Знамение

Но взгляд ее снова обратился на конунга. Сейчас это судно принадлежит королю, больше она не считала его своим. Она оперлась на фальшборт и посмотрела на красивые очертания корабля и на сложную резьбу на обшивке штевня. Эльвиру казалось, что этот корабль не сможет украсить обычный резчик по дереву. Он послал в Стеирдал за мастером, который славился во всем Трондхейме. На обоих штевнях и на киле были высечены руны. Это она знала. Они должны охранять корабль и обеспечивать ему хороший попутный ветер. Но сейчас королю они не принесут удачи, злорадно думала она. Встречный ветер дул порывами, потрясая корабль, и люди, шутившие и смеявшиеся в Мэрине во время посадки на судно, работали веслами сосредоточенно и молча. Может быть, Один, знаток рун, еще не совсем потерял свою мощь, он еще может повернуть силу против короля Олава. Может быть, старые боги еще не совсем побеждены…
Правда, она обещала Эльвиру принять крещение. Но ничего не обещала относительно того, во что будет верить, и, во всяком случае, это не будет бог короля Олава! Ей было трудно представить, что бог конунга и есть тот самый, о котором говорил Эльвир. Но сказать — это еще ничего не значит. Ибо чего, кроме предательства и смерти, добился Эльвир, преклонив колени перед своим Богом?
— Пусть сильнее дует ветер, Один! — пробормотала она, подставив лицо пенным брызгам и ветру. И Сигрид почувствовал, как в ней растет ненависть к Олаву, виновному в том, что Эльвир лежит, холодный и мертвый, в Мэрине; Эльвир, который был самой жизнью, любовью и теплом.
Она только сейчас по-настоящему осознала, что никогда больше не увидит его, никогда не почувствует, как его руки обнимают ее, не испытает тепла его тела, прижавшегося к ней. И она почувствовала, что ненависть к королю как будто уносит с собой каплю ее боли. Она невольно обернулась и бросила быстрый взгляд на это коренастое существо; он стоял как вкопанный, словно вросший в дно корабля. И ее пронзила мысль: неужели он хочет сделать ее своей наложницей, не поэтому ли он взял ее с собой на юг. Он стоял и разговаривал с корчим; она смогла рассмотреть, что он рассмеялся и быстро повернулся в ее сторону. Их глаза встретились.
Сигрид опустила глаза; ей показалось, что в них сверкает ненависть. И тут же подумала, если случится, что он принудит ее, она не будет спешить так, как Гудрун дочь Скьегга, когда хотела убить Олава Трюгвассона. Она подождет, пока король не станет полностью доверять ей, даже если вынуждена будет притворяться, что любит толстого Олава. При мысли о том, что она готова принять отвратительную притворную любовь за настоящую, она испытала злобный восторг. Когда настанет подходящий момент, и она вонзит в него нож, радость от этого послужит неким возмещением за ее унижение.
Кто-то тронул ее за руку. Она обернулась. Это был Грьетгард. Взглянув на него, она вздрогнула. Он был вылитый Эльвир. Она испытала боль, жгучую, словно от удара хлыстом, но в то же время теплую на фоне ее страданий и ненависти, когда ее пронзила мысль: не все, что осталось от Эльвира, они отняли у нее.
В Нидаросе, или Каупанге, торговом посаде как теперь называли город в связи с тем, что король содействовал развитию его как торгового центра, каким он был при Олаве Трюгвассоне, Сигрид с детьми поместили в одном из домов в усадьбе конунга.
Им разрешили свободно гулять, но после нескольких прогулок Сигрид решила, что лучше ей сидеть в доме. Во взглядах, которые бросали на нее встречавшиеся на пути мужчины, ошибиться было невозможно. Она почувствовала, что больше не является гордой фру Сигрид из Эгга; она сейчас стала обычной женщиной, у которой нет защитника. Даже дружинники осмеливались обращаться к ней с грубыми словами.
Однажды она прогуливалась вместе с Грьетгардом и испугалась до смерти. Потому что мальчик впал в безумную ярость, когда один из мужчин отпустил грязную шутку.
Сигрид часто охватывал страх за старшего сына; характер у него был с малых лет опасный. Он прилагал огромные усилия, усмиряя свой нрав, ибо на горьком опыте уже научился, что сначала нужно подумать, а потом действовать. И обычно он вел себя спокойно и осмотрительно. Но случалось, что ярость пробивалась наружу и становилась неудержимой. Даже Эльвир не мог утихомирить его. Из-за характера многие побаивались Грьетгарда, поэтому и друзей у него было мало.
Младший брат, Турир, был более доброжелательным, покладистым. Но Сигрид заметила, что даже если сын и был сговорчивым, это не означало, что он соглашался на все. Если он чего-либо действительно хотел, то рано или поздно добивался своего.
Первое время при королевском дворе Сигрид чувствовала облегчение от того, что дни шли чередой, а ее к королю не приглашали. Но после того как дни стали превращаться в недели, а она продолжала сидеть на кровати и думать о своей судьбе, время потянулось медленнее. И та огромная скорбь, которую она испытывала первое время, медленно перешла в чувство безнадежности. Сигрид начала думать, что все о ней забыли, что она осуждена на бессмысленное серое существование неделю за неделей. Постепенно дни для нее слились в один нескончаемый день; она только сидела или лежала на кровати, едва сознавая, день сейчас или ночь.
Из этого тяжелого состояния ее вывел Грьетгард.
— Ты должна послать письмо на север своим братьям, — сказал он.
Сигрид лишь покачала головой.
— Кто поедет на север с письмом от нас, как ты думаешь? — спросила она. — И, кроме того, мне нечем заплатить.
Мальчик сел рядом с ней и задумался.
— Ты не знакома ни с кем из людей короля? — спросил он наконец.
— Да… — медленно произнесла Сигрид.
— С кем?
— Сигват Скальд жил в Эгга одно время. Но это было давно.
Грьетгард весь вспыхнул.
— Тот, что находился в Эгга осенью перед приходом короля Олава в Стейнкьер, был Сигват?
Сигрид кивнула. И рассказала, что Эльвир разговаривал с Сигватом в Каупанге в этом году, что Сигват обещал замолвить перед королем за него слово, если возникнет такая необходимость.
Грьетгард вскочил и выбежал из дома прежде, чем она успела ему сказать, что существуют серьезные причины, почему она не искала встречи с Сигватом.
Но когда Грьетгард немного погодя вернулся, он был очень расстроен. Сигват оказался очень влиятельным человеком в королевской дружине, и побеседовать с ним было не так то легко.
Сигрид всю ночь не сомкнула глаз, думая о Сигвате. После того как он предложил помощь Эльвиру, может быть, он не посчитает глупым ее обращение к нему.
На следующий день Грьетгард взял с собой Турира. И им удалось остановить Сигвата, когда он проходил по двору. Они изложили ему свое дело, сообщив, что их мать хотела бы переговорить с ним.
Сигват сказал, что она может придти в церковь, и они встретятся там.
Сигрид отправилась в церковь одна и встретила его там. Он тоже был один.
Сигрид сразу же перешла к делу:
— Ты не знаешь, почему король привез меня сюда и что он намерен сделать со мной?
Сигват отрицательно покачал головой.
— Я слышал, что некоторые приближенные короля хотели бы жениться на тебе, но не думаю, что у кого-то из них хватит мужества просить об этом короля.
Она опустила глаза.
— У меня нет желания выходить замуж.
— Возможно, наступит день, когда ты пожалеешь об этом, — сказал Сигват. Мгновение он стоял в задумчивости. Затем он взял ее за руку. Его черные глаза блестели в полутьме. — Сигрид, — произнес он, — может, подумаешь и выйдешь замуж за меня?
У нее подогнулись ноги, и она была вынуждена прислониться к стене.
— Сигват, — единственное, что смогла она сказать.
Он положил ей на плечи руки и хотел притянуть к себе, но она воспротивилась. Она увидела перед глазами лицо Эльвира.
— Сигрид, — прошептал он, — я постараюсь, чтобы ты забыла Эльвира. — Его дыхание почти у самого ее уха было тяжелым.