Посмертное проклятие

– Почему же, – обратился к Ибрагиму Иосиф, – народы соседних земель остались такими безразличными, когда их завоевал Навуходоносор? Почему они всячески помогали ему в этом?
– Народ этот, насколько мне известно, отмечен особым эгоизмом и всегда стремится использовать тех, с кем соседствует или среди кого проживает. К. тому же по отношению к соседям он предпринимал раньше захватнические и агрессивные действия. Поэтому часто случалось так, что народы, делившие с ним земли или проживавшие по соседству, ничего, кроме ненависти, к нему не испытывали. Ко всему прочему племена Аш-Шама – это арабы, сын мой, и племена Вавилонии тоже арабы, а когда кровь одна, чувства тоже общие.
– До путешествия Иезекиля в Вавилон я во многом с ним не соглашался, но, когда он вернулся оттуда, мы уже не могли прийти к согласию ни по одному вопросу. Он словно другую веру принял. И толкование им ниспосланного Всевышним по меньшей мере не соответствует твоему учению. Он далеко ушел от тех основ, которым ты нас обучил и которым велел следовать во имя веры истинной. Эти расхождения особенно заметны, когда он наставлял тех, кого ты присылал к нам за советами в делах веры и мудрости. Я пытался его поправлять, но он только кричал на меня и не желал ничего слушать, так что приходилось молчать, ведь он старше меня. Моя ошибка, что я не рассказал тебе обо всем сразу. Я боялся, что между вами возникнет раздор, и к тому же надеялся, что он одумается и вернется на путь истинный, но вместо этого он совершил свой бесчестный поступок с дочерью шейха, обидев доброго, благородного и отважного человека.
– Да очернит Аллах лицо его в этом мире до перехода его в мир иной за то, что своими делами он осрамил нас перед людьми, – помолчав немного, добавил Иосиф, и все промолвили в один голос:
– Господь двух миров, да будет так!
– Я тоже, отец, – заговорил Махмуд, – во многом не соглашался с Иезекилем в его толкованиях и в тех советах, которые он давал в мирских и божественных делах. Разве так должно быть, отец, или ты думаешь по-другому? Ибрагим принялся разглядывать звезды. Ночь только начиналась, и все они сидели возле шатра. Стояли первые дни октября, десятого месяца, но все уже были в меховых жилетках. Такая жилетка доходила до пояса или чуть ниже, в отличие от зимних меховых одежд, которые были с рукавами и в длину доходили почти до земли. Этими одеждами часто накрывались ночью, особенно если приходилось спать в одиночестве. Только Халима всегда оставалась в меховой поддевке без рукавов, чтобы они не стесняли ее в работе по дому. К тому же ее место пребывания обычно домом и ограничивалось.
Первые дуновения холода десятого месяца заставили их кутаться в мех, но это была еще нежная прохлада, и все наслаждались ей, возвращаясь в шатер только поспать. Тому же, кто отваживался спать на улице, уже не обойтись было без покрывала.
Когда пришел второй месяц осени, приближение холода объявило о скорой перемене погоды. Глаза Ибрагима блуждали по небу, словно он искал ответ на вопрос Махмуда у Аллаха. Ибрагим будто бы взирал на величие законов Господа, глядя на небо, которое Аллах возвысил без опор и украсил звездами, указующими путь и побивающими чертей. Потом взгляд его перешел на овец с верблюдами, оглядывая блага, которыми Аллах одарил человека, и наконец он заговорил голосом, исполненным уверенности и веры:
– Главное то, сын мой, что мы веруем в Бога единого, Аллаха, да славится имя Его и да крепнет Его могущество. Господь Он наш и Создатель, и нет другого бога, кроме Него. Ему все чаяния и все деяния наши, Ему одному мы поклоняемся, и никому другому. Поэтому мы призваны вершить справедливость, быть правдивыми в словах и делах, отвергать ложное и идти, пребывая друг с другом в мире, по земле, созидая на ней, а не разрушая. Следуйте законам нашим и помните то, чему я научил вас словом и примером. И когда придется вам самим выносить решения, следите, чтобы они были свободны от пристрастий и исходили из того, что обусловлено жизнью и предписано верой. Не следует прокладывать новый путь среди путей проторенных, чтобы вступивший на него не принял вдруг ложь за правду, не подменил и не исказил вечных истин. Чтобы не овладели им беспокойство и страх, чтобы не победили его слабость и лицемерие, чтобы не поддался он гневу или желанию навредить ближним. Чтобы уповали вы при этом прежде всего на Аллаха одного и единственного. Искренние и благие цели и намерения – вот что в этом деле решающее. Нужно жить честно и проповедовать честность, устанавливать справедливость, совершить, кому это по силам, хадж к дому Аллаха, и тогда Аллах мудрый и всемогущий одарит вас благополучием.
Ибрагим снова погрузился в созерцание окружающей их природы. Потом встал и, призвав Халиму и детей последовать его примеру, сотворил молитву.
После молитвы Халима подала к столу что Аллах послал им из дикой птицы, которую Махмуд сшиб палкой и стрелами, состязаясь в охотничьем мастерстве с пастухами.
Отужинав, решили, что пора бы разжечь костер. На ясном ночном небе ярко горели звезды. Их легко было различить глазом и, казалось, можно было до них дотянуться. Махмуд и Иосиф стали соревноваться, называя звезды, а Ибрагим поправлял их, если они ошибались, или рассказывал о звездах то, чего они еще не успели узнать.
– А разве не лучше будет, отец, если ты проведешь между нами границы? Проведи их между мной и Иосифом, чтобы каждый знал пределы того, в чем определено ему призывать людей. Начнем с арабов. К востоку от нас Ирак, неподалеку Аш-Шам, дальше Хиджаз, Неджд и Йемен. Разве не лучше будет, дабы исключить взаимное вмешательство, чтобы ты указал каждому из нас, в каком направлении действовать, чтобы он знал, куда направить свои стопы? – спросив разрешения, обратился к деду Махмуд.
– Ты прав, и вот мое слово, – отвечал Ибрагим, – народы Неджда и Хиджаза, Йемена и Ирака, кроме Ниневии, – это твоя доля, Махмуд, а Ниневия в Ираке и вся земля Аш-Шам, кроме земли Аль-Джазиры, что прилегает к Ираку, – это доля Иосифа. Но помните, что разделение это символическое и не окончательное, разделение временное, а не на веки вечные. Оно указует вам не различия, а лишь то, в каком каждому двигаться направлении. Какие бы ни случились между вами размолвки, пусть решение будет в соответствии с моим законом и в угоду Господу милосердному. Вы ведь двоюродные братья, и всегда помните об этом. Гоните от себя зло и зависть, гоните шайтана из сердец и умов, остерегайтесь пристрастий и сторонитесь чар чужеземцев, особенно их понимания веры. Опасайтесь Иезекиля, как бы не запятнал он вашу веру проявлением жадности и пристрастия и не исказил пути вашего.
– Ты говоришь: избегайте чар чужеземцев, – это я понимаю, но как ты объяснишь, что значит их понимание веры? Разве вера твоя и законы – не для всех людей на земле? Или они предписаны только нашему народу?
Ибрагим, улыбаясь, вглядывался в лицо Махмуда.
– Да, сынок, вера наша и законы для всех людей, но основой для них стал наш народ. Так пожелал Аллах, хвала Ему, поэтому то, что возникло в духе своем и форме – это и есть главное. И когда мы направляемся с призывом к человечеству, какие бы ни открывались пути перед нами и идущими за нами поколениями, которым мы оставим веру в наследство, мы всегда должны возвращаться к ее основе и началу. Что созрело в сосуде народа, что стало плодом его совести и ума, пусть будет нашим компасом, когда мы пойдем к другим народам, пусть станет основой для решений и толкований, потому что другие народы примут веру из наших рук и мы будем для них хранилищем ее тайн, ее пульсом, ее духом и живым примером у ее истока. Расширится перед нами горизонт, уводя далеко-далеко. И народы, стоящие на убеждениях, не имеющих божественного начала, которые лишь верования, рожденные их желаниями или гениями, чтобы, объединив эти народы в одно целое, провести их через века к тем целям, что избрали они для себя, уверовав в истины, к которым мы их призываем, отойдя от прямого нашего наставления, смешают прежние свои верования с новой верой. Будут множиться поколения, а с ними и новшества, что-то будет изменено жизнью, что-то изменят их правители, а то, что унаследовали они из своих традиций и верований, станет основой их веры и обрядов. Учение же новой веры станет только их частью, а не догмой, отменяющей все остальное. Опасность в том, сын мой, что, повинуясь стремлениям, они отойдут от прямого наставления для правоверных арабов, и тогда вера их станет новой верой, хотя и будет называться по имени нашей веры.