть «невостребованный товар».
Внезапно сидевший рядом с ней мальчик подскочил в кресле. Диана открыла глаза и обнаружила, что салон залит солнечным светом. Они приземлялись. В панике она прижала к себе ребенка и почувствовала, как самолет покатился по взлетно-посадочной полосе. «Это не шины шуршат о бетон, – отстранение подумала Диана. – В соприкосновение с реальностью пришли мои собственные мечты…»
 
5
Помимо многих других принятых решений, Диана собиралась в первый же день вернуться к своей обычной работе. Ей предстояло поскорее приучить Люсьена к распорядку их повседневной жизни. В тот момент она составляла доклад об «Околосуточном ритме крупных хищников в национальном парке Гванге в Зимбабве». Чтобы получить гранты Международного фонда защиты дикой природы, который уже спонсировал ее экспедицию в Южной Африке, закончить работу нужно было немедленно. Каждый день Диана отправлялась в лабораторию этологии факультета д'Орсе: ей выделили небольшой кабинет рядом с библиотекой, чтобы она могла свериться со всеми научными источниками.
Диана наняла для Люсьена няню: милая молодая таиландка училась в Сорбонне, говорила на безупречном французском и казалась воплощением доброты и нежности. Диана держала данное себе слово: уходила в девять утра и возвращалась в шесть вечера, но уже через неделю дала слабину. Каждое утро выходила из дома чуть позже. Каждый вечер возвращалась чуть раньше. Она ничего не могла с собой поделать: для нее начался «сезон любви», она хотела быть с сыном – и оставалась с ним.
Это было абсолютное счастье. Чем веселее улыбался ребенок, чем чаще проявлялась его детская непоседливость, тем дальше отступали страхи приемной матери. Люсьен объяснялся с Дианой жестами, смехом и гримасами. Он стремительно становился горожанином. Диана принимала игру, отвечала по-французски, стараясь не показывать своего изумления.
Она столько раз воображала себе это маленькое создание, что в ее мечтах уже сложился его вымышленный образ. Но сегодня ребенок был с ней, и все стало иным. Теперь рядом жил реальный мальчик, с реальным лицом и реальным темпераментом. Все, что она замыслила, рассыпалось в прах. Казалось, что Люсьен необычайно легко сбрасывает воображаемую оболочку, которую слепила для него Диана, являя ей и миру себя настоящего, неожиданного, потрясающего и бесконечно достоверного – потому что бесконечно подлинного.
Церемония купания Люсьена неизменно приводила Диану в восторг. Она без устали разглядывала его изящное тело, узкую белую спину, тонкие, как у птички, но крепкие косточки. Ни у одного из детей, которых она видела в приюте, не было такой восхитительной, гладкой молочно-белой кожи, под которой пульсировали синие жилки. Люсьен напоминал Диане цыпленка, жаждущего проклюнуться сквозь яичную скорлупу.
Другой момент чистого созерцания наступал, когда Диана укладывала сына спать и рассказывала ему на ночь сказку. Люсьен быстро засыпал, и она тоже погружалась в дремоту, убаюканная нежными касаниями своих пальцев. Теплота кожи. Легкое дыхание. Тонкие, легкие волосы, которые просто невозможно не ласкать. Откуда у него такие волосы? Из какого генного хранилища? Из чужих далеких краев. Именно эти слова всякий раз приходили в голову Диане в полумраке детской спальни. Каждая черта лица, все части тела говорили Диане о происхождении мальчика из чужих далеких краев – но это только сближало их и сплачивало.
Личность Люсьена представала перед Дианой как выстроенное из стекла здание. С течением дней она все лучше узнавала его формы, изгибы и вершины. Она всегда воображала, что Люсьен будет резвым, живым и непредсказуемым. А он оказался невероятно нежным и милым. Несмотря на повадки дикаря – он ел руками, не любил мыться, прятался, как только приходил кто-нибудь чужой, – мальчик проявлял восхищавшие молодую женщину восприимчивость и интуицию.
К чему себя обманывать? Люсьен был именно таким ребенком, какого она сама хотела бы произвести на свет.
Все, что так восхищало Диану в мальчике, соединялось в особом ритуале – пении и танце, которыми она могла наслаждаться бесконечно. Будь то ради игры или по природной склонности, но ее приемный сын предавался этим занятиям при малейшей возможности. Обнаружив страсть Люсьена, Диана купила ему ярко-красный кассетник с лимонно-желтым пластмассовым микрофоном. Малыш записывал свои выступления, аккомпанируя себе на импровизированных барабанах. Гвоздем номера становился оригинальный танец. Он неожиданно вытягивал ногу под прямым углом, ощупывал пальцами невидимую завесу, потом резко поворачивался, чтобы закружиться вокруг своей оси в другом ритме. Его маленькая фигурка съеживалась, наклонялась, откидывалась, раскрывалась, как крылья жука, изгибаясь в такт барабану.