Детектив

Как и в первый раз, каждая их интимная встреча начиналась с долгого поцелуя, который длился все время, пока оба раздевались. Именно в такой момент Эйнсли заметил однажды, что у Синтии под брюками, в которых обычно ходили на службу женщины-детективы, закреплена у лодыжки кобура со вторым пистолетом. Табельным оружием у них обоих был девятимиллиметровый пятнадпатизарядный автомагический пистолет системы “Глок”, а для себя Синтия приобрела крошечный, весь сияющий хромом пятизарядный “Смит и Вессон”
— Это на тот случай, милый, если кто-то помимо тебя рискнет на меня напасть, — шепнула она. — Но меня сейчас занимает только одно оружие — твое…
Полицейским не возбранялось иметь при себе запасные пистолеты, если они зарегистрированы, а владелец доказал в тире умение владеть ими. С этим у Синтия все было в порядке. И вообще, ее второй пистолет однажды был пущен в ход настолько вовремя, что Эйнсли всегда вспоминал об этом с благодарностью.
Синтия Эрнст в роли ведущего детектива и Эйнсли, ее непосредственный начальник, расследовали запутанное дело, типичную “головоломку”, где фигурировал банковский служащий, который, предполагалось, стал свидетелем убийства, но добровольно в полицию не заявил. Синтия и Малколм отправились в банк вместе, чтобы допросить этого клерка, и попали туда в самый разгар ограбления.
Время приближалось к полудню; в банке было многолюдно.
Буквально за три минуты до их приезда грабитель — высокий мускулистый белый, вооруженный пистолетом-пулеметом “Узи”, тихо приказал операционистке переложить всю наличность из кассы в холщовый мешок, который он сунул ей в окошко. На это почти никто не обратил внимания, пока грабителя не заметил охранник банка. Достав свой пистолет, он скомандовал:
— Эй, ты, у стойки! Брось оружие!
Бандит и не подумал подчиниться, а вместо этого резко развернулся и выпустил очередь из “Узи” в охранника, который повалился на пол. Началась паника, женщины заголосили, но голос преступника перекрыл гам:
— Это ограбление! Всем оставаться на местах! Не двигаться, тогда никто не пострадает!
Затем он потянулся, ухватил кассиршу за шею и вытащил ее голову через окошко наружу. Его согнутая в локте рука действовала как удавка.
Именно в тот момент, когда крики стихли и в операционном зале воцарилась тишина, Синтия и Эйнсли вошли в банк.
Эйнсли туг же без колебаний выхватил свой “Глок”. Держа пистолет двумя руками, широко расставив ноги для равновесия, он взял грабителя на мушку и выкрикнул:
— Полиция! Сейчас же отпусти женщину! Пистолет на стойку, руки за голову, иначе — стреляю!
Синтия между тем сумела встать поодаль от Эйнсли, сделав вид, что не имеет к полицейскому никакого отношения. Она не привлекла внимания бандита, тем более что в руке у нее была лишь маленькая дамская сумочка.
Грабитель еще крепче сжал шею кассирши и уставил ствол ей в висок.
— Нет, это ты брось пушку, дерьмо! — рявкнул он на Эйнсли. — Или эта баба умрет первой. Брось! Ну! Считаю до десяти. Раз, два…
— Умоляю, делайте, что он говорит, — раздался сдавленный голос кассирши. — Я не хочу… — договорить ей не дал еще крепче сжавшийся “замок” на шее.
— Три, четыре… — отсчитывал грабитель.
— Брось оружие и сдавайся! — повторил Эйнсли.
— Сечас, разбежался! Пять, шесть… Сам бросай свой дерьмовый пугач, свинья! На счет десять я спущу курок.
Стоявшая в стороне Синтия, сохраняя присутствие духа, хладнокровно рассчитывала траекторию стрельбы. Она знала, что Эйнсли догадывается о ее намерениях и стремится выиграть время, хотя и без особых шансов на успех. Ограбление не удалось, преступник уже понимал, что ему не уйти, и потому был готов на все.
— Семь… — продолжал он отсчет.
Эйнсли застыл, изготовившись для стрельбы. Синтия знала, что теперь он целиком полагается на нее. В банковском зале стояла мертвая тишина, все замерли в напряжении. К этому моменту уже наверняка сработали потайные сигналы тревоги, но до приезда патрульных пройдет еще несколько минут, да и что они смогут сделать в такой ситуации?
Позади преступника никого нет, отметила про себя Синтия. Он стоял прямо напротив нее, но ее словно бы вообще не видел, не сводя глаз с Эйнсли. Голова операционистки, стиснутая рукой преступника, была слишком близко, но выбора у Синтии не оставалось. Она успеет выстрелить лишь один раз, и этим выстрелом должна уложить громилу наповал…
— Восемь.., Одним неуловимым движением она расстегнула свою сделанную на заказ “сумочку”, которая с успехом заменяла ей с недавних пор кобуру у лодыжки. Из нее она молниеносно извлекла маленький пистолетик, сверкнувший в руке, когда она подняла ее.
— Девять…
Задержав дыхание и почти не целясь, она выстрелила.
На резкий и неожиданный звук все, кто был в зале, повернулись к ней, но сама Синтия смотрела только на человека, который качнулся назад, когда из маленькой аккуратной дырочки почти точно в центре его лба брызнула кровь, и повалился навзничь. Кассирша успела вырваться из его железных тисков и рухнула на пол, содрогаясь от рыданий.
Не переставая держать поверженного противника на мушке, Эйнсли подошел к нему, осмотрел уже не подававшее признаков жизни тело и только потом убрал пистолет в кобуру. Он сказал с кривой усмешкой Синтии:
— Ну, ты дотянула… Хотя, конечно, все равно спасибо.
В помещении банка стал постепенно нарастать гул голосов, затем до них дошло, что же случилось, и невольные зрители устроили овацию Синтии, сопровождавшуюся возгласами восхищения. Она в ответ заулыбалась, потом прислонилась к Малколму, облегченно вздохнула и шепнула ему:
— Неделя со мной под одеялом, вот как ты меня отблагодаришь.
Эйнсли кивнул.
— Но только нам придется соблюдать особую осторожность. Ты становишься знаменитой.
Стараниями прессы она действительно пребывала в роли звезды несколько дней.
Уже много позже, когда Эйнсли мысленно возвращался к своему бурному, страстному роману с Синтией, он спрашивал себя: не потому ли ты сорвался с цепи, что долгие годы прожил в противоестественном священническом целибате? Так или иначе, но время, которое он про себя называл “Годом Синтии”, всегда вспоминалось ему прежде всего остротой физического наслаждения.
Временами он спрашивал себя, должны ли его мучить угрызения совести? И словно бы уходя от ответа на этот вопрос, торопился напомнить себе сонмы исторических прецедентов — такое случалось еще в тысячном году до Рождества Христова или около того. Память клирика (избавится ли он когда-нибудь от этого наваждения?) тут же подсказывала ему и имя библейского царя Давида, и подходящие отрывки из одиннадцатой главы Второй книги Царств:
“Однажды под вечер, Давид, встав с постели, прогуливался по кровле царского дома, и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива”.
Это была, конечно же, Вирсавия, жена Урии, который сражался тогда вдалеке на одной из ветхозаветных войн.
“Давид послал слуг взять ее; и она пришла к нему, и он спел с нею… Женщина эта сделалась беременною, и послала известить Давида, говоря: я беременна”.
К несчастью Давида, тогда еще не было презервативов, которыми пользовались Малколм и Синтия. Не было у Эйнсли и соперника в лице мужа любовницы, каким был воин Урия, отправленный царем Давидом на верную гибель…
Удивительно, но за время продолжительного романа с Синтией, любовь Малколма Эйнсли к Карен ничуть не померкла. Просто образовались словно бы две параллельные жизни: в одной, семейной, все было стабильно и постоянно; другая же была сплошной безумной авантюрой, которая — он всегда понимал это — рано или поздно закончится. Эйнсли и мысли всерьез не допускал, что может уйти от Карен и Джейсона. Мальчику тогда исполнилось три, и Эйнсли в нем души не чаял.
Знает ли, догадывается ли Карен о его второй жизни? Иной раз достаточно было какого-нибудь ее слова, случайной обмолвки, чтобы у него возникло пугающее ощущение, что ей все известно.