Наш человек в Гаване

– Человек, другой бокал!
Склонившись к Милли и повернувшись спиной к доктору Гассельбахеру, Сегура стал напевать вполголоса «Я сорвал в саду розочку».
– Вы очень плохо себя ведете, – сказала Милли.
– Плохо? По отношению к вам?
– По отношению ко всем нам. Папа сегодня празднует мой день рождения, мне уже семнадцать. И мы его гости, а не ваши.
– Ваш день рождения? Тогда вы, безусловно, мои гости. Я приглашу к нашему столику танцовщиц.
– Нам не нужно никаких танцовщиц, – сказала Милли.
– Я попал в немилость?
– Да.
– А, – сказал он с видимым удовольствием, – это потому, что я сегодня не ждал около школы, чтобы вас подвезти. Но иногда я вынужден вспоминать и о службе в полиции. Человек, скажите дирижеру, чтобы сыграли туш «С днем рождения поздравляю».
– Не смейте, – сказала Милли. – Как вы можете быть таким... таким пошляком!
– Я? Пошляк? – Капитан Сегура расхохотался от души. – Какая она у вас шалунья, – оказал он Уормолду. – Я тоже люблю пошалить. Вот почему нам с ней так весело.
– Она мне рассказывала, что у вас есть портсигар из человеческой кожи.
– Если бы вы знали, как она всегда меня этим дразнит. А я ей говорю, что из ее кожи получится прелестный...
Доктор Гассельбахер резко поднялся.
– Пойду погляжу на рулетку, – сказал он.
– Я ему не понравился? – спросил капитан Сегура. – Может быть, он ваш старый поклонник, Милли? Очень старый поклонник, ха-ха-ха!
– Он наш старый друг, – сказал Уормолд.
– Но мы-то с вами, мистер Уормолд, знаем, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает.
– Милли еще не женщина.
– Вы судите как отец, мистер Уормолд. Ни один отец не знает своей дочери.
Уормолд смерил взглядом расстояние от бутылки шампанского до головы капитана Сегуры. У него появилось мучительное желание соединить эти два предмета друг с другом. За столиком позади капитана совершенно незнакомая Уормолду молодая женщина серьезно и одобрительно кивнула ему головой. Он взялся за бутылку шампанского, и она кивнула снова. Уормолд подумал, что она, наверно, так же умна, как и хороша, если безошибочно читает его мысли. Он позавидовал ее спутникам – двум летчикам и стюардессе голландской авиакомпании.
– Пойдемте потанцуем, Милли, – сказал капитан Сегура, – сделайте вид, что вы меня простили.
– Я не хочу танцевать.
– Клянусь, завтра я буду ждать вас у монастырских ворот.
Уормолд беспомощно махнул рукой, словно хотел сказать: «У меня духа не хватит. Помогите». Молодая женщина внимательно за ним следила: ему казалось, что она обдумывает создавшуюся ситуацию и всякое ее решение будет окончательным, потребует немедленных действий. Она выпустила из сифона немного содовой воды в свой бокал с виски.
– Ну пойдемте же, Милли. Не надо портить мой праздник.
– Это не ваш праздник. А папин.
– Какая вы злопамятная. Неужели, детка, вы не понимаете, что работа иногда бывает важнее даже вас?
Молодая женщина за спиной капитана Сегуры повернула носик сифона в его сторону.
– Не надо, – невольно сказал Уормолд. – Не надо.
Носик сифона был направлен вверх, прямо в шею капитана Сегуры. Палец она держала наготове. Уормолду стало обидно, что такая хорошенькая женщина смотрит на него с презрением. Он сказал:
– Да. Пожалуйста. Да.
И она нажала на рычажок. Струя содовой воды с шипением ударила капитана Сегуру в затылок и потекла ему за воротник. Откуда-то из-за столиков послышался голос доктора Гассельбахера: «Браво». Капитан Сегура выругался.
– Извините, – сказала молодая женщина. – Я хотела налить себе в виски.
– Себе в виски?
– В «Хейга с ямочками», – сказала она.
Милли захихикала.
Капитан Сегура сухо поклонился. Глядя на его маленькую фигурку, трудно было догадаться, как он опасен, – ведь только выпив, понимаешь, как крепок напиток.
Доктор Гассельбахер сказал:
– Мадам, у вас пустой сифон, позвольте принести вам другой.
Голландцы за ее столиком переговаривались смущенным шепотом.
– Пожалуй, мне опасно доверять такую вещь, как сифон, – сказала молодая женщина.
Капитан Сегура выдавил на своем лице улыбку. Казалось, она появилась не на том месте, где надо, – так случается с зубной пастой, когда лопнет тюбик.
– В первый раз в жизни мне выстрелили в спину, – сказал он. – Я рад, что стреляла женщина. – Он отлично вышел из положения; вода все еще капала у него с волос, а воротничок превратился в тряпку. – В другое время я захотел бы взять реванш, – добавил он, – но мне давно пора в казармы. Надеюсь, мы еще увидимся.
– Я не собираюсь уезжать, – сказала молодая женщина.
– Вы приехали отдохнуть?
– Нет. Работать.
– Если у вас будут затруднения с визой, – многозначительно сказал он, – приходите ко мне... До свидания, Милли. До свидания, мистер Уормолд. Я скажу лакею, что вы мои гости. Заказывайте все, что хотите.
– Такой уход делает ему честь, – заметила молодая женщина.
– Ваша меткость делает честь вам.
– Ударить его бутылкой шампанского было бы, пожалуй, слишком. Кто он такой?
– Его зовут Кровавым Стервятником.
– Он пытает заключенных, – сказала Милли.
– Кажется, я с ним подружилась.
– На вашем месте я бы на это не очень рассчитывал, – сказал доктор Гассельбахер.
Они сдвинули столики. Оба летчика поклонились и назвали трудно произносимые фамилии. Доктор Гассельбахер сказал голландцам с нескрываемым ужасом:
– Вы пьете кока-колу!
– Ничего не поделаешь. В три тридцать мы вылетаем в Монреаль.
Уормолд заметил:
– Раз платить будет капитан Сегура, давайте закажем еще шампанского. И еще кока-колы.
– Кажется, я уже больше не могу пить кока-колу, а ты, Ганс?
– Я бы выпил стаканчик «болса» [голландский джин], – сказал тот, который был помоложе.
– Не раньше Амстердама, – твердо заявила стюардесса.
Молодой пилот шепнул Уормолду:
– Я хочу на ней жениться.
– На ком?
– На мисс Пфунк.
– А она?
– Она не хочет.
Старший голландец сказал:
– У меня жена и трое детей. – Он расстегнул верхний карман. – Вот.
Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве».
– Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, – сказал Уормолд.
Молодая женщина – у нее были каштановые волосы и, насколько можно было разглядеть при неверном освещении, карие глаза – сказала:
– Давайте потанцуем.
– Я неважно танцую.
– Не беда.
Он прошел с ней круг.
– Да, вы были правы, – сказала она. – То, что они играют, называется румба. Это ваша дочь?
– Да.
– Какая хорошенькая!
– Вы только что приехали?
– Да. Команда самолета решила кутнуть, а я пошла с ними. Я здесь никого не знаю.
Ее голова доходила ему до подбородка, и он чувствовал запах ее волос; иногда они касались его губ. Он почему-то огорчился, заметив у нее на пальце обручальное кольцо. Она сказала:
– Моя фамилия Северн. Беатриса Северн.
– Моя – Уормолд.
– Значит, я ваш секретарь, – сказала она.
– То есть как? У меня нет никакого секретаря.
– Нет есть. Разве они вам не сообщили о моем приезде?
– Нет.
Ему не нужно было спрашивать, кто «они».
– Но я сама отправляла телеграмму.
– Я действительно получил какую-то телеграмму на прошлой неделе, но ничего в ней не понял.
– А какое у вас издание «Шекспира для детей»?
– 
«
Эвримен».
– Черт! Они мне дали не то издание. Понятно, что в телеграмме было все перепутано. Но я рада, что вас нашла.
– И я рад. Хотя немного удивлен. Где вы остановились?
– В «Инглатерре», но завтра я перееду.
– Куда?
– Ну, конечно, к вам, в контору. Мне все равно, где спать. Устроюсь в одном из кабинетов.