Карантин

– Я же вам говорил, что остальные лекарства находятся на складе в консульстве, – отводя взгляд, пробормотал Никита. – Скоро их доставят…
– Месяц уже прошел, как вы здесь, – и где они? – досадливо махнул рукой Сан Саныч. – Знаю я вашего консула как облупленного! Все на сторону пойдет.
– Привезет, никуда не денется… – неуверенно пообещал Никита.
Он уже и сам сомневался, что сопровождаемые им из России медикаменты попадут по прямому назначению. Небольшую часть он привез сразу, а основной груз консул уговорил оставить пока на складе, аргументируя свое предложение плохими дорогами, отсутствием у него транспорта и военным положением в стране, когда такой груз могут конфисковать как правительственные войска, так и мятежники. Насчет дорог и транспорта консул оказался прав – двенадцать часов старый, разбитый «Лендровер» вице-консула, буксуя, натужно ревя, то и дело застревая в грязи размытой тропическими ливнями грунтовой дороги, добирался к месту назначения. А вот в отношении возможной конфискации груза консул врал безбожно. Военные патрули противоборствующих сторон, увидев документы Красного Креста, беспрепятственно пропускали груз, даже не досматривая его на предмет провоза оружия. Наивные люди, дети джунглей.
Похоже, и война для них была чем-то вроде развлечения.
– Как Же, привезет, – продолжал бурчать Сан Саныч. – От него дождешься… Он ведь из новых, как вы. Ничего, кроме денег, для него не существует. Все продаст.
В это время пигмей тихонько встал с табурета и быстренько вышмыгнул из бунгало.
– Стой! – закричал ему в спину Сан Саныч. – Куда?!
– Да пусть идет, – махнул рукой Никита. – Когда вы, наконец, поймете, что как платят, так и лечить надо.
– Что значит – пусть идет? – сурово нахмурил брови старый доктор. – Я его просил, чтобы ливень переждал. Теперь его через пару дней соплеменники на носилках с гнойной раной принесут. Хорошо, если не гангренозной… А потом, что значит – не платят?
Едите вы здесь за чей счет? От вашего нового правительства я за десять лет и гроша ломаного не получил.
– Натуральный обмен… – хмыкнул Никита. – Вы их лечите, они вас кормят. Почти как при коммунизме.
– Много вы знаете про коммунизм! – сварливо огрызнулся Сан Саныч.
– Да уж побольше вашего, – не остался в долгу Никита. – Вас почти сорок лет в стране не было, а я при так называемом развитом социализме пожил.
– Это вы-то пожили?! Что вы вообще в то время видели и понимали? – оседлал своего любимого конька старый доктор. – Наверное, еще школу не закончили, когда власть в стране поменялась!
Сан Саныч не совсем угадал. Был тогда Никита студентом, но знать об этом доктору не следовало – какое такое студенчество, когда по документам Никита проходил рядовым санитаром? Ну, может, не совсем рядовым – обыкновенному санитару так просто не доверят сопровождать медицинский груз, а затем еще три месяца стажироваться в российском отделении Красного Креста в Центральной Африке. Но на этот случай у Никиты была хорошая «легенда» – секретарша в Московском отделении, якобы по большой взаимной любви состряпавшая ему денежную командировочку в Африку. Для большей убедительности от нее раз в три-четыре дня приходили любвеобильные письма, которые Никита «по рассеянности» оставлял то здесь, то там. Кстати, письма приходили с завидной оперативностью – через три дня после отправки из Москвы. Как это может происходить в африканской стране, где идет гражданская война, международный аэропорт закрыт на карантин, а добираться по джунглям до бунгало Сан Саныча даже на машине не меньше двенадцати часов, Никита не понимал.
Тем более что в России, где пока не было ни гражданской войны, ни карантина, письмо из Москвы в Подмосковье шло как минимум неделю. Но здесь было так. Сан Саныч из природной деликатности «забытую по рассеянности» чужую корреспонденцию никогда не читал, но не только на него была рассчитана эта уловка. Однако, чем дальше, тем больше Никита убеждался, что его особа здесь никого не интересует – а тем более «забытые» где ни попадя письма. Кажется, из его миссии в эпицентр эпидемии «тофити» выходил сплошной пшик.
Напрасно Никита завел со стариком разговор на политические темы. Сан Саныча хлебом не корми, а дай поговорить о том, как раньше было хорошо, а сейчас – плохо. Знал он о переменах в России только понаслышке, но на все имел собственное мнение.
Почти сорок лет он безвыездно провел в Африке, колеся по всему континенту под флагом Красного Креста, и о состоянии в родной стране судил только по газетам да все ухудшающимся поставкам медицинского оборудования и препаратов. «Невъездным» в Советский Союз сделали его не политические взгляды, а экзотическая неизлечимая экзема, подхваченная где-то в Алжире еще в шестидесятые годы. Когда же лет через пятнадцать выяснилось, что заразиться от него экземой практически невозможно, он уже и сам не захотел уезжать. Родных у него в Союзе не осталось, к тому же за это время он превратился в настоящего трудоголика, ни дня не мыслящего себя без медицинской практики. Да и в Москве не настаивали на замене: богатейший опыт работы в Африке, помноженный на не поддающуюся сомнению лояльность сделали его незаменимым специалистом. Когда же в Африке из-за отсутствия субсидий одно за другим стали закрываться отделения Красного Креста Советского Союза и все сотрудники покинули континент, Александр Александрович Малахов остался. Остался здесь, на месте своего последнего назначения – то ли доктором, то ли знахарем, то ли колдуном. Наверное, и тем, и другим, и третьим, поскольку нужда заставила лечить людей как традиционными, так и народными методами. Пару раз с медикаментами ему помогла католическая миссия, один раз что-то перепало от Армии спасения, кое-что иногда поступало из международного центра Красного Креста. Однако все это были крохи. В основном приходилось пользовать больных местными травами, настойками, иглоукалыванием, несложными хирургическими операциями. Поэтому в своих политических воззрениях старый жилистый доктор основывался на наивных постулатах: если при Советском Союзе он мог помочь больному, а сейчас, когда все зарубежные филиалы бывшей сверхдержавы перешли под юрисдикцию России, нет – значит, Россия с ее политикой не государство, а дерьмо.
Во всевозможных с этим словом сочетаниях. И костерил старый доктор «новую родину» и в хвост и в гриву.
Никита слушал его вполуха – за месяц пребывания в джунглях он выучил все сентенции Сан Саныча чуть ли не назубок. Надоели они ему хуже горькой редьки, однако виду не показывал. Как и положено санитару, молча убрал стол, вымыл инструменты, уложил в стерилизатор и поставил его на бензиновую горелку.
– Полноте, Сан Саныч! – наконец с укоризной сказал он. – Я, наверное, в пятый раз слышу, как вы самоотверженно и бескорыстно трудились в Сомали во время засухи. Только времена-то переменились, и за просто так сейчас никто ничего не делает.
Он вынул из заднего кармана шорт плоскую бутылку виски и поставил на стол.
– И вот тому лишнее доказательство. – Никита с хитрой улыбкой подмигнул доктору.
Сан Саныч разулыбался – как и любой практикующий врач, он был не против пропустить рюмку-другую. Так сказать, для профилактики.
– Опять у американцев уколами подрабатывали? – спросил он.
– Само собой. Что умею, то продаю. Умею уколы делать – так почему это умение не продать? Тем более что у американцев рук не хватает. Вы-то больных «тофити» не лечите…
– Занесете мне еще эту заразу… – сокрушенно покачал головой Сан Саныч, однако в его взгляде не было и тени тревоги.
– Никак нет, – бодро парировал Никита, освобождая плод манго от косточки и нарезая мякоть в чистый поддон. – Главврач госпиталя доктор Брезенталь утверждает, что радикальнее средства, чем алкоголь, от «тофити» не существует. Ни один из алкоголиков в поселке не заразился.
Доктор поставил на стол две мензурки, придвинул поближе плетеные кресла, и они сели. Никита свернул с бутылки пробку, налил в мензурки на два пальца. Сан Саныч потянулся было к мензурке, но неожиданно хмыкнул, отвернулся, взял с манипуляционного столика иглу от шприца и протянул Никите.