Час охотника (Исповедальня)
– А он и сам точно не знает, – смеясь, ответил Девлин.
– Моя мать была американкой ирландского происхождения. В поисках своих исторических корней она вернулась в Коннахт в 1939 году. Но кроме меня никого здесь не нашла.
– А ваш отец?
– Отца я вообще не знал. Фамилия моей матери Кассен, и она исповедовала протестантство. Некоторые из Кассенов еще живут в Коннахте, они потомки бойцов Кромвеля. В этой части страны Кассены часто называют себя Паттерсонами; это неправильный перевод ирландского слова «кассен» – «тропа».
– Короче говоря, он сам не знает, кто он такой, – повторил Девлин.
– Ну, это как посмотреть, – улыбнулся Кассен. – После войны, в 1946 году, моя мать вернулась в Штаты. Через год она умерла от гриппа, и меня взял к себе единственный родственник, старый двоюродный дядя, у которого была ферма в канадской провинции Онтарио. Прекрасный человек и истовый католик. Под его влиянием и я стал католиком.
– Вот тут-то судьба и свела нас, – Девлин поднял свой бокал.
Фокс недоумевающе посмотрел на него. Кассен пояснил:
– Семинар, в который я был принят, назывался «День всех святых» и располагался в Рейн Лэндинге неподалеку от Бостона. А Лайам преподавал там английский.
– Да, проблем у меня с ним было предостаточно, – вспомнил Девлин. – Его ум острый как бритва. Каждый раз он выставлял меня дураком, когда я на лекциях неверно цитировал Элиота.
– Затем я – работал в двух общинах в Бостоне и позднее еще в одной в Нью-Йорке, – продолжал Кассен, – но не терял надежды однажды вернуться в Ирландию. В 1968 году я был наконец переведен в Белфаст, в церковь на Феллс-роуд.
– Которую уже через год сожгла дотла протестантская толпа, – вставил Девлин.
– Тогда я попытался спасти общину от распада и продолжил службу в спортивном зале одной из школ, – сказал Кассен.
Фокс взглянул на Девлина.
– В то время как вы носились по Белфасту и подбрасывали бревна в огонь?
– Милостивый Господь да простит мне это, – смиренно произнес Девлин. – Потому что сам себе я этого простить не могу.
Кассен поставил перед собой пустой бокал.
– Ну, а теперь я все-таки должен покинуть вас. Было приятно познакомиться с вами, капитан Фокс.
Он протянул руку. Фокс пожал ее, после чего Кассен встал и направился к двери террасы. За стеной сада вздымался монастырь Кассен прошел по газону, открыл калитку и скрылся.
– Удивительный человек, – заметил Фокс, когда Девлин закрыл дверь.
– Можно сказать и так. – Девлин обернулся. Улыбка исчезла с его лица. – Ну хорошо, Гарри. Фергюсон как всегда напускает много таинственности. Так что объясните, пожалуйста, внятно, в чем дело...
* * *В хосписе царила полная тишина. Он был устроен совершенно не так, как обычная больница, и пациент здесь мог выбирать между одиночеством и близостью к соседу по палате. Над столом склонилась сиделка, и ночник был единственным источником света в коридоре. Она не слышала шагов Кассена, вдруг возникшего из темноты рядом с ней.
– Как себя чувствует Малоун?
– Без изменений, святой отец. У него лишь незначительные боли. С помощью лекарств нам удалось стабилизировать состояние.
– Он в ясном уме?
– Периодически.
– Я пойду к нему.
Кровать Дэни Малоуна, отделенная от других шкафами и книжными полками, стояла наискосок к окну, за которым виднелись деревня и черное ночное небо над ней. Свет ночника резкими линиями теней очерчивал лик умирающего, еще нестарого, лет сорока мужчины с преждевременно поседевшими волосами и лицом, под которым ясно угадывались очертания черепа. На туго натянутой коже буквально читались следы страданий, переносимых этим человеком из-за рака – той самой болезни, которая медленно, но верно переносила его из этой жизни в иную.
Когда Кассен присел рядом, Малоун открыл глаза. В его взгляде, поначалу совершенно пустом, понемногу просыпалось сознание.
– Я уж было подумал, что вы больше не придете, святой отец!..
– Но ведь я же обещал. Пришлось, правда, принять стаканчик перед сном у Лайама Девлина, поэтому припоздал.
– Один перед сном – это полезно, святой отец. Лайам ведь был настоящим борцом за наше дело. Никто больше него не сделал для Ирландии.
– А вы, Дэни? – Кассен пересел на край кровати. – Ведь никого во всем Движении не было смелее вас.
– Но скольких людей я при этом убил. И зачем? Однажды Дэниел О'Коннел сказал в своей речи, что свобода Ирландии вещь праведная, но не стоящая даже и одной человеческой жизни. Тогда я был молодым и оспаривал это. Теперь же, на смертном одре, мне кажется, я понимаю, что он имел в виду.
Он скривился от боли и посмотрел на Кассена.
– Не могли бы мы поговорить об этом, святой отец? Мне кажется, так мне легче будет собраться с мыслями.
– Хорошо, но только недолго, вам необходимо поспать, – улыбнувшись, согласился Кассен. – Умение служить есть одна из важнейших добродетелей священника, Дэни.
Малоун попытался улыбнуться.
– Да, конечно. Так на чем мы остановились? Ах, я рассказывал вам о подготовке серии взрывов в центральной Англии и в Лондоне в 1972 году.
– Вы говорили, что газеты дали вам кличку «Лиса», – напомнил Кассен, – из-за того, что вам, казалось, ничто не могло помешать беспрепятственно появляться то в Англии, то в Ирландии. Арестованы были все, кроме вас. Как же это получилось?
– Все очень просто, святой отец. Самый страшный бич нашей страны – предательство, а второй – головотяпство самой ИРА. Люди, головы которых напичканы революционной идеологией, могут произносить великолепные речи, но очень часто им недостает разумного подхода к тому, что они делают. Поэтому я предпочитал держаться профессионалов.
– Профессионалов?
– Да, да, тех самых, которых вы бы назвали преступными элементами. Например, в 70-е годы не было ни одной конспиративной квартиры ИРА, которая рано или поздно не появлялась бы в списках Скотланд-Ярда. Именно из-за этого аресты были неминуемы.
– А что же вы?
– Уголовники, когда они в бегах или когда полиция напрочь обкладывает их, нуждаются в том, чтобы «лечь на дно». Потому-то есть места, где можно спрятаться, дорогие, но действительно надежные места. Есть, например, в Гэлвее, к югу от Глазго, в Шотландии, незаметная ферма, которая принадлежит братьям Мангоу. Правда, оба они порядочные сволочи.
Боли вдруг усилились, и Малоун начал судорожно хватать ртом воздух.
– Я позову сестру, – участливо сказал Кассен.
Но больной схватил его за край сутаны.
– Оставьте это. Хватит с меня обезболивающих. У сестер добрые намерения, но с меня довольно. Давайте лучше еще поговорим, святой отец.
– Ну, будь по-вашему, – согласился Кассен.
Малоун лег, закрыл и вновь открыл глаза.
– Во всяком случае, оба они – Гектор и Ангус Мангоу – исключительное дерьмо.
* * *Девлин беспокойно прохаживался по комнате.
– Вы мне верите? – спросил Фокс.
– Все выглядит логично и многое объясняет, – ответил Девлин. – Скажем так: я в принципе принимаю такую версию.
– И что же мы теперь предпримем?
– Мы?! – Девлин гневно сверкнул глазами. – Какая наглость! Вы что, Гарри, не помните, что, когда я в последний раз работал для Фергюсона, он подставил меня? Навешал лапши на уши и попользовался.
– Это было в прошлый раз, Девлин. Теперь совсем другое дело.
– Какая мудрая мысль! И что мне с ней делать?
В этот момент в дверь террасы тихо постучали. Девлин открыл ящик письменного стола, вынул старомодный маузер с грушеобразным эсэсовским глушителем и снял его с предохранителя. Кивнул Фоксу и отодвинул занавеску. За окном стояли Макгинесс и Мерфи.
– О, Господи! – простонал Девлин.
Он открыл дверь и впустил смеющегося Макгинесса.
– Господь да благословит всех присутствующих, – шутливо поздоровался он и, обратившись к Мерфи, сказал: – Не спускай глаз со стеклянной двери, Майкл, – а сам, подойдя к камину, протянул к огню замерзшие руки. – По ночам еще довольно прохладно.