Храм Фортуны
— Подожди, — произнес сенатор и протянул руку со свитком. — Отнеси это в библиотеку. А когда проводишь гостя, распорядись, чтобы нам подали легкого вина похолоднее. И каких-нибудь фруктов.
— Да, господин, — снова кивнул грек и все так же бесшумно скрылся между деревьями.
* * *Луций Скрибоний Либон. молодой патриций из знатного рода, стоял у ворот дома Сатурнина и с интересом наблюдал за огромным желтошерстым эпирским псом. Того тоже сморила жара, но верный сторож посчитал своим долгом все равно выползти во двор и грозно зарычать. Привратник тут же ухватил его за ошейник:
— Тихо, Гектор, тихо!
Либон отвернулся и нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Это был юноша лет восемнадцати, светловолосый, с приятным открытым лицом, если и не красивым, то весьма симпатичным. Добрые карие глаза, высокий лоб, прямой нос, изящно очерченный подбородок и нежные розовые губы заставляли и женщин, и мужчин бросать на него восхищенные взгляды.
Молодой патриций был худощав и длинноног, тонкие руки покрывал золотистый пушок. Он носил голубую короткую тунику, сейчас изрядно пропыленную, и кожаные, подбитые гвоздями сандалии, ремешки которых обвивали голени. Либон был современным юношей, и никакие правила приличий не заставили бы его в такую жару одеть тогу — официальный костюм, приличествовавший для нанесения визита почтенному сенатору. Ведь, во-первых, под этим шерстяным балахоном он бы просто истек собственным потом, а, во-вторых, его отношения с Гнеем Сатурнином были скорее родственными и дружескими, нежели официальными.
Наконец, появился раб-сириец — смуглый низкорослый мужчина; вежливым жестом и заученным поклоном он пригласил Либона следовать за собой.
Они прошли по мозаичному полу атрия, миновав прямоугольный имплувий — бассейн, оставили позади спальные помещения и личный кабинет хозяина; на ходу Либон в очередной раз полюбовался великолепными колоннами перистиля, и вот уже оказался в саду.
Тут было прохладно, тенисто и тихо. Лениво щебетали в кронах деревьев какие-то птицы, журчала вода фонтанов, разбросанных тут и там. Пахло цветами и яблоками. То и дело между стволами мелькал ослепительно белый мрамор статуй: вот пугливая нимфа, со всех ног убегающая от хохочущего сатира, вот серьезный Аполлон с лирой в руке, а вот и могучий Геркулес, забросивший на плечо тяжелую дубину и идущий совершать свой очередной подвиг.
Молодому патрицию всегда очень нравилось здесь. Он восхищался безукоризненным вкусом сенатора Сатурнина, который сумел соединить строгую простоту старинного римского традиционного дома с греческим изяществом и восточным комфортом, но успешно избежал излишеств и перегрузок, чем вовсю грешили в последнее время так называемые «новые люди» — разбогатевшие мещане, которые на тяжелых сундуках с золотом вознеслись на самую вершину иерархической лестницы римского общества.
Когда Либон уже мог заметить сидевшего под деревом Сатурнина, слуга снова вежливо поклонился и исчез, а юноша двинулся вперед.
Сенатор обернулся на звук его шагов и вытянул руку в знак приветствия.
— Рад видеть тебя, мой дорогой Луций, — сказал он с улыбкой. — Надеюсь, ты в добром здравии и приносишь хорошие вести. Присядь вон там.
Он указал гостю на каменную скамью рядом с фонтаном. Либон с удовольствием опустился на прохладный мрамор, чувствуя, как спину начинают приятно покалывать капельки холодной воды, разлетавшиеся от струй фонтана.
— Вижу, ты устал с дороги, — продолжал сенатор. — Тебе надо хорошенько отмыться и отдохнуть. Но уж прости старику его нетерпение. Сначала поговорим. Итак?
— Спасибо, почтенный Сатурнин, — ответил Луций. — Со здоровьем у меня все в порядке и путешествие было успешным. Но...
— Что? — напряженно спросил Гней Сентий. — Говори же, Луций, прошу тебя. Это очень важно! Что Фабий просил мне передать?
Либон развел руками.
— На воске — ничего. А на словах просил сказать; что курьер из Германии еще не приезжал и цезарь письма не получал.
Сенатор схватился за голову.
— Как же так? Это его точные слова?
— Да.
— Но что же могло случиться? — взволнованно воскликнул Сатурнин. — Ведь по моим подсчетам... О, боги, мы же не можем сейчас терять времени — развязка приближается... Прости меня, Луций, я слишком обеспокоен, чтобы сохранять самообладание. Скажи, когда ты выехал из ставки Августа?
— Три дня назад. Цезарь со своей свитой еще находился в Пьомбино. Я едва не загнал лошадей и не разнес мою карруку на камнях виа Аврелия, спеша принести тебе известия.
— А чем занимался цезарь? — с тревогой спросил Сатурнин.
— Он инспектировал работу береговой охраны — жители Корсики пожаловались ему на произвол пиратов в Лигурийском море, и Август очень разозлился на бездельника претора...
— Корсика, Корсика... — пробормотал Сатурнин. — Это же совсем рядом с Ильвой и с... О, боги, какой у нас был шанс! Но мы, кажется, его упустили...
По лицу Либона промелькнуло легкое недоумение.
— Прости меня, — сказал он неуверенно. — Ты попросил выполнить твое поручение, и я сделал это, но до сих пор мало что понимаю. И ты обещал...
— Да, да, мой юный друг! — воскликнул Сатурнин, протягивая к нему руки. — Я действительно обещал все тебе объяснить и сделаю это немедленно, хотя, клянусь Юпитером, думал, что судьба будет более благосклонна к нам.
Он умолк; несколько секунд висела тишина. Либон не осмелился нарушить ее, он лишь пристально смотрел в задумчивое лицо сенатора.
В этот момент появилась пухлая крутобедрая темнокожая девушка с подносом в руках. На позолоченном круге стояли бокалы с вином и ваза с фруктами. Сатурнин молча указал рабыне куда поставить поднос и нетерпеливым жестом приказал ей удалиться. Потом вздохнул и покачал головой.
— Ну, что ж, Луций, пришло время тебе узнать нечто очень важное и сделать свой выбор. Ты знаешь, что мы были дружны с твоим дедом, который погиб в Кантабрии, сражаясь в рядах легионов Марка Агриппы. Твой отец стал мне родным сыном — ведь своего я потерял очень рано. А потом вот и ты...
— Я всю жизнь буду благодарен тебе за то, что ты для меня сделал, — тихо произнес Луций. — Отца я плохо помню — он умер, когда мне было всего восемь лет. И с тех пор ты заменил мне мою семью.
— Да... — задумчиво кивнул Сатурнин. — И могу сказать, что ты был хорошим внуком... Но слушай дальше. Сейчас ты, по сути, являешься для меня самым близким человеком, не считая, конечно, моей жены и внучки.
— О! — встрепенулся вдруг Луций, внезапно покраснев. — Прости меня, я так спешил сообщить тебе новости, что... Как поживают почтенная Лепида и очаровательная Корнелия? Надеюсь, они здоровы и жизнерадостны, как обычно?
Сенатор улыбнулся.
— Да, не беспокойся. С ними все в порядке. Они просто спрятались где-то от жары. И ручаюсь — ты обязательно увидишься с ними, когда мы закончим разговор. По крайней мере — с одной из них.
Он игриво улыбнулся, с симпатией глядя на юношу, который покраснел еще больше и поспешно отвернулся, устремив взгляд на пенящуюся воду фонтана.
— Ладно, сначала дело, — вновь стал серьезным Сатурнин. — Сейчас я расскажу тебе одну историю, вернее — историю одной семьи. Так уж получилось, что она переплелась и с моей судьбой, и с твоей, да и вообще с судьбой Рима. И в данный момент во многом именно от нас с тобой зависит, что получит наш народ и наша страна в ближайшем будущем — кровавую тиранию или свободу и процветание.
— О какой семье ты говоришь? — спросил Луций, невольно побледнев — уж очень сурово и торжественно прозвучали веские слова старого сенатора.
— О семье цезаря Октавиана Августа, — медленно произнес Сатурнин.
Глава IV
Дела семейные
Он опять помолчал немного, прокашлялся и взглянул в глаза молодого патриция.
— Слушай, Луций, слушай внимательно и запоминай. Кое-что из этого тебе уже известно, но наверняка в другой интерпретации. Поэтому я начну с самого начала и расскажу тебе всю историю семьи Августа, вплоть до сегодняшнего дня.