Порабощенные сердца
— Это не имеет смысла, — по-прежнему возражал Друз. — Говорили, что император специально выбрал Агриколу, чтобы покончить с сопротивлением горных племен. Почему бы ему не продолжить то, что начал Фронтин?
— Любимец императора, бывший консул? — усмехнулся Гален. — Вы думаете, Рим торопится рисковать его жизнью? Агрикола получил этот пост благодаря близости к Веспасиану, а также потому, что знает этот остров. Четыре года тому назад он стоял под Виркониумом, как воин двадцатого легиона.
Руфус Сита слушал молча. Мысли и подозрения, ранее мелькавшие в его голове, теперь оформились.
Мавриций продолжал. Слова его приняли форму не подлежащих обсуждению команд.
— Это наш долг перед Римом и Орлами. Если наше рабство послужит тому делу, которому мы клялись честью, мы будем рабами. — Он посмотрел на каждого по очереди, словно предостерегая от возражений. — Фронтин оставил остров безжалостно опустошенным. Жажда мести ордовиков не утолена. Мы не дадим им повод утолить ее нашей кровью.
Четверо из пятерых молчаливым кивком согласились подчиниться команде, пятый тоже склонил голову, но не в ответ на отданный приказ, а в ответ на свои мысли. Мавриций умышленно завел их в засаду и плен. В этом Руфус был теперь совершенно уверен. Вопрос был — зачем? Зачем?
Глава 4
Расстояние между ними и присутствие более чем двадцати человек, работавших на полях, граничащих с ее участком, ничего не значили. Даже обнаженного его можно было сразу узнать. Рика поразилась контрасту: бронзовая кожа и белая полотняная одежда — рубашка и набедренная повязка. Рост, манера держаться… нет, его нельзя было спутать ни с кем. Даже с косой в руках он оставался солдатом, враги перед ним — ряды поспевшего зерна. Ее зерна, напомнила она самой себе в напрасной попытке снова подавить возмущение. В конце концов, какую бы работу ни делал раб, он делал это для нее. Еще полдень, а почти половина поля уже скошена. Это заняло бы у нее целый день. Под режущими взмахами его искривленного лезвия колосья падали, словно враги под мечом.
— Ты видишь, Рика? Подумай, он даже не выглядит усталым, а скосил почти все поле! — Невинное замечание идущего рядом с ней мальчика наполнило Рику яростью.
— Дьяволы не устают, Дафидд. — Она оторвала взгляд от поля и посмотрела на реку, блестевшую впереди. Ее пальцы яростно сжали веревочные ручки бадей, которые она несла. Левая бадья ударила Дафидда по коленке, и Рика вздрогнула. — Кроме того, он сжал не все поле, а только половину. И ему еще надо связать снопы и заскирдовать то, что он скосил. К концу дня — дьявол он или нет — его проклятая спина будет болеть от усталости.
Мысль о страданиях римлянина почему-то успокоила ее. Рика замедлила шаг, приспосабливаясь к неровной походке Дафидда.
Мальчик оглянулся через плечо.
— Он очень высокий, правда?
— М-м-м. — Ее невразумительный ответ, казалось, придал ему храбрости. Этот человек, видимо, произвел на него сильное впечатление.
— Я никогда раньше не видел никого с таким цветом кожи. Как будто он вырезан из дуба. А волосы — такие черные, как вороново крыло. Мне кажется…
— Прошу тебя, Дафидд! — Рика тут же пожалела о своей реакции, но было поздно. Хотя мальчик быстро опустил голову, она заметила, как он закусил нижнюю губу.
— Из-з-звини, Рика.
Его запинающийся ответ, так непохожий на недавнюю беззаботную болтовню, опять заставил ее вздрогнуть. Почему она так резка, ведь это только детское любопытство. Ей нужно лучше держать себя в руках. Во всем виноват этот римлянин. Будь он проклят! Одно его присутствие, даже в тридцати метрах, привело ее на грань нервного срыва.
Рика взглянула на поле, и снова из ее уст вырвалось проклятие. Отложив косы и серпы, свободные хлебопашцы оставили работу, а воины, охраняющие римлян, погнали своих подопечных к реке. Даже рабы нуждаются в отдыхе и воде.
— Все в порядке, Дафидд, — прошептала она себе и мальчику.
Широкие берега реки были доступны с любого края полей. К реке легко было подойти с любого поля… Ничто не давало ей повода думать, что римлян приведут именно туда, где она набирала воду. Ничто, кроме капризной воли богов, желающих проверить ее Лишь только Рика опустилась на колени и зачерпнула первую бадью, как услышала их приближение — мягкие шаги по утоптанной земле и слабое дребезжание их рабских ошейников.
— Рика!
— Не обращай на них внимания, Дафидд, — шепнула она.
Обеими руками Рика вытащила наполненную бадью из реки, вытянула ее на берег и поставила рядом с собой. Мальчик молча протянул ей вторую бадью и, наклонясь, сказал ей на ухо:
— Он смотрит на нас.
— Не обращай внимания, — повторила она и ударила бадьей о поверхность воды. Брызги намочили подол ее туники, и она выругалась вслух.
Гален почувствовал, что улыбается. Мальчик рядом с женщиной, должно быть, заметил его улыбку и тоже робко улыбнулся в ответ. Гален кивнул. Но это было ошибкой. Мальчик спрятал лицо, уткнувшись в плечо женщины, и теперь Гален мог внимательно разглядеть их обоих.
Он давно видел, как эта женщина с сыном шли к реке, и обратил внимание на странную походку мальчика. Теперь он был достаточно близко, чтобы разглядеть причину. Ступня левой ноги была деформирована, подошва развернута внутрь, и земли касались только пальцы. Зная нетерпимость кельтов к подобной неполноценности, Гален почувствовал жалость и к ребенку, и к его матери. Они жили в обществе, которое уважало телесную силу и красоту. Поэтому врожденный порок мальчика делал их, очевидно, отверженными. Никто из ордовиков на берегу реки, ни фермеры, ни свободнорожденные работники, ни воины охраны, казалось, не замечали их присутствия, не говоря уже о том, чтобы поприветствовать или предложить помощь. Ее соплеменники явно их избегали. Впрочем, как и она их, заметил про себя Гален, наблюдая. В ней чувствовалась какая-то странная сила, решимость, которую не могло поколебать подобное отношение. Прямые плечи и выступающий подбородок ясно говорили о гордом характере. Гален надеялся, что она повернет голову, и он сможет увидеть целиком ее лицо, но затем понял, что она этого не сделает.
Гален двинулся к женщине, не обращая внимания на юного воина, следившего за каждым его шагом с тех пор, как они утром вышли из горной крепости. Гален знал, что юноша слишком неопытен, чтобы сделать что-либо по собственной инициативе, без прямого приказа. Вместо того чтобы вмешаться, он будет просто следовать за своим пленником.
— Рика, он идет к нам!
Подавленный вздох Дафидда и пожатие его руки настолько поразили ее, что она выпустила бадью. Пришлось вылавливать ее. Занятая этим, она стояла с опущенной головой и вдруг почувствовала, как на нее упала тень. Рика знала, чья это тень, и не хотела поднимать глаза. Она никогда не взглянет в лицо римлянину, никому из римлян, и особенно этому.
— Тебя зовут Рика?
То, что он дерзнул подойти к ней, а тем более заговорить, вывело ее из себя. Она протащила наполненную бадью по песку и поставила ее рядом с другими. Потом медленно выпрямилась и твердо посмотрела в его темные пронизывающие глаза.
— Рабы не должны говорить, пока к ним не обратятся.
Она ожидала какой-либо реакции на свои слова, возможно, хотя бы его лицо побледнеет или покраснеет от такого оскорбления. Но реакции не последовало. Не было даже следа эмоций. Он просто поднес руку ко лбу и провел пальцами по коротко остриженным волосам. Этот естественный жест придал его страшному образу некоторую уязвимость. Рика отвернулась, не желая видеть в нем ничего человеческого.
Она потянулась к одной из бадей. Большая коричневая рука легла поверх ее собственной. Рика отдернула руку, будто прикосновение обожгло ее.
— Не дотрагивайся до меня, римлянин! — прошипела она.
Заметив ее движение, охранник подбежал поближе. Держа копье наготове, воин посмотрел сначала на нее, потом на пленника, словно ожидая от кого-то из них объяснений или указаний к действию.