Воздушный корабль
– Если так, пусть я лучше погибну! Да! Да! Пусть мой труп растерзают коршуны! Мой труп! Он будет охранять мои сокровища! Даже эти шакалы американцы не осмелятся переступить через мой труп! Или же мое проклятие падет на их голову, и их постигнет страшная кара в сем мире и в будущем!..
Ханмурадов фыркнул и сказал по-русски:
– И это говорит не старая ханжа в юбке, а профессор!
– Успокойтесь, коллега! – вмешался Власов, пытаясь этим обращением смягчить Бачелли, мозг которого явно работал ненормально. – Все устроится. Вернемся благополучно, я уверен в этом… Отберите наиболее ценное и легкое, и мы живо перетащим на борт…
Протяжно, все повышая тон, завыла сирена на борту «Альфы». Ханмурадову сначала даже показалось, что завыл Альфредо Бачелли; надрывный звук сирены хорошо передавал настроение археолога.
Сузи, наблюдавшему с борта дирижабля, видимо, надоело ждать: вместо того чтобы скорее переносить груз, они занимаются какими-то дискуссиями.
Спустившиеся ниже орлы при звуке сирены поднялись выше и разлетелись в стороны.
По мере того как сирена, дойдя до самых высоких, душераздирающих нот, начала понижать тон, и Бачелли стал как будто приходить в себя. Он перестал бегать, тряхнул головой и с видом приговоренного к смерти сказал:
– Хорошо. Я бессилен, я принимаю ваши условия. Я принимаю. Я… Где топор? Где молотки? Сун, Сун, бездельник! Ломайте ящики!
Завизжали гвозди, затрещали доски, одна за другой поднимались крышки ящиков, открывая подлинные драгоценности, при виде которых всякий археолог пришел бы в неистовый восторг.
Начался второй акт трагедии. Альфредо Бачелли откладывал одно, брал другое, снова откладывал, ругался, плакал, проклинал, торговался с самим собой, суетился, призывал небо, грозил адом…
Музейные редкости понемногу переносили на борт «Альфы».
Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, а Бачелли все рылся, отбирал, неистовствовал… Наконец работа была закончена. Оставалось забить оставшиеся ящики и зарыть в песок. Но тут археолог потребовал, чтобы взяли хоть один ящик с каменными изваяниями, хоть одну статуэтку из ящика – вот эту высеченную из камня фигурку лежащего верблюда. Сирена уже кричала, не умолкая, все устали и нервничали.
– Хорошо! – сказал Ханмурадов. – Я возьму этого шелудивого верблюжонка. Но с одним условием, господин профессор. Если будет крайняя необходимость, я выброшу его за борт, как балласт. Согласны?
Альфредо Бачелли зарычал, стиснул кулаки и, свирепо глядя на Ханмурадова, ответил:
– Хорошо! Хорошо-о-о! Но выбросите только со мною вместе. Согласны? Да! Да! Это мое условие.
И, не ожидая ответа Ханмурадова, он взял на руки, как ребенка, тяжелую статуэтку и понес на дирижабль, охая и вскрикивая от боли. Лаврова помогала ему. Буся и Власов поддерживали под руку, но Бачелли кричал как исступленный:
– Не надо! Оставьте меня в покое! Я сам!
…Альфредо Бачелли, приняв ванну, храпел в отведенной ему каюте, а экипаж «Альфы» работал всю ночь в поисках воздушного течения. «Альфа» почти вертикально поднималась все выше и выше. По мере того как она переходила от одного слоя к другому, ее направление менялось. Вначале ее понесло на запад, на высоте трех тысяч метров дирижабль попал в сильное северо-западное воздушное течение. Не была ли это «река», которая течет от полюса к экватору, возвращая тропическим странам охлажденные массивы воздуха?.. Наконец, поднявшись почти на семь километров над землей, «Альфа» пошла в ССВ – курс, наиболее близкий к искомому «воздушному Гольфстриму».
Два, три часа после полуночи курс не изменялся.
– Что ж, теперь можно и отдохнуть, – сказал Сузи. Ханмурадов предложил капитану заменить его до восхода солнца, но Сузи не соглашался. – Ты провозился с багажом этого археолога весь день и устал больше меня, – сказал он Ханмурадову. – Идите все спать. Я останусь один.
К утреннему чаю Альфредо Бачелли явился неузнаваемый. На нем был новый чистый фланелевый костюм, борода и усы аккуратно подстрижены, волосы гладко причесаны. Только на ногах были войлочные туфли. Сун разыскал в палатке Бачелли ботинки, которые археолог считал похищенными, но надеть их на опухшие ноги Альфредо Бачелли не мог. Войлочные туфли немного портили общий опрятный и даже элегантный вид профессора. Бачелли протер стекла золотых очков чистым бледно-палевым шелковым платком, поправил синий галстук с белыми горошинами и уселся за общий стол.
Его словно подменили. Любезно улыбаясь, он обвел глазами всех и в самых изысканных выражениях попросил извинения за свое вчерашнее поведение.
– Это все действие треволнений, жажды, голода, палящего зноя, – сказал он. – Увы, человек во многом еще остается рабом окружающей природы! Вы не испытывали на себе действие сирокко? Оно сказывается не только в физическом недомогании. Изменяется весь ваш жизненный тонус. Вас охватывает сплин, как говорят англичане. Вас ничто не интересует, ничто вам не дорого, гнетущая тоска…
– Говорят, изменение солнечной радиации под влиянием солнечных пятен оказывает огромное влияние на самочувствие некоторых больных, – заметил Ханмурадов.
– Не говорят, а так оно и есть. Влияние солнечных пятен на биологическую жизнь земли огромно, – сказал Власов.
– Я когда-то читала рассказ, – сказала Лаврова, – о двух влюбленных, которые поднимались на высокую гору. С подъемом их настроение, их характер изменялись. Они начали ссориться, любовь утратила все очарование.
– И что же с ними стало, когда они спустились с горы? – заинтересовался Ханмурадов, пытливо глядя в глаза девушки.
Лаврова рассмеялась и ответила:
– Конца рассказа я не помню. Кажется, они разошлись в разные стороны… – Чайная ложка со звоном выпала из рук Ханмурадова. – А может быть, они и женились, – добавила Женя, лукаво поглядев на него.
– На вашей «Альфе» влюбленным, во всяком случае, не угрожают такие ужасные испытания! – сказал Бачелли. – У вас здесь, в гондоле, идеальный климат. Не жарко, не душно, дышится легко, воздух озонирован. Я прямо ожил после этого ада пустыни!
– Простите, профессор, за вопрос, – обратился к археологу Ханмурадов, мы нашли вас в пустыне Гоби, которую более шестисот лет тому назад пересек ваш соотечественник – венецианец Марко Поло. В этом нет никакой связи?
– Самая тесная, – ответил Бачелли. – Я решил пройти весь путь Марко Поло. Сравнить то, что было во времена Поло, с тем, что есть сейчас. Увы, печальное сравнение…
У Альфредо Бачелли была странная манера рассказывать: скажет фразу и сделает паузу, словно диктует секретарю.
– От Бао-тоу через весь Китай, Монголию, Западный Тибет и Восточный Туркестан. Такой путь намечал я…
Пустыня! Пояс пустынь… К северу и к западу от Китая лежит пустыня Гоби. Желтовато-серый песчаный океан. К западу от Гоби – пустыня Такла-Макана и Туркестана. Еще западнее цепь пустынь тянется через Персию, Месопотамию, Аравию к Синаю и простирается в Африку – пустыни Ливии и Сахары…
Гоби, Такла-Макан, Соленая, Каменистая, Красная песчаная, Малая Нафуд, Дехна, Эгтих, Ливия, Сахара…
От Тихого до Атлантического океана через весь Старый Свет простирается гигантская сухая зона-лента.
– Почему она образовалась? – спросил Ханмурадов, воспользовавшись паузой.
Археолог молчал.
– Потому что до этой зоны не доходят влажные ветры океана, – пояснил Власов.
– …Она подобна руслу высохшей реки, – продолжал Бачелли, пересекающему весь земной шар.
Путь от Бао-тоу на запад. Суровые, безотрадные коридоры. Их пересекают высочайшие горные хребты…
Лухунская впадина близ Турфы! О! Самое низкое и самое сухое место на земном шаре. На двести метров ниже уровня моря. Прототип лунных морей. По местным преданиям, именно здесь был рай. Теперь это ад. Раскаленная печь.
Во дни карбона пустыня утопала в зелени, была населена животными. Я находил в песках кости мастодонта, древнейшего носорога, предка лошади, на камнях я находил отпечатки больших стрекоз и рыб каменноугольного периода.