Зимняя сказка
Как-то раз Перли в сопровождении шестидесяти Куцых отправился на какую-то серьезную разборку. Банда походила на войско флорентийцев. На сей раз они имели при себе не только обычное вооружение (которое ни один уважающий себя бандит не выставляет напоказ), но также винтовки, гранаты и даже сабли. Нетрудно представить, какое возбуждение они при этом испытывали. Сердцам их было тесно в грудных клетках, из глаз сыпались молнии. Они не прошли и полпути, как Перли заприметил двух маляров, красивших двери салуна. Армада тут же остановилась. К ужасу маляров, Перли направился прямиком к свежевыкрашенным дверям и, остановившись перед ними, погрузился в созерцание их чудной зелени. Потрясенный увиденным, он сделал шаг назад.
– Нанесите еще один слой. Мне хочется увидеть свежую краску… Какое чудо!
Маляры вновь заработали кистями (к несказанной радости владельца салуна). Не веря собственному счастью, Перли пробормотал:
– Поразительно. Как свежа эта зелень! Есть еще на свете уголки, куда овцам не добраться. Давайте-давайте, ребята. Через день-другой я загляну сюда еще разок.
Перли, вдохновленный увиденным, сражался в этот день как лев.
Тяга к цвету порой вынуждала его красть картины. Вначале он ходил по галереям самостоятельно, затем стал посылать туда своих людей, которые не видели там ровным счетом ничего, кроме рам и холстов. В конце концов Перли решил ограничиться самыми известными галереями и частными собраниями Пятой авеню. О хранившихся здесь картинах, которые привлекали внимание газетчиков и стоили десятки тысяч долларов, критики почему-то не осмеливались сказать ни одного дурного слова. Подобные картины привозились сюда из Европы на лайнерах. Они висели в особых каютах, охранявшихся как минимум тремя пинкертонами. Перли же регулярно читал газеты и выписывал аукционные каталоги.
Однажды ночью его лучшие грабители, которых он отправил к Недлеру, вернулись оттуда с пятью свернутыми холстами. Перли решил не дожидаться утра. Он приказал развернуть холсты, предварительно развесив зеркала и две дюжины фонарей «летучая мышь» по стенам огромного чердака, являвшегося в ту пору штаб-квартирой Куцых Хвостов, которые, подобно испанским герильяс, то и дело меняли свое местонахождение. Холсты, развешанные на специальных стойках, были задернуты бархатным занавесом, освещенным ярким светом ламп. Перли в предвкушении божественного пиршества отступил назад и кивком головы приказал своим людям откинуть занавес.
– Что?! – завопил он при виде картин, машинально схватив рукоятку пистолета. – Вы украли не те картины!
Несчастные бандиты принялись торопливо перелистывать каталоги и сравнивать названия, взятые Перли в красный кружок, с названиями, значившимися на табличках, предусмотрительно прихваченных ими вместе с холстами. Названия совпадали.
– Ничего не понимаю, – вздохнул Перли, недоуменно разглядывая знаменитые полотна. – Какая-то мазня. Ни света тебе, ни цвета. И вообще, кто пишет картины черными и коричневыми красками?
– Ох, Перли, чего не знаю, того не знаю, – отозвался Блэки Уомбл, которому Перли привык доверять.
– Какой в этом смысл? В чем тут дело? Ведь богатые люди готовы выложить за них любые деньги, а уж они-то денег на ветер бросать не будут, верно?
– Ну что тебе сказать, Перли… – испуганно пробормотал Блэки Уомбл.
– Заткнись, ничтожество! Отнесите их на место! Они мне не нужны, слышите? Вставьте их в те же рамы!
– Пусть их вставляет кто-нибудь другой! – запротестовали грабители. – Мы их ножами оттуда резали. Вот-вот светать начнет, мы туда до рассвета просто не поспеем!
– Значит, вы отнесете их завтра! Мне этот хлам не нужен!
На следующий день, когда Недлер обнаружил пропажу картин, общая стоимость которых составляла полмиллиона долларов, в городе поднялась страшная шумиха. Еще большей сенсацией стало таинственное возвращение картин. В передовицах всех газет был полностью приведен текст записки, приколотой к одной из рам.
«Мне не нужны эти картины. На мой взгляд, это просто мазня. Во всяком случае, лично мне их цвет не нравится. Отправьтесь в любой американский город осенью или зимой, когда краски особенно ярки и текучи, и посмотрите на него, скажем, с вершины холма или с лодки. То, что откроется вам, будет куда лучше всей этой жалкой чечевичной похлебки, которую можно полюбить, только привыкнув к ней. Я всего лишь грабитель, но у меня есть чувство цвета, и я способен отличить цвет от грязи. Господин Недлер, впредь вы можете не беспокоиться о судьбе своих картин. Они мне не нравятся.
Искренне ваш П.Соумз».
Для того чтобы успокоить Перли и утолить его тягу к цвету, Куцые стали подносить ему изумруды и всевозможные золотые и серебряные вещицы. Пока тепло золота и блеск серебра высокой пробы не отогрели ему сердце, Перли хранил молчание. Время от времени бандиты приносили Перли работы американских художников, или малоизвестных миниатюристов эпохи Ренессанса, или непризнанных талантливых экспериментаторов, или старинных мастеров. Они доставляли ему несказанную радость, где бы он при этом ни находился: под мостом, в пивной или среди чанов реквизированной им пивоварни. Однако сколь бы замечательными ни были все эти виды и сцены, оттенки и сочетания цветов, они не могли удовлетворить его. На деле он хотел жить только в том играющем золотом мире, о котором все это время мечтал.
– Я хочу жить в комнате, – как-то раз сказал он, – где все стены, пол и потолок выложены чистым золотом.
Его слова поразили даже видавших виды Куцых. В каком-то смысле им принадлежал весь этот город, но они никогда не мнили себя владыками инков, не строили воздушных замков и даже не имели постоянного места жительства.
Блэки Уомбл рискнул возразить своему шефу:
– Перли, таких комнат нет даже у самых богатых банкиров. Представьте, сколько вам для этого понадобится золота. Ворам работы будет на сто лет вперед.
– Ты не прав, – покачал головой Перли. – Мы справимся с этой работой за день.
– За день?
– И еще. С чего ты взял, что золотых комнат не существует? В этом городе, что тянется ввысь и уходит в земные глуби, тысячи улиц и миллионы комнат. Золотых комнат здесь может быть больше, чем звезд на небе.
– Как это так?
– Ты когда-нибудь слышал о Сардониковой улице, Алмазном проезде, о Девятой или Двадцатой авеню?
– Здесь, в Нью-Йорке?
– Разумеется. Сотни, тысячи миль улиц, петляющих, сплетающихся и порождающих друг друга, одна лучше другой…
– Вы, верно, говорите о Бруклине? Я, признаться, его совсем не знаю. Его никто не знает. Сколько человек отправилось туда и не вернулось. Там есть такие улицы, о которых никто никогда не слышал, например бульвар Фанью-Огстайн-Крипт.
– Это что-то еврейское. Я говорю не только о Бруклине, я говорю и о Манхэттене. Они ведь то и дело пересекаются, ты понимаешь?
Глаза Перли засветились электрическим светом. Блэки Уомбл далеко не всегда понимал Перли (особенно в тех случаях, когда тот в полночный час посылал его за очередной банкой краски), но он знал, что Перли ничего не говорит просто так, сколь бы безумными ни казались его речи.
– Девятые и Двадцатые авеню сплетаются друг с другом, словно змеи, и уходят на тысячи миль…
– Скажите мне, Перли, в каком направлении они идут?
– Туда! Вверх! – воскликнул в ответ Перли, указывая на темный потолок.
Блэки Уомбл задрал голову и, к своему изумлению, увидел над собой какие-то серые спирали, озарявшиеся голубыми вспышками. Ему вдруг показалось, что он стоит возле самого края уходящей ввысь бездонной бездны. И тут земля утратила свою власть над его телом и он полетел вдоль этих необычных улиц… Вернувшись, он поймал на себе испытующий взгляд Перли, тот был спокоен и невозмутим, словно приемщик посуды после рождественских праздников.
– Ну хорошо. Положим, Сардониковая, Девятая и Двадцатая авеню…
– И Алмазный проезд.
– И Алмазный проезд действительно существует. Но откуда мы возьмем столько золота? Вы только поймите меня правильно. Я вовсе не против вашей идеи, но я не понимаю, как мы сможем ее осуществить.