Зима королей

— Я помню его, — сказал Финнлэйт, — этого раненого датчанина, Хэлфдэн было его имя.
— О, да! — сказала Од, — тот, у которого было такое сильное кровотечение, что он испачкал мои одеяла.
— Это были одеяла моей матери, это было до того, как ты и я поженились.
— Теперь это мои одеяла, и на них до сих пор заметны пятна крови.
— Мы храним здесь одеяла подолгу, — сказал Мюртах Сирбхоллу. — Нил, принеси мне мою арфу. Датчанин научил меня также датскому языку.
— Я не знал, что ты говоришь на нем.
— Не очень хорошо. А ты?
— О, совсем чуть-чуть.
Мюртах играл на арфе, пока Финнлэйт рассказывал историю Ойсина. Дождь в тот день шел непрестанно и весь последующий тоже, и все они рассказывали истории. Мюртах закончил куклу и теперь работал над вазой, которую обещал сделать для Од. Время от времени он рассказывал какую-нибудь сказку или отрывок из саги Кухулэйн.
Большинство историй рассказывал Финнлэйт. Никогда Мюртах не слышал, чтобы он говорил так много. Наклонившись вперед, протянув руки к огню, он выкладывал все истории, которые когда-либо слышал в своем собственном детстве, — о злых духах, эльфах и феях, об Ос Сайд и Туха да Дэнээн, о том, как Нера нашла диадему Дагды, как Энгус вытаскивал живых лягушек из своих ушей, он заставлял Мюртаха играть Кэтл-Роуд Кулэй, так что он, Финнлэйт, тоже мог рассказывать эту историю. Дети как завороженные смотрели на него, раскрыв рты, зримо видя то, что он рассказывал и хотел, чтобы они видели. Наконец, на третий день, он откинулся и сказал:
— Это все.
— Лучше всего ты рассказал историю о Сайд, — сказал Нил, — ты, должно быть, знаешь все истории, какие когда-либо кто-нибудь слышал.
— Я уже старый, — сказал Финнлэйт, — или, скажем даже, я очень стар, а старые люди знают куда больше историй, чем такие подростки, как Мюртах.
— Отец не подросток, — сказал Нил.
— О, может быть, по возрасту и нет, но он самый маленький мужчина, какого я когда-либо видел в наших семьях.
— Господи, — сказал Мюртах, — тебя послушать, так можно подумать, что я ниже этой скамейки.
— Ты слишком долго просидел на чердаке, — сказал Сирбхолл, — где не с кем было поговорить… Что это?
Мюртах встал:
— Кто-то стучит в ворота — я думал, что это ветер. — Он снял со стены свой лук. Сирбхолл вскочил, и они вместе вышли наружу.
— Возможно, это кто-то с нижней части долины, — сказал Мюртах. Часть клана имела там заграждение.
Флэнн и Мохон уже подошли к воротам, они крикнули:
— Тут несколько странников, они хотят войти, один из них оллум.
Сирбхолл засмеялся. Мюртах махнул рукой и крикнул:
— Пусть заходят.
Он спрятал свой лук под плащ, чтобы дождь не намочил его.
Трое мужчин на мокрых лошадях въехали в ворота. Флэнн и Мохон повели лошадей к сараю, а эти трое пошли по грязи к Мюртаху. Сирбхолл направился открыть дверь. Мюртах сказал:
— Добро пожаловать, заходите, и вы уже не чужаки. Чтоб я пропал, если это не Энгус О'Лочэйн.
— Ах, — сказал Энгус, — я надеялся поймать тебя вне дома, чтобы ты принял меня, как чужака, и укрыл на некоторое время.
Они обменялись рукопожатиями и вошли внутрь. Прежде чем закрыть дверь, Мюртах взглянул на небо:
— В тучах появились разрывы. Может быть дождь скоро прекратится.
— Или будет лить последующую неделю, или две, — сказал Энгус. — Найти тебя — это все равно, что поймать черную лошадь ночью в закрытом сарае.
Оллум высвобождался из необъятного плаща, с которого на всех брызгала грязная вода. Од достала для него сухую тунику и еще одну для Энгуса. Третий мужчина, слуга, ушел со стражами дома, которые пили и переговаривались в дальнем углу помещения.
— Ты искал меня? — сказал Мюртах. — Мы были друзьями, когда были детьми, и, мне кажется, я видел тебя на сборище у короля в Кэтхэйре. Но я никак не думал, что ты будешь меня так упорно искать. Или за этим стоит корона?
— О, и это тоже.
— Не начинай разговоры, пока человек не отогреется, — сказала Од, — вернее, оба. Садись сюда, Энгус.
— Ага, — сказал Энгус и взял аскуибх, который она дала ему. — Разумная женщина — это благодеяние для каждого мужчины.
— Ты знаешь Од. Она дочь Доннэчи. А разные пострелята и эльфы на полу — включая эту странного вида борзую между ними — принадлежат мне. И Финнлэйта ты тоже знаешь — отца моей матери. И Сирбхолла тоже знаешь, без сомнения.
— Убийца Датчан. Вблизи ты выглядишь моложе, я думал, ты немного постарше.
Сирбхолл и Энгус обменялись рукопожатиями.
— Иногда я хотел бы быть старше, — сказал Сирбхолл.
— Не стоит, будь, каким ты есть.
— Сирбхолл, Убийца Датчан? — сказал оллум. — Я слушал песни про тебя.
— Не пой их, — сказал Сирбхолл, — это приносит несчастье, или оллум так меня ненавидит?
Оллум улыбнулся — у него был длинный, тонкий рот, и улыбка растягивала его углы и делала рот еще тоньше.
— Это хорошие песни. Меня зовут Пэйдриг, я из Коннэута — я обучался с О'Хэртигэном.
— Да? — сказал Мюртах. — Я бы не думал, что он хороший наставник, настолько он ранимый.
Пэйдриг кивнул:
— Это верно.
Од дала ему чашку горячего питья, и он подлил себе еще.
— Но слушать его было наслаждение — ангелы никогда не играли так хорошо. Очень ранимый, да. Он играл как бы своими мыслями, словно они, его мысли, обладали руками. Вы никогда не слышали его?
— Нет. Но я разговаривал с людьми, которые слышали его.
— Это необычный способ, чтобы судить о человеке. Мюртах пожал плечами.
— Возможно. И это самая плохая манера обсуждать чьего-то учителя, это равно тому, что складывать песни о еще живущем человеке. Я никогда не слышал О'Флэйна, и я не оллум, но я могу сыграть изрядный кусок в его стиле. — Он повернулся к Энгусу: — Теперь будь внимателен — вилка опускается в котелок. Кто послал тебя ко мне?
Энгус снова улыбнулся:
— Верховный король.
— Да? А я думал, Мелсечлэйн.
— Нет. Верховный король хочет знать, что ты имел в виду той игрой на арфе в Кэтхэйре.
— Я имел в виду именно то, что я сказал. Почему он думает, что я на что-то намекал?
Энгус посмотрел на всех остальных. Мюртах наклонился вперед.
— Они могут слышать. То, что я делаю, может затруднить или облегчить их жизнь, поэтому они должны знать это.
— Он думает, что ты имел в виду, чтобы всех их подвесить на крючьях, словно мясные туши — своего рода вергельд!.
Мюртах рассмеялся:
— Нет. Там был… — он протянул ладонь и задумчиво пошевелил ею, — привкус того, что человек вроде меня мог бы воткнуть горячие иглы во многих великих и пристойных людей. Но они могли бы припомнить, кто вложил эти иглы в мои руки. Что я должен был бы делать с вергельдом? Я имел в виду покончить с этим, и я сделал это. Покончил с междоусобицей. Мне нравятся добрые вердикты. Это во мне сказывается сказочник.
Он взглянул на Финнлэйта и сказал Энгусу:
— Присаживайся.
Энгус обошел вокруг стола и сел. Его взгляд остановился на оллуме. Мюртах немного подвинул скамью и опустился на нее.
— Ты понимаешь, — сказал Энгус, — почему он послал меня. Мой клан единственный из всех, кроме ольстерцев, конечно, который не был тогда вовлечен. И мы провели ту зиму вместе в доме Мары. Я рад услышать, что ты имеешь в виду.
— Я сказал то, что имел в виду.
— Так мы все и подумали, но кое-кто…
— Мелсечлэйн.
— Не он. Кое-кто сказал, что в этом была слишком глубокая затаенная злоба…
— Затаенная злоба. О, Господи, ужель они думают, что я должен смазывать их всех медом? Они убили моего отца, они вырезали весь мой клан, весь, кроме трех или четырех семей. Ты возвращайся назад и скажи им, что я ненавижу их всех, но с этим покончено.
— Пока, — сказал Сирбхолл.
— Для блага всех, — Мюртах пристально посмотрел на Сирбхолла. — Существуют люди, которые… которые, я сомневаюсь, что мой брат их понимает. Я не думаю, что он вообще понимает все это.
Сирбхолл вскочил. Финнлэйт поймал его за пояс и силком осадил. Дождь проник через соломенную крышу и омочил их головы, от порыва ветра хлопнула дверь, какое-то мгновение все молчали.