Орел приземлился
– Так точно, господин рейхсфюрер.
– А форма?
– Большинство из них в боевых условиях носят маскировочные халаты и брюки, похожие на эсэсовские, и красный берет английских парашютистов с особым значком – кинжал с крыльями и надписью: «Кто дерзает – побеждает».
– Ах, как драматично, – сухо заметил Гиммлер.
– У абвера большой запас обмундирования, принадлежавшего пленным, захваченным во время операций СВС на греческих островах, в Югославии и Албании.
– А снаряжение?
– Без проблем. Английский штаб Специальных операций до сих пор не осознал, до какой степени мы просочились в голландское движение Сопротивления.
– Террористическое движение, – поправил его Гиммлер. – Но продолжайте.
– Почти каждую ночь сбрасываются новые партии оружия, снаряжения для саботажа, радио для использования в полевых условиях, даже деньги. Но в штабе до сих пор не поняли, что все радиограммы, которые они получают, идут от абвера.
– Господи, – сказал Гиммлер. – И мы все еще продолжаем проигрывать войну. – Он встал, подошел к камину и погрел руки. – Переодевание в форму врага – вопрос весьма деликатный, оно запрещено Женевской конвенцией. Расплата одна – расстрел.
– Точно, господин рейхсфюрер.
– Тут, мне кажется, надо идти на компромисс. На десантниках под английской маскировочной формой будет обычная форма немецких солдат. Таким образом, сражаться они будут как немецкие солдаты, а не как гангстеры. Перед самым боем они могли бы сбросить свой маскарад. Согласны?
Лично Радлу идея эта показалась самой худшей из всего, что он когда-либо слышал, но он понимал, что спорить бесполезно.
– Как прикажете, господин рейхсфюрер.
– Хорошо. Все остальное мне представляется делом организации. Люфтваффе и военные корабли для перевозки. Здесь все просто. Директива фюрера откроет вам все двери. Есть еще что-нибудь, о чем бы вы хотели со мной поговорить?
– В отношении самого Черчилля, – сказал Радл. – Его брать живым?
– Если удастся, – сказал Гиммлер. – Мертвым, если по-другому не получится.
– Понятно.
– Хорошо, значит, я могу спокойно оставить дело в ваших руках. Россман даст вам особый номер телефона. Я хочу ежедневно знать о ходе дела. – Он положил донесения и карту в портфель и придвинул его Радлу.
– Как прикажете, господин рейхсфюрер.
Радл сложил бесценное письмо, положил его обратно в конверт и сунул в карман мундира. Взял портфель, свое кожаное пальто и пошел к двери.
Гиммлер, который было снова стал писать, позвал:
– Полковник Радл.
Радл повернулся.
– Господин рейхсфюрер?
– Ваша присяга германского солдата фюреру и государству. Вы помните ее?
– Конечно, господин рейхсфюрер.
Гиммлер поднял голову. Лицо его было холодным и бесстрастным.
– Повторите ее сейчас.
– "Клянусь богом исполнять эту святую клятву. Я буду беспрекословно повиноваться фюреру германского рейха и народа Адольфу Гитлеру, Верховному главнокомандующему вооруженных сил, и готов как храбрый солдат в любой момент отдать свою жизнь за присягу".
Глазница его снова горела, отрезанная рука болела.
– Отлично, полковник Радл. И помните одно: неудача – это признак слабости.
Гиммлер наклонил голову и продолжал писать. Радл поскорее открыл дверь и нетвердым шагом вышел.
* * *Он решил домой в квартиру не идти. Вместо этого попросил Россмана высадить его на Тирпиц-Уфер, пошел к себе в кабинет и лег на маленькую походную койку, которая имелась на случай таких непредвиденных обстоятельств. Спал он мало. Как только закрывал глаза, всплывало серебряное пенсне, холодные глаза, спокойный сухой голос, высказывающий чудовищные мысли.
В пять часов, когда в конце концов он сдался и потянулся за бутылкой коньяка, ему стало ясно, что он должен провести это дело, но не для себя, а для Труди и детей. Надзор гестапо – это для большинства людей очень плохо.
– Но не для меня, – сказал он, снова гася свет. – Мне надо, чтобы сам Гиммлер шел по моему следу.
Все-таки он уснул. Его разбудил в восемь часов Хофер, принеся кофе и горячие рогалики. Радл поднялся, подошел к окну, жуя на ходу рогалик. Утро было серое, шел сильный дождь.
– Бомбежка была сильная. Карл?
– Не слишком. Я слышал, что восемь «ланкастеров» сбито.
– Если вы заглянете во внутренний карман моего мундира, то увидите конверт, – сказал Радл. – Я хочу, чтобы вы прочли лежащее в нем письмо.
Он ждал, глядя на дождь. Хофер смотрел на письмо, и вид у него был потрясенный:
– Что это означает, господин полковник?
– Дело Черчилля, Карл. Оно продолжается. Так хочет фюрер. Мне этой ночью сказал сам Гиммлер.
– А адмирал, господин полковник?
– Не должен ничего знать.
Хофер уставился на него в искреннем замешательстве, держа в руке письмо. Радл взял его у него и поднял кверху:
– Мы маленькие люди – вы и я, – попавшие в очень большую паутину, и должны ступать осторожно. Эта директива – все, что нам надо. Приказ самого фюрера. Вы понимаете?
– Думаю, что да.
– Мне вы доверяете?
Хофер встал по стойке «смирно».
– Я никогда в вас не сомневался, господин полковник. Никогда.
Радл почувствовал, как в нем подымается волна признательности.
– Хорошо, тогда мы продолжим то, о чем я говорил в строжайшей тайне.
– Как прикажете, господин полковник.
– Хорошо, Карл, принесите мне все, что у нас есть, и мы еще раз все просмотрим.
Он подошел к окну, открыл его и глубоко вздохнул. От ночных пожаров в воздухе стоял едкий запах дыма. Часть города, видимая ему из окна, лежала в руинах. Странно, почему он так взволнован?
* * *– Ей нужен мужчина, Карл.
– Господин полковник? – удивленно вымолвил Хофер.
Они склонились над столом, на котором были разложены донесения и карты.
– Миссис Грей, – объяснил Радл. – Ей нужен мужчина.
– А, теперь я понял, господин полковник, – сказал Хофер. – Человек с крепкими плечами. Тупой инструмент?
– Нет. – Радл нахмурился и взял из коробки на столе русскую папиросу. – И ум тоже, это важно.
Хофер поднес ему огонь:
– Трудное сочетание.
– Как всегда. Кто из тех, кто работает сейчас в Англии на первый отдел, мог бы помочь? Он должен быть абсолютно надежным.
– Есть семь-восемь агентов, которых можно было бы считать такими. Например, Белоснежка. Он два года работает в Военно-морском управлении в Портсмуте. От него мы получаем ценную регулярную информацию о североатлантических конвоях.
Радл нетерпеливо покачал головой:
– Нет, не такой нужен. Эта работа слишком важна, чтобы ее подставлять под удар. Господи, неужели нет других?
– Не меньше пятидесяти, – Хофер пожал плечами. – К сожалению, английская контрразведка удивительно хорошо поработала за последние восемнадцать месяцев.
Радл встал, подошел к окну и стоял там, нетерпеливо постукивая ногой. Он не сердился, скорее всего, он был обеспокоен. Джоанне Грей было шестьдесят восемь лет, и как бы преданна, как бы надежна она ни была, ей нужен был мужчина. Как сказал Хофер, тупой инструмент. Без него все предприятие могло потерпеть крах.
Левая рука болела – рука, которой не было, и это был явный признак стресса, голова раскалывалась. «Неудача – признак слабости, полковник». Гиммлер сказал это, глядя темными, холодными глазами. Радл задрожал, а когда вспомнил подвалы на Принц-Альбрехтштрассе, то от страха почувствовал позывы желудка.
Хофер неуверенно промолвил:
– Конечно, всегда остается Ирландский отдел, сэр. Ирландская республиканская армия.
– Абсолютно бесполезно, – сказал Радл, – связь с ИРА была прекращена давным-давно, и вы это знаете, после фиаско с Герцем и другими агентами. Полный провал всего этого предприятия.
– Не совсем, господин полковник.
Хофер открыл один из шкафов, быстро перебрал содержимое я вытащил папку из манильской бумаги, которую положил на стол. Радл сел и, нахмурясь, открыл ее.