Дочь молнии

— Я надеюсь, что они решат хотя бы часть проблем к лету, когда кланы соберутся в Тир Самод, — сказала Габрия.
— И я тоже. Нам не нужна еще одна война. — Жрица замолчала, будто вспомнила что-то еще. — Есть и другие новости. Правда, это только слухи, но говорят, что Брант в Пра-Деш.
— Брант?! — Лицо Габрии исказилось. — Этот убийца?! Я думала, он мертв.
— По-видимому, нет.
— Говорил ли что-нибудь Этлон о его местонахождении?
— Насколько я знаю, нет, — ответила жрица. — Он, может быть, ждет более достоверной информации.
Габрия рассеяно кивнула, размышляя над услышанным. Жрица тем временем подошла к алтарю и теперь разглядывала дары, лежащие в стороне. Понимающая улыбка тронула ее губы. Она подняла маленькую черную лошадь.
— Это твое?
Габрия взглянула на нее:
— Нэра беременна.
— Вот как! Тогда я возьму это и впредь буду молиться за нее.
Габрия подошла к алтарю:
— Здесь есть и другие подношения вам.
— Тебе, девушка, это тебе.
— Мне?! — Габрия удивленно раскрыла глаза.
— Конечно, это не так много, но женщины верят, что ты находишься под покровительством Амары. За эти месяцы родилось уже пять детей, и все они здоровы. Многие наши женщины приписывают это твоему пребыванию в храме. Эти подарки предназначаются тебе.
Габрия удивилась:
— Но ведь это вы — жрица Амары. Все это, должно быть, для вас.
Женщина широко улыбнулась и покачала головой.
— Мне они не нужны, — она замолчала, ее глаза встретились с глазами Габрии. — Но ты нужна клану, хотя он, может быть, и не знает этого. Пусть Амара всегда охраняет тебя, и ты будешь защищена от ненависти и подозрений, которые пали на тебя.
Она встала напротив Габрии. Девушка напряженно ждала дальнейших слов.
— Если же ты сделаешь попытку уйти от света в тьму, — продолжала жрица, ее голос стал тверже, — то предупреждаю — богиня уничтожит тебя.
Габрия понимающе кивнула.
Жрица пристально посмотрела ей в лицо и осталась довольна тем, что сумела на нем прочитать.
— Ты вернешься домой через три месяца, как раз к празднику Перворожденных. Я буду ждать твоего возвращения.
Праздник Перворожденных был церемонией подношений Амаре за содействие в появлении на свет потомства. Эта церемония была частью большого приношения Всеобщей Матери. Габрия подумала: «А будут ли остальные, хоть кто-нибудь в Хулинин Трелд, ожидать ее в это время?»
Жрица шагнула к выходу.
— Если хуннули понадобится помощь при родах, дай мне знать.
— Спасибо, — сказала Габрия признательно.
Она подошла к порогу и долго смотрела вслед трем женщинам, пока их силуэты не скрылись за деревьями.
Долгое время после встречи со жрицей Габрия перебирала в уме ее слова. После стольких месяцев ненависти и подозрений она наконец обрела душевный покой, думая, что несколько женщин клана уже не отвергают ее, приняв ее доброту и верность богу. Все они полагали, что колдунья являет собой зло ереси и отрицание власти бога. Габрия и сама раньше так думала, пока не почувствовала свою силу. Может быть, и в клане сейчас ставят под сомнения прежние убеждения? Эта мысль давала ей поддержку.
Но было среди новостей и то, что очень тревожило Габрию: слух о Бранте. Она беспокойно думала, на самом ли деле он в Пра-Деш и правда ли, что Книга Матры у него. При этой мысли ее бросало в дрожь. О том, что верховный правитель Гелдрина захватил книгу заклинаний, догадывался каждый, так что вполне возможно, что он попытался использовать заклинания, скрытые под ее древней обложкой. Всей своей душой Габрия хотела, чтобы это было не так. Брант был так же тщеславен и жесток, как и лорд Медб. Только боги могли знать, какую пакость придумает правитель Гелдрина, облеченный властью магии.
Габрия думала и о том, что же предпримет Этлон, когда узнает, где скрывается Брант. Законы клана давали Этлону право любым способом захватить Бранта как убийцу отца. Но Этлон всегда был слишком ответствен за свои поступки, чтобы быть неблагоразумным. И более того, если Брант успел овладеть искусством магии, у Этлона нет ни малейшего шанса на победу.
Габрия встряхнулась и заставила себя отвлечься от тревожных мыслей. У нее еще несколько месяцев изгнания, и тратить время на раздумья о слухах, которым даже нет подтверждения, показалось ей бессмысленным. Она вновь взяла сосновую шишку и вернулась к своим упражнениям.
С течением времени Габрия становилась все более и более умелой. Ее первые попытки превратить шишку в сливу, как она помнила, не увенчались успехом. Слива была тяжелой, кислой, и вкус ее был каким-то странным. Но наконец, однажды вечером, она совершенно точно представила себе, чего она, собственно, хочет, произнесла заклинание и вместо колючей коричневой шишки получила великолепную сливу. Колдунья удовлетворенно рассмеялась, когда попробовала спелый плод и сладкий сок потек по ее подбородку.
Она повторяла упражнение снова и снова, пока с легкостью не сотворила корзину с фруктами всевозможных сортов. Тогда она поняла, что пора переходить к следующему этапу. Теперь ей предстояло научиться превращать органическое вещество в неорганическое. К этому времени чувства ее стали более гибкими. Всего несколько дней понадобилось ей, чтобы превратить шишку в камень.
Габрия была так занята, что не сразу заметила, как зима уступает дорогу весне. Погода оставалась сухой, и весна наступала мягко и незаметно. Прошел уже пятый лунный месяц ее ссылки, когда она внезапно почувствовала, что воздух уже не так холоден и дни стали длиннее. Значит, до ее возвращения в Хулинин Трелд осталось меньше месяца.
К своему удивлению, Габрия заметила, что ей не так уж хотелось возвращаться. Она привыкла к свободе, привыкла к занятиям магией. Расстаться со всем этим будет трудно, даже если совет вождей отменит закон, запрещающий колдовать, когда летом кланы соберутся в Тир Самод.
Была и еще одна причина, по которой Габрию не тянуло назад. Как сильно ни любила она Хулинин Трелд, там она не чувствовала себя дома. Ее единственным домом был широкий луг далеко на севере, там, где люди из Корина однажды разбили свой зимний лагерь. Она не была там почти год после тех страшных дней.
Ночью, когда половина луны освещала равнину, Габрия долго лежала без сна с открытыми глазами и перебирала в памяти прошедшее. Наконец она задремала, но сон ее был неглубок. Воспоминания толпились у изголовья; мечты об отце и братьях не уходили; видения становились еще ярче и живее, и память о пережитом ужасе окутала ее мозг, как черное облако. Картины перед глазами становились все более четкими, настолько, будто она снова видела это впервые.
Подобные видения уже посещали ее: прошлым летом, как раз перед первой встречей с Медбом.
…Она стояла на вершине холма и смотрела вниз, на лагерь, когда-то оживленный и шумный, а теперь лежащий в руинах. Солнце стояло высоко; и было жарко; и трава на опустевших пастбищах была такой густой и сочной. Сквозь пепел, покрывающий развалины, уже пробивалась трава; ее стебли колыхались, как зеленое покрывало. Гигантское кладбище с одной стороны было ограничено лежащими копьями, между ними уже пробивались зеленые растения.
Габрия очнулась. Видение исчезло, но вызванный им образ города, погребенного под обломками, оставался предельно четким. Она ничего не знала о том, были ли захоронены убитые. Когда она пришла в Корин Трелд после того, как ее клан был истреблен, она была единственной, кто остался, и не могла ничего сделать. Она ушла, оставив убитых лежать там, где они упали. Она могла только уйти, чтобы спасти себя.
Габрия находилась под впечатлением вновь увиденного несколько дней, и постоянное желание увидеть дом стало невыносимо сильным. Чем больше она думала об этом, тем более важным ей казалось убедиться, что все из ее племени погребены. Она так и не смогла проститься ни с братьями, ни с отцом в тот ужасный день.
Сейчас, когда до конца ее ссылки осталось еще восемь дней, почему бы не сделать ей этого сейчас? Верхом на Нэре ей потребуется три или четыре дня, чтобы преодолеть разделяющее их расстояние, она еще успеет вернуться до того, как ее начнут ждать. Никто и не узнает, что она уезжала из храма.