Детектив

— Этот гад знает, что нам все известно, — продолжал он, — и смеет еще бросать нам вызов: “Ну и что с того? Вам все равно никогда ничего не доказать”.
— Пусть пока потешится, — сказал Грин. — Посмотрим, кто будет смеяться последним.
— Боюсь, что он, — покачал головой Турстон. — Все кончится тем, что он вставит эту историю в новую дерьмовую книжонку и загребет кучу денег.
До известной степени Турстон оказался провидцем. Никаких других доказательств причастности Дженсена к убийству бывшей жены и ее любовника так и не появилось. Дженсен действительно выпустил новую книгу, в которой вывел сыщиков из отдела по расследованию убийств бездарями и тупицами. Тираж, однако, не разошелся. Та же судьба постигла следующий криминальный роман Дженсена. Похоже, дни его писательской славы были сочтены, что часто случается, когда на литературный небосклон восходят новые звезды, а прежние начинают меркнуть. Одновременно поползли слухи, что Дженсен занимался рискованным вложением денег и потерял на этом заработанные прежде миллионы, что он ищет дополнительный источник заработка. Болтали сплетники и о затяжной любовной интрижке между Дженсеном и детективом Синтией Эрнст.
Эйнсли решительно отмахивался от этой сплетни. Прежде всего, он не мог поверить, что Синтия настолько глупа, чтобы якшаться с подозреваемым в убийстве. Еще труднее ему было допустить, что она могла иметь двух любовников одновременно, слишком бурным был их роман, слишком часто, до полного изнеможения занимались они любовью.
И все же Эйнсли заговорил однажды с Синтией о Патрике Дженсене. Синтия, как обычно, раскусила его нехитрую уловку.
— Ревнуешь? — спросила она.
— К кому? К Патрику Дженсену?! Да никогда в жизни! — Но, поразмыслив, все же задал прямой вопрос:
— А что, у меня есть основания ревновать?
— Патрик — ничтожество! — с горячностью заверила она его. — Я хочу только тебя, Малколм, но всего, целиком. Мне нужно, чтобы ты уделял мне больше времени… Все свое время! Я не желаю тебя делить.., ни с кем!
Они ехали в машине без полицейской маркировки, Синтия — за рулем. Последние свои фразы она произнесла резким, почти командирским тоном.
Изумленный, он спросил бездумно:
— Ты хочешь сказать, что нам надо пожениться?
— Освободись сначала, Малколм. А там я подумаю.
Типичный для нее ответ, подумал Эйнсли. За год он успел достаточно хорошо узнать ее. Будь он свободен, скорее всего она использовала бы его, выпила бы его до донышка, а потом вышвырнула из своей жизни. Синтия и постоянство были несовместимы — это она давала понять яснее ясного.
Вот, стало быть, как! Эйнсли догадывался, что нечто подобное однажды произойдет, и теперь настал момент принять решение. Он знал, Синтии не понравится то, что он сейчас скажет, знал также, что гнев ее подобен извержению вулкана.
В подсознательном стремлении чуть задержать момент решительного объяснения Эйнсли вновь обратился мыслями к царю Давиду и Вирсавии, любовникам, которые поженились, когда Урия пал в битве, посланный на смерть Давидом. Библия свидетельствует, что Сам Бог был удручен вероломством Давида.
— “И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа… И послал Господь Нафана к Давиду, и тот пришел к нему и сказал… Так говорит Господь: вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими…”
Как и многое другое в Библии, по мнению ученых, это было не более чем легендой, народной сказкой, которую рассказывали у костров полукочевые израильтяне, два столетия спустя легенда была записана и обросла реальными подробностями и новыми мифическими деталями, добавленными десятками тысяч пересказчиков. Но не пропорции смешения правды и вымысла были здесь важны. Куда важнее вывод: ничто в человеческих отношениях не ново под луной; они неизменно оказываются всего лишь вариациями на старые сюжеты. И теперь еще одна вариация — Эйнсли не собирается жениться на Синтии и совершенно не хочет “освободиться” от Карен.
Они ехали тихой улочкой в пригороде. Словно в предчувствии неприятного разговора, Синтия прижала машину к тротуару и остановилась.
— Ну, так что же? — испытующе посмотрела она на него. Эйнсли взял ее руку в свои ладони и как можно мягче начал:
— Любовь моя, то, что было у нас с тобой, — это магия, волшебство… Я даже представить себе не мог, что может быть так хорошо, и буду всю жизнь благодарен за это. Но сейчас я должен сказать тебе.., я больше не могу встречаться с тобой, нам придется это прекратить.
Он ожидал от нее взрыва эмоций, но гневной вспышки не последовало. Она только рассмеялась и спросила:
— Я надеюсь, ты шутишь?
— Нет, не шучу, — ответил Эйнсли твердо. Некоторое время она сидела молча, уперев невидящий взор в лобовое стекло. Затем, не повернув головы, произнесла со зловещим спокойствием:
— Ты пожалеешь об этом, Малколм, ох, как пожалеешь… Я заставлю тебя вспоминать об этом всю твою никчемную жизнь.
Потом она посмотрела на него — слезы катились по щекам, в глазах сверкала ярость.
— Какая же ты сволочь! — выкрикнула она, потрясая сжатыми кулачками…
С того дня они виделись очень редко. Одной из причин послужило то, что Синтию произвели в сержанты. Она получила повышение по итогам экзамена, где показала третий результат среди шестисот испытуемых.
В новом чине она была переведена в отдел по расследованию преступлений на сексуальной почве, ее поставили во главе группы из пяти детективов, занимавшихся изнасилованиями, покушениями на изнасилования, сексуальными домогательствами, эксгибиционистами и прочими свихнувшимися на почве секса. Поле деятельности перед нею открылось широчайшее, и она быстро сумела добиться внушительных результатов. Как и в отделе по расследованию убийств, она умела ловко добывать информацию через разветвленную сеть своих контактов в преступном мире. Прирожденный лидер и трудоголик, она всех в своей группе заставляла работать на износ. Вскоре после прихода в новый отдел она прославилась тем, что уличила и посадила на скамью подсудимых серийного насильника, который два года терроризировал женщин города, записав на свой черный счет пятнадцать жертв.
Благодаря отчасти успеху в этом и других, столь же громких делах, отчасти блестяще сданному очередному экзамену на повышение, Синтия уже через два года была произведена в лейтенанты и направлена в отдел по связям с общественностью, став вторым по старшинству офицером. Кругом ее новых обязанностей стали регулярные встречи с горожанами, присутствие на заседаниях властей города, выступления перед широкой публикой и полицейскими — во имя создания позитивного образа полиции Майами. Эта задача тоже оказалась ей по плечу.
Великолепный послужной список привлек к ней благосклонное внимание шефа полиции Фэррелла Кетлиджа, и когда начальник отдела, где служила Синтия, скоропостижно скончался, он назначил ее на его место. Поскольку же связям с общественностью стали придавать все большее значение, Кетлидж решил, что возглавлять эту работу отныне будет майор. Так Синтия получила звание майора, не проходив даже дня в капитанах.
А Эйнсли оставался сержантом до известной степени только потому, что был мужчиной, притом белым, между тем частенько и не всегда справедливо женщины и представители расовых меньшинств получали по службе быстрое продвижение. Добиться права держать экзамен на лейтенанта Эйнсли смог лишь много позже. Сдал он его на “отлично” и ожидал повышения. С чисто практической точки зрения это означало, что к его сержантским пятидесяти двум тысячам долларов в год прибавятся еще десять тысяч четыреста.
Эйнсли знал, как распорядится этими деньгами. Они с Карен смогут больше путешествовать, чаще посещать концерты — оба любили джаз и камерную музыку, ужинать в ресторанах. Да что там, все в их жизни станет качественно лучше! С тех пор как Эйнсли порвал с Синтией, чувство вины перед Карен в нем только обострилось, исполнив его решимости быть отныне верным и заботливым мужем.