Наш человек в Гаване

– Когда вы уехали из Германии, доктор Гассельбахер? – спросила Беатриса.
– В тысяча девятьсот тридцать четвертом. Нет, я не повинен, в том, в чем вы меня подозреваете, моя юная дама.
– А я не это имела в виду.
– Тогда простите. Мистер Уормолд вам скажет: было время, когда я не знал, что такое подозрительность. Хотите послушать музыку?
Он поставил пластинку из «Тристана и Изольды». Уормолд подумал о жене, она теперь казалась ему еще менее реальной, чем испанский летчик. И не вызывала мыслей ни о любви, ни о смерти – только о «Вуменс хоум джорнэл» [буржуазный журнал для женщин], обручальном кольце с бриллиантом и обезболивании родов. Он посмотрел в другой угол комнаты на Беатрису Северн, – а вот эта принадлежала к тому же миру, что и роковое любовное зелье, безотрадный путь из Ирландии, разлука в лесу. Вдруг доктор Гассельбахер поднялся и выдернул вилку из штепселя.
– Простите, – сказал он. – Я жду звонка. А музыка звучит слишком громко.
– Вызов к больному?
– Не совсем.
Он снова разлил виски.
– Вы возобновили ваши опыты, Гассельбахер?
– Нет. – Он безнадежно оглядел комнату. – Извините. У меня больше нет содовой воды.
– Я не разбавляю, – сказала Беатриса. Она подошла к книжным полкам. – Вы читаете что-нибудь, кроме медицинских книг, доктор Гассельбахер?
– Очень мало: Гейне, Гете. Все только немцев. А вы читаете по-немецки, миссис Северн?
– Нет. Но у вас есть и английские книги.
– Я получил их от одного пациента вместо гонорара. Но, кажется, даже не открывал. Вот ваш бокал, миссис Северн.
Она отошла от полок и взяла бокал.
– Это ваша родина, доктор Гассельбахер? – она разглядывала цветную литографию конца прошлого века, висевшую рядом с портретом молодого капитана Гассельбахера.
– Там я родился. Да. Это крошечный городок – старые крепостные стены, развалины замка...
– Я была в этом городе, – сказала Беатриса, – перед самой войной. С отцом. Ведь это рядом с Лейпцигом?
– Да, миссис Северн, – сказал Гассельбахер, уныло наблюдая за ней. – Это рядом с Лейпцигом.
– Надеюсь, русские его не тронули?
В передней раздался телефонный звонок. Доктор Гассельбахер неохотно поднялся.
– Извините, миссис Северн, – сказал он.
Выйдя в переднюю, он закрыл за собой дверь.
– В гостях хорошо, а дома лучше, – сказала Беатриса.
– Вы, может, хотите сообщить в Лондон? Но я его знаю пятнадцать лет, а здесь он живет уже больше двадцати. Это старый добряк, мой лучший друг...
Открылась дверь, и вернулся доктор Гассельбахер.
– Простите, – сказал он. – Я что-то неважно себя чувствую. Может быть, вы зайдете послушать музыку в другой раз.
Он тяжело опустился на стул, взял бокал и снова поставил его на место. На лбу его блестели капельки пота, но ведь и ночь была сегодня сырая.
– Неприятные новости? – спросил Уормолд.
– Да.
– Я чем-нибудь могу помочь?
– Вы!.. – сказал доктор Гассельбахер. – Нет. Вы мне помочь не можете. Ни вы, ни миссис Северн.
– Это больной?
Доктор Гассельбахер покачал головой. Он вынул носовой платок и вытер лоб.
– Кто же из нас теперь не больной? – сказал он.
– Мы, пожалуй, пойдем.
– Да, ступайте. Я был прав. Людей надо лечить, чтобы они жили подольше.
– Не понимаю.
– Неужели никогда люди не жили мирно? – спросил доктор Гассельбахер. – Простите меня. Говорят, что доктора привыкают к смерти. Но я, видно, плохой доктор.
– Кто-то умер?
– Несчастный случай. Обыкновенный несчастный случай. Всего-навсего несчастный случай. По дороге на аэродром разбилась машина. Один молодой человек... – И он вдруг закричал в бешенстве: – Ведь всегда происходят несчастные случаи. Повсюду. Вот и это, наверно, тоже несчастный случай. Он слишком любил выпить.
– А его случайно не звали Рауль? – спросила Беатриса.
– Да, – ответил доктор Гассельбахер. – Его звали Рауль.
 
Часть четвертая
 
1
Уормолд отпер дверь. Уличный фонарь напротив неясно освещал пылесосы, стоявшие вокруг, как могильные памятники. Он двинулся к лестнице. Беатриса прошептала:
– Стойте, стойте... Мне кажется, я слышу...
Это были первые слова, произнесенные после того, как они закрыли за собой дверь квартиры доктора Гассельбахера.
– В чем дело?
Она протянула руку и схватила с прилавка какой-то металлический предмет; держа его, как дубинку, она сказала:
– Я боюсь.
«
Наверно, куда меньше, чем я», – подумал он. Оказывается, можно написать о человеке, а он вдруг возьмет и оживет. И как он будет жить? Интересно, узнал Шекспир о смерти Дункана где-нибудь в таверне или сначала кончил «Макбета», а потом услышал стук в дверь своей спальни?.. Уормолд стоял посреди магазина и тихонько напевал, чтобы себя подбодрить:
Они твердят, что круг – это круг,
И мое безрассудство их просто бесит...
– Тише, – сказала Беатриса. – Наверху кто-то ходит.
Ему казалось, что он боится только своих вымышленных героев, а не живого человека, у которого скрипят под ногами половицы. Он взбежал наверх, но дорогу ему преградила какая-то тень. Ему хотелось закричать и покончить со всеми своими выдуманными агентами разом – и с Тересой, и с механиком, и с профессором, и с инженером.
– Почему ты так поздно? – послышался голос Милли. Это была всего-навсего Милли; она стояла в коридоре, между своей комнатой и уборной.
– Мы гуляли.
– Ты опять ее привел? – спросила Милли. – Зачем?
Беатриса, крадучись, поднялась по лестнице, держа импровизированную дубинку наготове.
– Руди спит?
– По-моему, нет.
Беатриса сказала:
– Если есть какие-нибудь новости, он вас ждет.
Ну, раз выдуманные люди были настолько живыми, что могли умереть, их уж во всяком случае хватит на то, чтобы послать радиограмму! Он открыл дверь в кабинет. Руди зашевелился.
– Есть новости, Руди?
– Нет.
Милли сказала:
– Вы прозевали самое интересное.
– Интересное?
– Полиция носилась, как оглашенная. Вы бы послушали, как ревела сирена. Я думала, что это революция, и позвонила капитану Сегуре.
– Ну и что он сказал?
– Кто-то хотел кого-то убить, когда тот выходил из министерства внутренних дел. Наверно, думал, что это министр, но это был совсем не министр. Выстрелил из окна машины и был таков.
– А кто это был?
– Его еще не поймали.
– Да нет, кто был тот... в кого стреляли?
– Какой-то тип. Но он похож на министра. Где ты ужинал?
– В «Виктории».
– Фаршированного омара ел?
– Да.
– Я ужасно рада, что ты не похож на президента. Капитан Сегура говорит, что бедный господин Сифуэнтес так перепугался, что намочил в штаны, а потом напился в Загородном клубе.
– Сифуэнтес?
– Да ты его знаешь – инженер.
– В него стреляли?
– Ну да, по ошибке.
– Давайте сядем, – сказала Беатриса. Она говорила за них обоих.
Он предложил:
– В столовой?..
– Я не хочу сидеть на жестком стуле. Мне надо что-нибудь мягкое. Может, мне захочется поплакать.
– Ну что ж, если вас не смущает, что это спальня... – предложил он неуверенно, поглядывая на Милли.
– Вы знакомы с господином Сифуэнтесом? – сочувственно спросила Милли у Беатрисы.
– Нет. Я только знаю, что у него брошка.
– Брошка? Какая брошка?
– Ваш отец говорил, что здесь так называют бельмо на глазу.
– Это он вам сказал? Бедный папа. Он всегда все путает.
– Послушай, Милли, а не лечь ли тебе спать? Нам с Беатрисой надо еще поработать.
– Поработать?
– Ну да, поработать.
– Но сейчас уже поздно работать.
– Он платит мне сверхурочные, – сказала Беатриса.
– А что вы делаете? Учите все насчет пылесосов? – спросила Милли. – То, что вы держите в руке, называется пульверизатором.