Птичка певчая

Я пристально смотрела в глаза Кямрану, ожидая, что он не выдержит поединка и отвернется. Но все было напрасно. Он отвечал мне таким же пристальным взглядом, точно хотел сказать: «Напрасно стараешься, я все знаю!..»
И тут я поняла, что партия проиграна. Я потупила голову и принялась вытирать платком свои грязные руки.
— Развлекаетесь, шалунья, не так ли?.. Ну что ж, сейчас мы посмотрим… Покатаемся вместе!..
Ловким движением он швырнул куртку Мюжгян.
— Эй, Кямран! — раздался голос тетки из окна. — Не будь ребенком! Ты не справишься с этим чудовищем. Она сломает тебе шею!
Ребятишки почувствовали, что сейчас будет нечто забавное, и отступили назад. Мы остались вдвоем у качелей.
— Ну, чего ждешь, Феридэ? — улыбнулся кузен. — Может, боишься?
— Этого еще не хватало! — ответила я, не осмеливаясь, однако, смотреть ему в лицо, и вскочила на качели.
Веревки заскрипели, качели плавно двинулись.
Я старалась быть осторожной и, раскачиваясь, только чуть-чуть сгибала колени, сохраняя силы в этом состязании, которое как я предвидела, будет нелегким.
Скорость нарастала. Дерево сотрясалось, листва трепетала. Мы молчали, стиснув зубы, словно одно только слово уже могло отнять у нас силы.
Опьянение от быстрого движения постепенно охватывало меня, сознание затуманивалось.
На миг голова Кямрана скрылась в густой листве граба. Его длинные волосы рассыпались и закрыли лицо.
— Ну как, вы не начали раскаиваться? — спросила я насмешливо.
— Увидим, кто еще раскается! — так же насмешливо отозвался Кямран.
Взгляд его зеленых глаз, сверкавший из-под растрепанных волос, порождал в моем сердце чувство ненависти, даже жестокости. Я сделала сильный толчок, и качели помчались еще быстрей. Теперь при каждом взлете наши лохматые головы исчезали в листве. Как во сне до меня донесся теткин крик:
— Хватит!.. Хватит!
Кямран повторил:
— Хватит, Феридэ?
— Это надо спросить у вас, — ответила я.
— Для меня нет! После чудесного известия, услышанного от Мюжгян, я никогда не устану.
Колени мои вдруг ослабли, и я испугалась, что веревки выскользнут из рук.
— Мог ли я надеяться, Феридэ… — продолжал Кямран. — Ведь я приехал сюда из-за тебя.
Я уже не отталкивалась, но качели по-прежнему взлетали с бешеной скоростью. Обняв веревки, я сомкнула кисти рук и взмолилась:
— Довольно!.. Слезем… Я упаду…
Кямран не поверил, что мне стало плохо.
— Нет, Феридэ, — сказал он, — или мы вместе упадем и разобьемся, или я услышу из твоих уст согласие выйти за меня.
Губы Кямрана касались моих волос, моих глаз. У меня подкосились колени. Рук я не разжала, но они соскользнули вниз по веревкам. Не подхвати меня Кямран в этот момент, я бы обязательно упала. Но у него не хватило сил удержать меня. Веревки качелей перекрутились. Мы потеряли равновесие и полетели на землю.
Открыв глаза, я увидела себя в объятиях тетки. Она прикладывала мокрый платок к моим вискам и спрашивала:
— У тебя что-нибудь болит, девочка моя?
Я подняла голову.
— Нет, тетя…
— Почему же ты плачешь?
— Разве я плачу?
— У тебя на глазах слезы.
Я прижалась лицом к тетиной груди и сказала:
— Наверно, я заплакала еще перед тем, как упасть.
 
* * *
Через три дня мы все вместе (а нам присоединились тетя Айше и Мюжгян) возвращались в Стамбул. Тетушка Бесимэ, узнав об этом из письма сына, примчалась на Галатскую пристань вместе с Неджмие встречать нас.
В первое время после нашего обручения я всех избегала, и прежде всего Кямрана. А он все стремился остаться со мной наедине, погулять, поговорить. Думаю, что, как и всякий жених, он имел на это право. Но что делать, коль я была самой неопытной и самой дикой невестой, какие только бывают на свете. Стоило мне увидеть, что Кямран направляется в мою сторону, как я, точно вспугнутая серна, стремглав бросалась наутек.
Через Мюжгян был послан ультиматум: Кямрану запрещалось при встречах обращаться со мной как с невестой. В противном случае я поклялась расторгнуть наше соглашение.
Иногда Мюжгян, как и в Текирдаге, приставала ко мне с расспросами, когда я уже была в постели:
— Зачем ты совершаешь эти безумства, Феридэ? Я ведь знаю, ты его любишь до смерти. Это же ваше самое чудесное время. Кто знает, какие прекрасные слова для тебя живут в его сердце?
Порой Мюжгян не ограничивалась только этим, а гладила своими хрупкими руками мои волосы и передавала слова Кямрана.
Съежившись в постели, я протестовала:
— Не хочу… Я боюсь… Мне стыдно…
Странно, не правда ли? Я ныла, не в силах отвязаться от Мюжгян, а когда она уж слишком приставала, начинала плакать.
Но когда Мюжгян отправлялась спать, оставив меня в покое, я повторяла про себя слова Кямрана и засыпала под их мелодию.
Тетка заказала в Стамбуле для меня дорогое обручальное кольцо с красивым драгоценным камнем, которое никак не шло к моим израненным пальцам.
Когда заказ был готов и привезен домой, тетка, желая сделать приятный сюрприз, подозвала меня к окну. Кольцо ослепительно засверкало в лучах солнца, которое вот-вот должно было скрыться за деревьями сада. Я зажмурилась на миг, сделала шаг назад, спрятала руки за спину и, чувствуя, что краснею, спряталась в тени портьеры.
Тетка не поняла меня и, кажется, удивилась, почему я от радости не кинулась ей на шею.
— Может, тебе не нравится, Феридэ? — спросила она.
— Очень красивое… Мерси, тетя, — сказала я холодно.
Кажется, мое поведение пришлось тетке не по душе. Однако вскоре она снова улыбнулась и сказала:
— Дай-ка руку, попробуем. Я заказала его по твоему старому колечку. Надеюсь, мало не будет.
Я стиснула за спиной пальцы, словно боялась, что тетка насильно будет тянуть меня за руку.
— Только не сейчас, тетя… Ни в коем случае…
— Не будь ребенком, Феридэ.
Я упрямо потупила голову и принялась рассматривать кончики ботинок.
— Через несколько дней мы устроим для наших родных небольшой прием, обручим вас…
Сердце мое бешено заколотилось.
— Нет, не хочу, — сказала я. — Если вы считаете, что это нужно обязательно, устройте прием после моего отъезда в пансион…
Меня следовало, конечно, отчитать. Тетка хотела, чтобы последнее слово все-таки осталось за ней. Она улыбнулась, поджала губы и сказала с иронией:
— То есть как это?.. Может, нам на церемонии обручения вместо тебя поставить заместителя? При бракосочетании — пожалуйста, но при обручении, дочь моя, такого обычая пока еще нет.
Мне нечего было ответить, и я продолжала смотреть в пол.
Чтобы как-то смягчить горечь назиданий, которые мне предстояло сейчас выслушать, тетка обняла меня и погладила по лицу.
— Феридэ, — сказала она, — мне кажется, уже настало время прекратить ребячество. Теперь я не только твоя тетка, но и мать. Думаю, нет надобности говорить, что я этому очень рада. Не так ли? Лучшей невесты Кямрану не сыщешь. Что хорошего, если б это была какая-нибудь чужая девушка? Ни характера не знаешь, ни семьи ее… Только… Слишком уж ты легкомысленна. В детстве, может быть, это не так страшно. Но с каждым днем ты становишься все более взрослой. Конечно, со временем станешь серьезнее, поумнеешь. До окончания пансиона, то есть до вашей женитьбы, остается еще четыре года. Срок довольно большой. Однако ты уже невеста. Не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать. Ты должна быть серьезной и рассудительной. Пора положить конец всем твоим шалостям, легкомыслию, упрямству. Тебе ведь известно, какой Кямран деликатный и тонкий.
Сейчас я не знаю, было ли в этой нотации, которая слово в слово запечатлелась в моей памяти, что-либо стыдное и оскорбительное, но тогда мне вдруг показалось, что тетка считает меня не вполне подходящей парой для своего драгоценного сына…
Точно желая проверить, насколько на меня подействовали ее наставления, она спросила: