Воздушный корабль

Воображение Бачелли заработало.
«Альфа» качается из стороны в сторону… Веревка ослабевает, ящики выскальзывают из пут и беспорядочно движутся по палубе… «Альфа» делает резкий крен… Ящик летит вниз через тучи и падает в Байкал, – «Альфа», наверно, сейчас летит над озером. И ящик погружается в бурные волны… Шелковые ткани с древними письменами… Непрочитанная история минувших веков…
– Ящик, мой ящик! – безумным голосом кричит Бачелли. Забыт животный страх перед грозой. Археолог сбрасывает на пол одеяло, подушки, прыгает с койки, катится по полу, поднимается и без палки, ковыляя больными ногами, направляется в коридор. Глаза расширены, волосы всклокочены, руки протянуты вперед…
– Куда вы? – останавливает его Буся.
– Ящики! Мои ящики! – вопит Бачелли и, почти падая на каждом шагу, добирается до двери на открытую палубу и пытается открыть ее.
– Остановитесь! Образумьтесь! – кричит вслед Буся, бежит за Бачелли, шатаясь от качки. А Бачелли уже открыл дверь, вышел на палубу и ползет на четвереньках к заветным ящикам. Ослепительный гром, громогласный свет. Именно так воспринял Буся это мгновение: «ослепительный гром» или «громогласный свет». Блеск молнии и удар грома произошли одновременно.
Буся щурит глаза, открывает их. Темно. Но вот видит распростертого ниц Альфредо Бачелли. Тело археолога движется к двери. Буся схватывает ногу, втягивает профессора в коридор и прихлопывает дверь. Неужели Бачелли убит молнией?.. Буся поворачивает тело профессора вверх и видит перед собой совершенно новое лицо – без золотых очков, без бороды и правого уса. А левый ус лихо поднят. Нос, закрытые брови, глаза будто профессорские. Очки, наверно, упали. Но почему же Буся не видит бороды и правого уса? Или молния повредила зрение Буси? Шкляр проводит рукой по подбородку Бачелли. Совершенно гладкий, словно только что от парикмахера… Буся, стоя на коленях, раздумывает над необычайным явлением. Коридор ярко освещается, но это уже не голубой свет молнии, а багрово-красный луч солнца, прорвавшийся сквозь тучи. Гром еще гремит, но уже внизу. «Альфа» стремительно поднимается, вырывается из полосы туч. Недаром Буся так старательно разогрел газ. Свет меркнет и вновь вспыхивает, уже золотисто-белый – солнце светит с голубого неба.
– Кто это? – спрашивает Власов. – Что такое? Профессор сбрил бороду и один ус? Наверно, гроза помешала ему добриться. Он расшибся? Жив?
– Ящики… – тихо произнес Бачелли и открыл глаза.
Стакан холодной воды, спирт к вискам – и Альфредо Бачелли пришел в себя. Опираясь на руку Власова, он прошел в кают-компанию.
– Иногда молния оставляет настоящие фотографические снимки на коже человека – например, изображения веток, листьев, которые находились вблизи во время удара молнии. Листок отпечатывается темно-синим цветом со всеми зубчиками, жилками, со всеми подробностями, и эта татуировка остается на всю жизнь.
Не менее изумительно и непонятно ведет себя и шаровидная молния. Однажды она проскользнула под платьем женщины, раздула его, прошла под корсажем и вышла на груди, порвав лишь белье. Иногда такая молния убивает наповал. Так был убит один полковник. На его лбу остался лиловый отпечаток металлического шара, который был прикреплен вверху палатки. Размер отпечатка и шара точно соответствовали друг другу…
Конечно, достоверность многих из этих фактов следовало бы еще проверить, но некоторые необычайные проделки молнии не подлежат сомнению. Свидетелями одного из них мы и являемся.
Подумайте, сколько увлекательнейших загадок задает нам молния! Мы научились уже искусственно воспроизводить ее, но пользоваться далеко еще не умеем. Взять хотя бы вопрос о том, почему молния то убивает, то нет. Почему одни трупы убитых разлагаются необычайно быстро, другие – в нормальное время; одни убитые сидят в той позе, в какой их застиг смертельный удар, другие обугливаются, испепеляются.
Или это – амальгамирование, фотографирование, молниеносная татуировка…
Власов, вероятно, еще долго рассказывал бы о проделках молнии, но его рассказы были прерваны неожиданным образом.
Вошел Сун. Увидев своего «господина профессора» с одним вздернутым усом, он вдруг схватился за бока и начал так хохотать, что все его худенькое тельце сотрясалось.
Альфредо Бачелли вдруг взбесился.
– Молчи, крысенок! – закричал он и, выскочив из-за стола, бросился на мальчика. Сун с проворством ящерицы убежал в коридор.
Бачелли бушевал. Его единственный ус нервно дергался.
– Довольно! Довольно с меня, я не желаю быть на положении пленника! Спускайте меня немедленно на землю.
– Примите брому, господин профессор, и ложитесь отдохнуть! – решительно сказал Ханмурадов. – Ваши нервы не в порядке. Когда вы отдохнете, мы поговорим.
И, несмотря на его протесты, Буся и Ханмурадов увели археолога в каюту, раздели и уложили. Лаврова заставила его выпить брому. Он повиновался, как ребенок, поблагодарил и скоро уснул.
На другой день к утреннему чаю Альфредо Бачелли явился вновь любезным и кротким. Он сбрил свой ус и выглядел помолодевшим. Но Бачелли уже привык к усам и бороде и очень беспокоился о том, отрастут ли волосы, сбритые молнией. На это никто не мог дать ответа.
– Весь вопрос в том, повреждены ли волосяные луковицы, – ответил Власов. – Через пару дней, во всяком случае, узнаем, является ли молния наилучшим средством для уничтожения растительности.
– А мне, знаете ли, пришла в голову одна идея, – с некоторым смущением сказал Альфредо Бачелли после чая. Он вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Я думаю о том, как бы скорее окончить это путешествие. Вы понимаете, что я больше всех заинтересован в этом. И вот я придумал… Я, конечно, не специалист, но моя мысль так проста, что я удивляюсь, почему никто из вас…
– В чем же заключается ваша мысль? – спросил Сузи, поглядывая на сложенный листок.
– А вот в чем, – ответил Бачелли и развернул бумагу. На ней был нарисован контур дирижабля. И посредине оболочки нечто вроде гигантского зонтика.
– Парусная оснастка в виде зонтика, охватывающего в середине корпус дирижабля. «Зонтик» можно складывать, когда дирижабль движется тягою пропеллеров, и раскрывать, когда идет по течению… Ветер сам раскроет его.
Сузи едва заметно усмехнулся – одними глазами – и спросил:
– И вы полагаете, что свободно летящий, без пропеллеров, дирижабль будет двигаться быстрее, если его оснастить парусами?
– Как же иначе? – удивился Бачелли. – Разве не для этого делают паруса на кораблях? Чем больше парусов, чем сильнее ветер, тем быстрее идет корабль!
– На море несколько иное, – ответил Сузи. – На море вода только поддерживает корабль, поддерживает и тормозит его ход, двигает же корабль ветер, надувая паруса. А у нас «Альфа» висит в воздухе, поддерживаемая газом в оболочке, который легче воздуха и несется вместе с воздушным течением.
– Но ведь и на море могут быть течения! Или на реке… Лодка идет вниз по течению. Ее несет течение воды. Люди гребут веслами – лодка течет еще быстрее. Если ветер попутный и поставить парус, лодка поплывет еще быстрее. Ведь так?
– Совершенно верно, – спокойно ответил Сузи. – В приведенном вами примере мы имеем сложение трех сил: течение воды, отталкивание при помощи весел и сила ветра. Но ведь в нашем случае мы имеем только одну силу – силу воздушного течения. Тут складывать нечего. Сколько бы вы парусов ни ставили, дирижабль не ускорит своего полета ни на один сантиметр по сравнению со скоростью самого ветра, потому что именно с такой скоростью он и движется. Посмотрите на ленты за бортом, они неподвижны.
– Все-таки не понимаю! – откровенно сознался Бачелли.
Сузи подумал и сказал:
– Быть может, такой пример вам покажется понятнее. Представьте себе, что под водой существует течение. В этом течении находится подводная лодка. Винт не работает – испорчен. Лодку несет по течению. И вот, чтобы ускорить ход лодки, моряки решают сделать «парус» вроде вашего или в виде плоскостей, поставленных поперек течения. Ускорит ли это ход лодки? Конечно, на заднюю поверхность плоскости «паруса» вода будет давить. Но с такой же силой «встречная» вода будет надавливать на переднюю поверхность плоскостей. Сила давления сзади будет уравновешиваться силой сопротивления впереди, а скорость останется прежней – равной скорости подводного течения.