Любить и беречь (Грешники в раю)
Звук, раздавшийся со стороны кровати, вывел его из задумчивости. Виконт повернул на подушке свое желтое лицо и уставился на Кристи. Послышалось осуждающее каркающее ворчание:
– Ты… Тебя мне не надо. Где твой отец?
– Мой отец умер, сэр, – отвечал Кристи, наклонясь над кроватью.
Гнев зажегся в черных глазах старика, но вдруг по-настоящему страшная улыбка тронула углы его губ.
– Значит, я скоро с ним встречусь, не так ли?
Кристи повертел в руках свой молитвенник и безнадежно отложил его в сторону. Он сейчас ненавидел себя за те муки, которые сам же испытывал, за беспомощность и за все те тривиальные, заезженные фразы, что так и лезли ему на язык. Он опять чувствовал себя малым ребенком – мальчишкой, охваченным ужасом при виде этой развалины, когда-то бывшей человеком, которого он ненавидел из принципа, из солидарности с Джеффри. Ведь Джеффри был его лучшим другом.
Он придвинулся ближе, чтобы попасть в поле зрения старика.
– Не хотите ли помолиться?
По привычке глаза виконта презрительно сузились. Прошло несколько секунд. Он отвернулся.
– Сам молись, – еле выдохнул он. Кристи открыл книгу Псалмов Давидовых.
– «Господь – Пастырь мой, – начал он самым прозаическим тоном. – Я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою…»
– Нет, не этот. Тот, что перед ним…
– Двадцать…
– Двадцать первый. – Глаза виконта закрылись в изнеможении, но губы по-прежнему кривила сардоническая ухмылка. – Читай, читай, пастор, – раздраженно проскрипел он, когда Кристи замешкался.
Он отыскал этот редко читаемый псалом.
– «Боже мой! Боже мой! Для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего, – читал он тихим голосом, и ничто не могло смягчить безнадежного отчаяния этих слов. – … К Тебе взывали они, и были спасаемы; на Тебя уповали, и не оставались в стыде. Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною…»
Неожиданный звук прервал молитву, и Кристи обернулся.
Глаза Эдуарда были закрыты, челюсти сжаты так, что лицо исказилось гримасой; но, несмотря на все его усилия, слезы катились из-под морщинистых век. Постепенно его плач слился в одну бессильную неутешную жалобу. Кристи коснулся его руки и сжал ее. Запястье виконта слабо дернулось, Кристи с трудом удалось разобрать его невнятные взволнованные слова.
– Ну же, давай, – бормотал старик, – давай, чтоб тебя…
– Я не… – Кристи был совершенно сбит с толку.
– Отпусти мне грехи!..
Пальцы старика свирепо, по-паучьи впились в его руку. Кристи поспешно приступил к молитве:
– Господь Всемогущий, который не желает погибели грешника, но хочет, чтобы тот отвратился от всякого зла и покаялся, даровал власть слугам Своим объявлять и провозглашать отпущение грехов, рабам Его. Эдуард, воистину ли и искренне ли раскаиваешься ты в прегрешениях своих?
– Воистину, – закрыв глаза, процедил старик сквозь зубы.
– Любишь ли ты своих ближних и милостив ли ты с ними?
– Да, да.
– Готов ли ты отныне начать новую жизнь, следуя заповедям Господним и впредь не сходить со святых путей Его?
– Да!
– Ступай с миром. Грехи твои прощены.
Виконт уставился на него с испугом и недоверием.
– Они прощены, – настойчиво повторил Кристи. – Бог, твой создатель, любит тебя. Верь этому.
– Если б я мог…
– Ты можешь. Прими это в сердце свое и пребудь в мире.
– Мир… – Рука старика бессильно упала, но глаза по-прежнему с мольбой были устремлены на Кристи. Все его надежды и чаяния свелись к одной мысли: он любим и прощен. Наставники учили Кристи, что в конце каждый надеется только на это.
– Милорд, – спросил он, – не желаете ли вы причаститься?
Не меньше минуты прошло, прежде чем старик кивнул.
Кристи быстро приготовил хлеб и вино, используя столик рядом с кроватью в качестве алтаря. Слова ритуала он произносил достаточно громко, чтобы Эдуард их слышал. Тот был так слаб, что смог проглотить лишь крохотный кусочек гостии и едва омочил губы в вине. Потом он замер в полной неподвижности, и только слабое трепетание тонкого кружева на воротнике ночной рубашки указывало на то, что он все еще дышит.
Тишина, вновь воцарившаяся в комнате, представлялась Кристи не тишиною покоя, но безмолвием безнадежности. Он немного помолился, затем опустился на стул, отдыхая. Стыд от сознания того, какой он плохой, неумелый священник, с новой силой напал на него; он возблагодарил Бога за это причастие: если бы не оно, его присутствие здесь стало бы полной бессмыслицей. Если бы он только сумел избавиться от постоянных мыслей о себе, перестал бы все время думать о том, хорошо ли он делает свою работу, и вообще забыл бы про то, что имеет дело с чужой болезнью и смертью, но сосредоточился бы на любви и искреннем сострадании больным и умирающим, – другими словами, думал он устало, если бы он был больше похож на своего отца… «Господи, дай мне силы сойти вместе с мертвыми во мрак, – молил он. – И помоги мне простить себя, если я не смогу».
Он наугад открыл свой молитвенник. Досада и смущение не покидали его – ведь даже в этот ужасный час его мысли всецело были обращены к своей собственной персоне, а вовсе не к душе умирающего, которую он явился приготовить в последний путь. Увы, сколько ни взывал он к Господу о поддержке и наставлении, уверенности нисколько не прибавлялось.
Время тянулось мучительно долго в этой душной темной комнате; фитиль лампы прогорел, и огонек в ней уже едва трепетал, грозя потухнуть. Кристи встал, чтобы прибавить света. Вдруг глухой звук со стороны кровати заставил его обернуться. Эдуард пытался приподняться на локтях.
– Помоги мне… помоги… о Боже… Я боюсь этой тьмы…
Кристи просунул руку под худые плечи старика и усадил его прямо.
– Джеффри? – Он уставился перед собой, не мигая. – Джеффри?
– Да, – Кристи солгал, не колеблясь, – да, отец, это Джеффри.
– Мой мальчик… – Он улыбался восторженно и даже горделиво. – Я знал, ты придешь.
Его голова дернулась и упала на левое плечо; долгий прерывистый вздох хрипло исторгся из его груди, и он умер.
Некоторое время Кристи держал невесомое тело в объятиях, затем опустил на кровать и осторожно закрыл мертвецу глаза.
– Ступай с миром, – прошептал он, – ибо Бог отпустил все грехи твои.
Тело виконта уже начало деревенеть, безошибочно указывая на то, что душа его отлетела. Кристи в последний раз причастил его и помазал тело маслом. В мрачной торжественности ритуала он наконец обрел меланхолическое успокоение. Закончив, он опустился на колени рядом с кроватью и стал молиться, сложив руки и прижавшись лбом к краю матраца.
В этой позе Джеффри его и застал.
2
Кристи не слышал шагов, но что-то, должно быть движение воздуха, заставило его поднять голову и поглядеть на дверь, ведущую в холл. На пороге стоял высокий черноволосый мужчина. Желтоватая, нездорового цвета кожа, обвислые щеки, черные глаза, горящие в провалах глазниц, – в какой-то миг Кристи просто опешил. Ему померещилось, что это сам Эдуард вернулся с того света, изрядно помолодев. Однако секунду спустя за спиною мужчины возникла женщина из плоти и крови, и Кристи понял, что перед ним никакое не привидение. Он торопливо поднялся с колен.
Посреди комнаты друзья встретились. Кристи открыл было объятия, но Джеффри протянул руку, и они ограничились рукопожатием и похлопыванием друг друга по спине.
– Господи, так это правда! – вскричал Джеффри, и его голос показался Кристи пугающе громким после долгой тишины. – Ты вырос и стал священником!
– Как видишь.
Хотя Кристи был рад встрече, перемена в облике старого друга крайне его огорчила. В шестнадцать лет Джеффри был крепким мускулистым парнем. Когда им случалось бороться, их силы, как правило, были равны, а в тех редких случаях, когда Кристи все-таки побеждал, это происходило лишь благодаря тому, что он был выше ростом. Теперь же Джеффри выглядел так, что, казалось, ударь его ребенок, и он свалится. Но обаятельная волчья ухмылка ничуть не изменилась, и Кристи по-прежнему готов был улыбаться в ответ, вместе смеяться, как когда-то, несмотря на мрачные обстоятельства их сегодняшней встречи.