Мастер-снайпер
Луны не было. Ночь была темной и ясной, давящей. Заключенные, повернувшись спиной к немцам, рассыпались цепью.
— Медяшки перед вами, их целая тонна. Надо все убрать, пока не пошел снег.
Снег? Но ночь была ясной.
Шмуль покорно запустил пальцы в грязь и нашел гильзу, затем еще одну. Было ужасно холодно. Он огляделся. Охрана ушла. Заключенные остались одни на полянке. Где-то далеко маячили темные тени деревьев. Над ними нависли звезды — пыль, замерзший газ и крутящиеся огненные колеса. Очень далекие, недостижимые. Поляна была еще одной бесконечностью, она все тянулась и тянулась. Они были одни.
— Глядите-ка, уснул, — засмеялся кто-то.
Еще один человек аккуратно лег на поляну, прижав плечи к земле. — Эй вы, шутники, нам ведь из-за вас достанется, — сказал все тот же смеющийся голос.
Еще один лег.
И еще.
Все они расслабленно падали, слегка поворачиваясь, колени у них подгибались, туловище застывало на месте, потом медленно клонилось вперед.
Шмуль остановился.
— Они в нас стреляют, — совершенно прозаично объявил кто-то. — Они стреля…
Пуля оборвала его фразу.
Только умоляющие вскрики нарушали покой ночи; больше не слышно было никаких звуков.
Пуля попала в горло стоящему рядом со Шмулем человеку и опрокинула его на спину. Еще один резко упал и начал булькать и хрипеть залитыми кровью легкими. Но большинство, получив пулю в смертельные точки, голову или сердце, погибали тихо и быстро.
Вот оно. Пришла эта ночь, подумал Шмуль. Nacht, Nacht, давящая, заявляющая на него свои права. Он всегда знал, что так это и случится, и вот она пришла. Шмуль понимал, что ему лучше бы закрыть глаза, но не мог этого сделать.
Кто-то побежал и бежал до тех пор, пока пуля не нашла его и не прижала к земле. Человек упал на колени, у него была снесена половина головы. На Шмуля упали горячие влажные капли.
Он стоял в одиночестве. Осмотрелся вокруг. Кто-то стонал. Ему показалось, что он слышит чье-то дыхание. Но это продолжалось полминуты, не больше. Повсюду лежали застреленные.
Шмуль, окруженный трупами, стоял посередине поляны. Вот теперь он действительно остался один. В темноте возникла движущаяся тень. Затем появилась еще одна. Шмуль видел, как солдаты сквозь темноту пробираются в его сторону. Он продолжал стоять не двигаясь. Немцы начали приседать на корточки рядом с телами.
— Прямо в сердце!
— А вон тот в голову. Этот парень, Репп, действительно умеет стрелять, а?
— Занимайся делом, черт бы тебя подрал, — крикнул голос, в котором Шмуль узнал любителя трубки. — Скоро появятся офицеры.
Солдат остановился в двух метрах от Шмуля.
— Что? Эй, кто это? — удивленно воскликнул солдат.
— Хаусер, я сказал, занимайся делом. Офи…
— Он живой! — заорал солдат и начал срывать с плеча винтовку.
Шмулю очень хотелось побежать, но ноги его не слушались.
И вдруг он помчался по поляне не разбирая дороги.
— Проклятье, я видел заключенного!
— Где?
— Остановите этого парня! Остановите его!
— Стреляй в него! Стреляй!
— Где он? Я ни черта не вижу.
Послышались и другие растерянные голоса. Когда вспыхнул свет, Шмуль как раз достиг деревьев. Немцев ослепило резкое белое сияние, и они потеряли еще несколько секунд. За это время Шмуль успел заметить, как в полосе света появился мастер-сапожник с автоматом в одной руке. Послышался свисток. Зажглись новые прожектора. Раздалась сирена.
И именно в тот момент, когда Шмуль переводил дыхание, на него снизошло откровение. Его охватило мгновение полного и ясного озарения, и правда, которая столько месяцев оставалась неизвестной, наконец-то вышла на свет. От волнения сердце у него подпрыгнуло. Однако времени не было. Он повернулся и, шатаясь, направился к лесу. Попробовал бежать. Сучья хлестали его как сабли. Однажды он споткнулся. Он слышал у себя за спиной немцев: там поднялась настоящая суматоха, сверкали огни, небо заполнилось сиянием сильных электродуговых прожекторов. Ему показалось, что он также слышит и шум самолета, во всяком случае, звук мощных двигателей — грузовиков или мотоциклов.
Затем свет исчез. Шмуль был совершенно растерян и до смерти перепуган. Сколько времени прошло с того момента, как он побежал, и как далеко он успел уйти? И куда бежит? А вдруг его поймают? Как ни странно, его ноги на неровной почве почувствовали тропинку. Ему очень хотелось отдохнуть, но он не мог себе этого позволить. Слава богу, пища и умеренный труд дали ему достаточно сил, а шинель согревала. Он счастливчик. Он сумел убежать.
Когда Шмуль наконец улегся в тишине огромного леса, уже вставало солнце. Он лежал и судорожно дрожал. Ему казалось, что он нашел среди деревьев склеп, купол которого образовывали сплетенные ветки деревьев. Здесь стояла мертвая тишина, нарушаемая только его дыханием. Наконец он почувствовал, что проваливается в сон.
Его последняя мысль была вовсе не об освобождении — кто может объяснить такую причуду? — а о сделанном им открытии.
Meisterschuster, мастер-сапожник — так он услышал или, скорее, подумал, что услышал. Но тот капрал был с севера Германии, он говорил отрывисто и быстро, а обстоятельства в тот момент были напряженными. Теперь Шмуль понял, что парень произнес слово, которое лишь чуть-чуть отличалось от Meisterschuster. Он сказал: Meisterschutze.
2
Облаченный в элегантный плащ-дождевик от Берберри, царственно стройный, невероятно щеголеватый, с тонкой полоской рыжеватых усов, призванных оттенить черты его мальчишеского, но уверенного лица, британский майор по имени Энтони Аутвейт устремился к крупной цели, которая сгорбилась над пишущей машинкой в одном из кабинетов чердачного этажа.
— Привет, дружище, — поздоровался майор, зная, что американцы ненавидят такое обращение, которое сейчас, зимой 1945 года, в Лондоне уже всем порядком поднадоело. — Тебе подарочек из Твелвленда.
Американец поднял взгляд, и на его открытом лице отразилось легкое недоумение.
Американца звали Литс, он был капитаном Отдела стратегической службы (ОСС). Он носил форму скучного оливкового цвета и серебряные нашивки и имел несчастный вид. Его когда-то стриженные ежиком волосы отросли и торчали во все стороны, а на лице начали появляться следы жировых отложений. Он только что приступил к печатанию заключительной части того, что вполне могло стать самым нечитаемым документом в Лондоне за этот месяц, — рапорта о новой конфигурации рукояти «Falschirmjaeger-42», немецкого короткоствольного карабина для стрелков-парашютистов.
— Кое-что по твоей линии, — весело пропел майор, не опасаясь кары.
Он наслаждался своим явным преимуществом перед этим парнем. Начать с того, что он был ниже и на несколько лет старше и весил почти в два раза меньше. Он отличался быстротой реакции, был более остроумным, более ироничным, более общительным. Он служил в Отделе специальных операций (ОСО) МИ-6, который считался более престижным, чем тот отдел, где служил Литс. И наконец, как-то раз он спас американцу жизнь. Это было еще во время боевых действий, в июне 1944 года.
Литс с некоторым запозданием спросил своим резким голосом жителя Среднего Запада:
— Ты имеешь в виду стрелковое оружие?
— Разве не им ты занимаешься на этой войне? — осведомился Тони.
Литс проигнорировал его сарказм и достал из портфеля Тони потрепанный клочок желтой бумаги, который явно прошел через множество рук, потому что стал сильно смахивать на пергамент.
— Вижу, он побывал в переделке? — сказал Литс.
— Да, большинство парней его уже посмотрели. Ничего захватывающе интересного. Но поскольку речь идет об оружии и патронах, я решил, что ты захочешь на него взглянуть.
— Спасибо. Похоже на…
— Это копия.
— Ага, что-то вроде сопроводительного документа. — Он пробежал глазами листок. — Хенель, значит? Любопытно. STG-44. — Любопытно-то любопытно. Но вот существенно ли? И насколько? Ты, конечно, дашь нам свою оценку.