Зачарованные

— Не надо меня страшиться, маленькое существо, — мелодично проговорил он с интонацией, странно ей неведомой. — Я не причиню зла, ибо именно я призвал вас сюда.
— Кто… кто вы? Откуда вам известно мое имя? — выпалила она, и глаза ее расширились от страха непонимания.
— Оно написано на ваших мокасинах, — ответил он и с усмешкой спросил: — Видно, женщины шеманезе любят сообщать о себе всем. Или это ваши мужчины приказывают вам так поступать?
— Я американка, а никакая не шеман… как бишь ее, — заявила она, озадаченная странностями его речи. — А вот вы кто такой? И что имели в виду, сказав, что призвали меня сюда? Никто меня не призывал. Я сама приехала в этот парк.
Она быстро огляделась вокруг и немного успокоилась, ибо все еще пребывала у воды, там же, где упала, потеряв сознание.
— У нас в племени шони меня зовут Мона Кахви — Серебряный Шип. На вашем языке это будет Сильвер Торн. Вы можете теперь подняться? Вам не станет опять плохо?
Только теперь, когда он помог ей встать на ноги, Никки заметила, что его манера одеваться столь же необычна, как и речь. Его одеяние походило на рыжевато-коричневые шорты, но это скорее было чем-то вроде юбки из оленьей кожи, под стать его мокасинам! Сбитая с толку, она пыталась все это осмыслить. Наконец ее мозг нашел логическое объяснение, и она довольно ехидно рассмеялась.
— Ох, теперь до меня дошло! — пояснила она, отсмеявшись. — Вы участник действа «Текумсех», так ведь? Все еще в костюме и репетируете свою роль, я думаю. Прошлой ночью я видела постановку, и это действительно очень интересно. Мне даже показалось, что я попала в данные времена Текумсеха.
— Ничего не ведаю о действе, которое вы упомянули, но вы, в самом деле, находитесь во времени Текумсеха. Это и мое время, — серьезно пояснил он, окинул взором окрестности и, вновь посмотрев на хрупкую фигурку, покачал головой. — И эхо я призвал вас сюда из будущего, хоть и надеялся, что придет мужчина, возможно из тех, кто поумнее и занимает видное положение. Меньше всего я думал, что это окажется женщина, к тому же — белая. Мне бы поточнее излагать свои просьбы, обращаясь к Духам.
— Да уж… Непредсказуемость всегда одолеет любые благие намерения и расчеты, — мрачно пошутила Никки.
Тревога ее, однако, вернулась и многократно умножилась. Этот малый, видно, и в самом деле настоящий колдун! Закинув рюкзак за плечи, Никки отступила назад. Ей хотелось бы знать, есть ли у нее шанс убежать или придется вытащить газовый баллончик в умудриться прыснуть в странного незнакомца, пока он не напал на нее. Но как им пользоваться, этим средством самообороны? Где оно, кстати? Боже милостивый! Она даже не держит его под рукой, не очень-то веря в то, что оно сработает. Почему, в самом деле, она не испытала его хотя бы на соседской собаке? Но как сама она только что сказала индейцу, непредсказуемость раз за разом одерживает верх над всеми доводами рассудка.
— Знаете, мне пора идти, — сказала Никки. — А медальон можете оставить себе. Он прекрасно сочетается с вашей экипировкой.
С этими словами она медленно попятилась, но повернуться к нему спиной и уйти у нее все еще не хватало смелости.
Он стоял в позе мужского высокомерия, скрестив на груди мускулистые руки, и холодно наблюдал за ней.
— Маленькая гусыня собралась бежать? Самое лучшее, если она просто заблудится в лесах и помрет с голоду. Много хуже стать лакомым кусочком для голодного медведя или волка.
— В Огайо давно уже нет ни диких медведей, ни бродячих волков, — ответила она, все еще отступая назад. — Одичавшие собаки да койоты, то еще, куда ни шло, а самое страшное, с чем здесь можно столкнуться, так это с вонючкой скунсом. И потом, отсюда совсем недалеко до тропинки, ведущей к выходу из парка, а там множество других посетителей на тот случай, если я столкнусь с какими-нибудь трудностями.
— Да оглянитесь вокруг, Нейаки, — сказал он, вновь произнеся ее имя со странным акцентом. — Разве вы видите или слышите поблизости хоть кого-то, кроме нас двоих? И где тропа, о которой вы говорите? Я ни одной не вижу.
Его слова заставили ее осмотреться, взгляд тревожно обшарил окрестности, слух ничего не уловил. Он прав! Тропа должна проходить прямо перед ней, между старым дубом и мусорной урной. Но теперь даже урна исчезла! А единственные звуки, доносившиеся до ее слуха, кроме сумасшедшего биения собственного сердца, были пение птиц на деревьях и журчание падающих с высоты струй.
— Я… я могла ошибиться, — растерянно пробормотала Никки. — Но то место где-то здесь. Я найду его.
Вновь впадая в панику, она заметалась по поляне, которая и в самом деле показалась ей теперь меньше, чем была прежде. Все еще пребывая в поисках тропы или урны, она обдумывала способ бегства, высматривая, куда бы ей скрыться, и вдруг проворно юркнула в заросли кустарника, лишь бы не оставаться один на один с этим сумасшедшим.
Тощие заросли препятствовали ее продвижению, но она решительно продиралась сквозь них, не обращая внимания на ветки и острые колючки, цеплявшиеся за волосы и царапавшие кожу. Она стремилась к тому месту парка, где пересекалось несколько троп, надеясь встретить других туристов, предпочтительно — нормальных, которые защитят ее от этого психа — актера, или наркомана, или кто он ни будь. Там она сориентируется и быстро доберется до своей машины.
Во время своего весьма шумного бегства она не знала, преследует ли ее этот человек. Пришлось остановиться и оглянуться, но услышала она только собственное задышливое дыхание и возрастающее сердцебиение. Никакого иного движения или звука, и Никки, возблагодарив Небеса, продолжила свой путь, теперь уже медленнее.
Полчаса спустя, утомленная, вспотевшая и отчаянно раздраженная, Никки все еще надеялась наткнуться на одну из множества троп, пересекавших парк. Сучья деревьев, камни, колючки, ползучие растения — все это она видела вокруг в изобилии, но ни единой тропы. После того как она остановилась и обнаружила отсутствие погони, Прошло еще минут пятнадцать, и она попробовала позвать на помощь. Но голос ее охрип, и напряжение глотки оказалось тщетным.
— Проклятье, проклятье, вот проклятье! — бормотала она.
Слезы отчаяния и гнева подступили к глазам и пролились на щеки. Устало, опустившись на землю под деревом, она выплакалась вволю, чувствуя себя совершенно разбитой и жалкой. Ее друзья и коллеги-учителя, должно быть, здорово повеселятся, узнав, что с ней приключилось. Она представила их расспросы о том, как она провела летние каникулы, и заранее придумывала, что она им ответит. Ох, ничего хорошего. Облазила несколько пещер на юге Огайо, ухитрилась хлопнуться наземь от солнечного удара или чего-то такого, встретила какого-то сумасшедшего придурка, вырядившегося в индейскую кожаную юбку, запаниковала и заблудилась в лесу.
— В следующий раз надо прихватить с собой еще кого-нибудь, — вслух пробормотала она. — Тогда если и влипнешь, в какое дерьмо, то, по крайней мере, окажешься в нем не одна.
Вдруг за ее спиной, совсем близко, ужасающе знакомый баритон торжественно произнес:
— Как говорится в вашей пословице: «На миру и смерть красна». Итак, если вы уже нагулялись, я в вашем распоряжении.
 
2
Вздрогнув, Никки обернулась и обнаружила пресловутого Серебряного Шипа, как он ей представился, прислонившегося к стволу дерева и глядевшего на нее сверху вниз своими жуткими серебряными глазами.
— Так вы преследуете меня? — проворчала она. — Просто несчастье! Из-за вас у меня чуть сердце не разорвалось! Как вы нашли меня?
Его губы насмешливо скривились.
— Женщина, по тропе, проложенной вами, может следовать и слепец, и каждое дикое животное отсюда и до Великой реки наверняка слышало, как вы ломились сквозь заросли кустарника.
Присев рядом с ней на корточки, он передал ей свитер.
— Вы обронили это.
Она, молча и решительно взяла возвращаемую ей изодранную колючками одежку, испытывая двойственные ощущения — и облегчение от того, что она уже не одна, и страх, что он теперь загнал ее в еще более глухой и далекий угол парка. Если бы только знать, что он безопасен…