За порогом мечты

– Каверли вовсе не из таких! – простонала Селина. – И у него есть немалое имение в Беркшире, а происходит он из уважаемого рода! Думаю, он может проследить свою генеалогию на сотни, слышишь, сотни лет назад!
– О его далеких предках мне ничего не известно, но все, что мне удалось узнать о его ближайших родственниках, это что они знамениты умением приводить порядочных людей в бешенство своим поведением. Если верить Джеймсу, папаша этого Каверли был человеком, которого уважали только до семилетнего возраста, то есть пока он не успел себя проявить. Что же касается его дяди, то его выставили из Итонского университета после одного безобразного скандала, причем ему пришлось уехать в Индию по настоятельной просьбе всей родни, с тем чтобы никогда больше и носа не казать в Англию! Что же об имении, то, по словам Джорджа, оно заложено и перезаложено и приносит убытков больше, чем стоило само в лучшие годы. И ты считаешь это удачной партией?
– О нет! – стенала Селина. – Нет, конечно! Но мне кажется таким несправедливым валить грехи отца на сына, на бедного мистера Каверли! Нет, я не могу поверить в его непорядочность – такие манеры, такое понимание долга джентльмена…
– Ну так что же? – сказала Эбби, задумчиво преломив бровь. – Ты, может быть, имеешь в виду, что этот авантюрист, пройдоха и развратник довольно привлекателен – как мужчина?
– Эбби! – пискнула Селина, покраснев до корней волос от слова «мужчина». – Следи за своими выражениями! Ведь если это услышат…
– Сейчас меня никто не слышит, кроме тебя, – указала ей Эбби. – Но ведь все, что я хотела сказать, – это…
– Что бы ты ни говорила, я ничего не знаю ни о каких авантюристах или развратниках! – гордо заявила Селина.
– Да и я тоже, пожалуй, – не без тени некоторого сожаления кивнула Эбби. – Правда, я припоминаю, как папа говорил мне на балу у Ашенденсов много лет назад, что он не позволил бы и одного танца пройти своей дочери с таким развратником, – а я с ним только что станцевала, и надо сказать, это было упоительно… Хотя и флиртовал он неприлично , я поняла это не только потому, что так мне сообщил мой лицемерный братец Роулэнд…
Селина вспомнила о том, что она старшая, и надула щеки для пущей важности.
– Абигайль, как ты можешь! Позволь напомнить тебе, что дорогой наш Роулэнд уже на небесах!
– Я прекрасно помню это. И не называй меня этим дурацким именем! Вот чего я тоже никогда не прощу папе! Назвать меня так жутко! Словно я горничная из ветхозаветного «Стакана воды» и мне недостает только какого-нибудь Мешема! [1]
– Но кое-кто считает это очаровательным именем, – вкрадчиво заметила Селина. – Например, Кэнон Пипфорд, который и саму тебя жалует… Он говорит, что это имя в переводе с древнееврейского означает «отца удовлетворившая»…
Тут Эбби вытаращила глаза и захохотала. Сквозь смех она выдавила из себя:
– Папа… папа явно не знал древнееврейского языка… иначе… иначе он меня бы так не назвал! Он ведь хотел сына! – Отсмеявшись, Эбби сурово оглядела испуганно сжавшуюся Селину и постановила: – Итак, я понимаю, что в мое отсутствие ты затеяла заговор с целью сладить судьбу Фанни с этим мерзавцем. Но я не соглашусь на это, даже если он не окажется насильником или убийцей… Подумай, зачем ей выходить замуж за первого встречного, который к тому же не имеет двух грошей за душой? В ее семнадцать-то лет!
– Я объяснила Фанни, что она еще очень молода, чтобы давать прочные обещания, – прошелестела Селина. – И добавила, что ее дядя будет очень против, так что уж пусть она лучше быстренько передумает…
За мгновение до этого Эбби, казалось, готова была снова захихикать, но вдруг выражение лица у нее переменилось, и она вскричала:
– Как? Нет, ты не могла этого ей сказать, Селина!
– Почему? – пролепетала вконец обескураженная старая дева. – Но ведь ты только что настаивала и говорила, чтобы…
– Да, да, – нетерпеливо бросила Эбби. – Но разве тебе не ясно, что…
Тут Эбби осеклась, явственно понимая, что логика, ей самой совершенно очевидная, не может быть усвоена слабым рассудком ее сестрицы. Тут она успокоилась и продолжила уже спокойным топом:
– Я ведь чего боюсь – что такие прямые нападки ее просто еще больше подогреют, и она станет противиться просто из чувства собственного достоинства, понимаешь? Помни, что она не росла, как мы с тобой, под неусыпным оком родителей, всякое слово которых было бы для нее свято и незыблемо! Она не привыкла подчиняться, и с ней надо иначе…
– Ну что ж, я скажу тебе! – вскипела Селина. – Если уж ты затронула эту тему, так как раз ты сама никогда ни в грош не ставила слова папочки и доводила нас с мамой до мигрени своими скандалами… Ну ладно, ладно, – вдруг осеклась она, – не то чтобы я хочу сказать, что ты его не слушалась, но…
– Ну конечно, я ведь была такой паинькой, – кисло улыбнулась Эбби.
Тут Селина Вендовер наконец осознала, что такой тон ее сестры объясняется, помимо прочего, еще и усталостью. Ведь их яростная перепалка привела их обеих в состояние человека в русских банях, о которых Селине рассказывали ее доктора в качестве примера того, как человек еще при жизни может ознакомиться с условиями пребывания в преисподней. И Селина поспешила сменить тему, заверив Эбби, что она была несносной девчонкой, а потом пустившись рассказывать о тех же банях, потом – о светских новостях, включая миссис Грейшотт (которая ждет приезда сына из Индии, буде он останется жив) и милейшую Лауру Баттербанк (которая так поддерживала ее во время отсутствия Эбби)…
Эбби, казалось, пропускала этот поток пустой болтовни мимо ушей, потом вдруг, встрепенувшись, заметила:
– Ах да, миссис Грейшотт, мисс Баттербанк… Хорошо, что они терпели скуку общения с тобой, жаль только, что этого не делала Фанни!
– Бог с тобой, Эбби, зачем ты так! Бедная девочка была само внимание! Но ведь у нее массу времени отнимают уроки музыки, да и занятия итальянским языком – это тебе тоже не шутки! И потом, не может ведь девочка в семнадцать лет сидеть дома как привязанная, и с моей стороны было бы просто жутким эгоизмом требовать от нее этого! Странно было бы, если бы она не хотела жить как все девочки ее возраста!
– Конечно, все девочки ее возраста шляются с мерзавчиками типа Каверли, – вставила Эбби.
– Но, Эбби…
– Нет-нет, это вполне естественно, что любая девушка предпочтет общество развязного молодого человека обществу своей плаксивой тетки! – кротким топом заверила Эбби. – Хотя так себя вести вообще-то негоже.
– Я прошу тебя высказать ей свое мнение самой! Я на это не способна! – наконец заявила Селина.
– Да нет же, – задумчиво протянула Эбби. – Не подумай, что я стану запрещать девочке встречаться, с кем она хочет, – это будет только хуже. Но… надо предупредить только самые крайние последствия. В конечном счете я не думаю, чтобы Фанни повесила нос из-за неудавшегося флирта, – если, конечно, дело ограничится только флиртом… А вот вопрос – я ведь толком не знала ее мать, ведь я была еще ребенком, когда она умерла, а ты-то ее знала прекрасно. Скажи, она была тоже женщина с характером? Как Фанни? Чересчур своевольная, не в пример другим членам нашей семейки?
– Селия? Ну что ты! – воскликнула Селина. – Она была чудным ребенком, но потом так печально закончила свои дни, увы! И я молю Бога, чтобы в этом Фанни ее не повторила – потому что наша мама всегда говорила, что «не родись красивой, а родись счастливой» и что красота редко дает женщине настоящее счастье! Нет, Селия была мягкой, тихой, послушной девушкой… А почему ты спрашиваешь меня об этом?
– Не знаю, просто Джеймс кое-что обронил – я сперва не придала значения… Что-то насчет Фанни, что она слишком напоминает свою мать… Потом я попросила Мэри объяснить мне, и она мне сказала, что старшие наши сестры и братья что-то знали этакое, что-то нехорошее в ее жизни, что ли…
– Никогда я не слыхивала ни о чем подобном! – твердо заявила Селина. – И если бы мама считала нужным поставить меня в известность о чем-нибудь, уж будь покойна, она бы поставила!